- Мария Тихоновна? Что у вас с голосом? Простите, простыла. Как вы велели я осмотрела интимные места задержанной…

- Так что же там?! – громыхнул Борецкий.

- Там ничего нет…то есть… там то что обычно.

- Наколки вы видели?

- Татуировки отсутствуют.

- Вы тщательно смотрели?

- куда же тщательней! Мы её обрили.

- Ладно! Отведите подследственную в камеру. Ждите распоряжений, - Борецкий бросил трубку, задумался.

Борецкий не знал, что в служебке «Крестов» у телефона стояла не надзирательница Марья Тихоновна, женщина очень похожая на Софью, рядом  с ней неизвестный молодой офицер, а на  стульях связанные спина к спине с кляпами во ртах сидели телефонистка и дежурный тюремщик.

    Валерий собирался поехать в Эрмитаж, чтобы разыскать на работе первую Софью и поговорить, как в дальнейшем поддерживать отношения, раз они оказались в одном городе. Таиться друг друга Валерий считал неприличным, надо бы выяснить, как жить раньше, как встречаться, чем помогать. Совесть не мучила, когда дочь была далеко, сокращённое же расстояние заставило забиться родственный нерв. Лезли мысли об одиночестве, угрюмой старости. Входя  в прохладу подъезда Эрмитажа Валерий думал о пенсии, сколько ещё до неё!, учтут ли выслугу лет, удастся ли выйти хотя бы майором.

Администратор сказала, что Софья в запасниках, объяснила, как туда пройти. Валерий шёл по бывшему до революции караульному помещению и думал, до чего же крепки, тяжелы, основательны тут стены. Ему казалось невозможным, что какой-то  народоволец, много лет назад заложил здесь бомбу, чтобы взорвать царскую столовую, расположенную этажом выше. Вагон взрывчатки требовался, чтобы создать волну хотя бы в шесть балов.

Открыв не ту дверь, Валерий заглянул в Римский зал. Он видел гипсовые головы на пьедесталах, лениво рассматривающих их посетителей. Он будто заглянул в чужую жизнь, она проходила мимо, не затрагивая. Он был лишний, как будет лишним, когда его не станет, и какой – нибудь другой офицер сыска, милиции, полиции вот так  будет зрителем чужого бытия, на минуту вырвавшись из чада бандитов, воров, проституток, фальшивомонетчиков. Неустроенной семейной жизни. Валерий даже затряс головой, чтобы вытряхнуть из неё химерическую метафорическую чушь, что туда лезла. И вдруг он услышал разговор, вернее, напряжённый сдерживаемый спор двух людей, мужчины и женщины, доносившийся из глубины уходящего в даль, ветвящегося коридора с массивными стенами, высоким потолком и множеством белых дверей, скрывавших запасники, реставрационные мастерские и тому подобное.

Скажи ей, может она тебя послушает, - говорил мужской голос.

- Она  меня не слушает, - отвечал женский.

- Ты ей подруга.

- А ты ей больше, чем друг… Она ему хочет доказать.

- Что ему доказывать? Он отживший человек.

- Я ей тоже самое говорю.

- А она.

- Я хочу с ним поиграть.

- Она просто сошла с ума. Она спалит нас всех.

- Для неё нет авторитетов.

- А сама?

- Не знаю.

- Надо брать деньги и лечь на дно.

- Он не отдаёт.

- Сволочь! Часть он дал?

- Те двадцать процентов, задаток.

- А остальные?

- Теперь он говорит надо встречаться.

- Чувствую, придётся и его.

- Главное, что б не в пустую. Надо заставить его вернуть деньги. Он – подонок, я с ним полгода встречалась, я знаю.

- Тихо.

 Валерий  плечом задел статую во весь рост с пращой стоящего Апполона. Лежавший на пьедестале предмет, оказавшийся пыльной папкой, с грохотом упал на пол. Две фигуры, мужская и женская, скрытые колонной, метнулись по коридору.

Валерий прижался к стене, но было поздно. Его заметили. Через минуту откуда-то сбоку вынырнула Соня в очень шедшем ей халатике. Улыбаясь, она направилась к Валерию.

- Я Софью ищу, - сказал он.

- Пойдёмте, я вас к ней  провожу, - просто сказала Соня, она покраснела: - А вот и моя папка, я её искала.

- У вас тут какие-то проблемы?- спросил Валерий.

- А… здесь вечно одни проблемы… с реставраторами, - отвечала Соня, махнув рукой.– Отреставрируют картину или сделают копию, а потом клянчат больше  чем с администрацией договаривались. Дело до шантажа доходит. Художники забирают картины домой и обещают отдать, когда им заплатят. Дайте нам больше денег мы по материалам и затраченному времени в смету не списались. А музею-то одни средства выделяют. Хоть милицию в таких случаях подключай. Вот вы бы взяли над нами шефство… - повернулась она к Валерию.

Соня провела Валерия в большую залитую электрическим светом комнату, где он увидел первую Софью, рядом с ней моложавую женщину в блузке и длинной юбке и, по-видимому, художника реставратора в синем халате, заляпаном краской. Собравшиеся обсуждали стоявшую перед ними картину или хорошо выполненную копию Симирамидского.

Увидев Валерия, Софья приветливо улыбнулась, вместе с тем, как показалось Валерию, она как-то странно посмотрела на Соню, видимо прочитав нечто в её взгляде.

- Это мой папа, - Софья представила Валерия начальнице.

- Очень приятно. Елена Петровна, - приятно улыбнулась начальница, протянув Валерию увядающую ладонь. – Вот кстати вы, новый человек, может быть подскажете нам. Не кажется ли вам, что лучи света, как и одежда персонажей через чур ярки, я бы сказала, неправдоподобно ярки на этом полотне?

Валерий решил поддержать художника.

- Всё зависит от того, где будет висеть картина. Здесь при ярком электрическом свете краски действительно кажутся неестественными, если вы предпочитаете естество, к чему, извините, не всегда стремится искусство. Они неестественны, как противоестественен сам электрический свет. В каком-нибудь тёмном углу Эрмитажа, Пушкинского музея  или частной коллекции краски могут оказаться квантум сатис. Если же на картину упадёт поток солнечного света, то в любом случае тона сольются, и ничего не разглядишь.

-  Вот-вот, и я тоже самое говорю, - закивал художник.

- Софи, у тебя папа, где работает? – спросила начальница.

- В милиции.

- Какие там талантливее люди пропадают!

- Во-первых, отчего же пропадают, во-вторых. Если пропадают, то не более чем в других местах, в – третьих, где же им ещё пропадать, в – четвёртых, то так им и надо, в-пятых… - стену украшало старинное потемневшее зеркало. В нём Валерий, стоявший, как и все в комнате, спиной к двери, видел человека, осторожно заглядывавшего из коридора. Это был молодой коротко остриженный мужчина в серых брюках и белом блейзере. На секунду его взгляд и взгляд Валерия встретились. Соня и Софья, наверное, тоже увидели его, потому что они вдруг закричали, как если бы перед ними оказался дьявол. Валерий развернулся и бросился из комнаты.

  Наконец, всё закончилось. Истина открылась. Позади страшная история. Борецкий и Софья в рабочей спецодежде шли по крыше фабричной постройки. Вдали виднелась верфь, а внизу в ночи делали  рыбные консервы. Громыхнул взрыв, будто вспыхнул скопившийся газ, но скорее упала с высоты на бетонно-каменный пол бутылка или банка.

- Слышала, взорвалась, точно бомба? Жаль, что не настоящая. Как бы я мечтал взорвать эту проклятую фабрику вместе с её консервами!

- Прекратите, Арсений Дмитриевич! … А я вот полюбила фабрику. Фабрика дала мне друзей, признание простых людей. Я учу их детей грамоте…

- А их самих манерам?

- Нет, их самих учить не получается. Они обижаются, когда их учишь.

- И они так и не поняли, что держать вилку в правой руке неэстетично.

- Борецкий, не ёрничай! – Софья вырвалась вперёд.

Арсений Дмитриевич быстро нагнал её, привлёк к себе:

- Софья, ну как ты не можешь понять, что нет и не будет никогда такого человека, который любил бы тебя, так же сильно, как я?

- А барышня Крутогорова Дарья Ильинична? Ты не любил её?