На соседней улице тоже ежедневно устраивается Сурьяди, высохший до костей старик. Он расстилает на тротуаре циновку, устанавливает рядом швейную машинку. Иногда около него останавливается прохожий, снимает брюки и, сев на корточки и закурив, равнодушно наблюдает, как под ловкими руками старика на одну заплату ложится другая. Однажды Сурьяди рассказал мне, что было время, когда он владел и землей и домом. Но все пришлось продать в уплату долгов, и старенький ручной «зингер» — единственное, что осталось от прежнего «благополучия».
Вечером под керосиновой лампой лавки останавливается велорикша. Устало откинувшись на сиденье, закинув на руль мускулистые ноги, покрытые узлами вен, он неторопливо разглаживает купюры, потерявшие первоначальный цвет, пересчитывает тусклую мелочь. Утром я видел, как он весело поглядывал по сторонам, готовый резво подрулить к любому желающему прокатиться. Вот, услышав оклик, он прибавил скорость, заложил вираж и понесся, оторвав одно колесо от земли. Ни дать ни взять цирковой велоакробат. Ему не более восемнадцати лет — молодость, озорство бьют ключом.
Теперь же, под белым пламенем керосинки, он кажется стариком. Глядя на него, можно понять, почему велорикши не доживают до пятого десятка. Сколько сегодня набралось? Пятьсот рупий, тысяча, тысяча шестьсот... Не так уж плохо. Восемьсот уйдет хозяину коляски, на остальное можно жить. Юноша-старик медленно трогает с места — надо еще покрутить педали. Смотришь, перехватит дополнительно сотню-другую.
Эти трое — продавец открыток, уличный портной, велорикша — при деле. У них есть хоть какая-то, но работа. Им могут позавидовать те, кто собирает по улицам и сдает на переработку окурки (из них делают самые дешевые сорта сигарет), кто вылавливает из мутной жижи каналов тряпки, банки, бутылки, кто слоняется по базарам и ищет возможность что-нибудь поднести, разгрузить, перетащить. Заглохни вдруг двигатель машины, тут же рядом вырастает толпа юношей, готовых за пару монет толкать автомобиль хоть на край света.
Английский мореплаватель Фрэнсис Дрейк, посетивший Яву в 1580 году, писал: «Яванцы... очень общительны, полны жизни и счастливы сверх всякого ожидания». Может быть, с тех пор на Западе и укоренилось мнение, что жителям островов немного надо для счастья.
Поражающая туристов улыбчивость, приветливость, уравновешенность простых индонезийцев обманчивы. Да, верно, они еще не разучились находить радость в таких житейских занятиях, как неторопливая беседа обо всем и ни о чем, игра с детьми в предзакатные часы. Они весьма терпимы — по крайней мере внешне — к чужому мнению, привычкам, умеют не показать ни раздражения, ни ненависти. Это наследие традиционного уклада сельской общины. Но в горожанах подобные качества все в большей мере уступают место другим «нормам» поведения, обусловленным борьбой за существование. В Джакарте не отмахнешься от житейских невзгод традиционной пословицей: «Будет день, будет и рис». Очевидно, что завтра-то придет, а вот риса может и не быть — так же, как его нет сегодня.
Есть и другие перемены в национальном характере, опровергающие тезис о якобы свойственных индонезийцам безмятежности духа и покорности судьбе. Лозунги августовской революции, обещавшей освобождение не только от колониальных оков и рабского унижения, но и от голода, нищеты, социального бесправия, прочно вошли в сознание широких масс, прежде всего городских. Джакартцы уже не могут мириться с нищенским существованием, они восстают против неравенства, требуют признания человеческого достоинства, сопротивляются господствующим порядкам. Пассивное упование на «щедрость отцов», слепая вера в «справедливость всевышнего» сменяются активным протестом против безработицы, нищеты, попрания прав человека, личным участием честных индонезийцев в борьбе за социальную справедливость.
От восхода до полудня
Первыми в Джакарте просыпаются тесные торговые ряды в старой части города на улице Пасар паги. Название это — в переводе «Утренний базар» — очень точно отражает суть улицы. В четыре часа утра горизонт только-только начинает бледнеть, а на Пасар паги хозяева лавчонок уже разбирают пронумерованные доски ставней, в узкие проходы въезжают неуклюжие грузовики с тюками, появляются первые покупатели-оптовики.
Ассортимент на этой улице шире, чем в супермаркетах центра. Хотите морские раковины с тихоокеанского острова Науру? Извольте! Желаете сушеную рыбу из Таиланда? Пожалуйста. Все, что угодно, только платите.
Разнородные товары лежат вперемешку, грудами, все покрыто пылью. Вокруг мятые коробки, рваные пакеты... И тем не менее Пасар паги — барометр торговой погоды столицы.
К рассвету в трудовой ритм включаются уличные разносчики завтраков. Они бегут на полусогнутых ногах вдоль изгородей и заборов и у каждых ворот кричат на разные голоса названия своих блюд, сокращенные до одного слога. Услышав оклик, разносчик останавливается, снимает с плеча коромысло с кастрюлями и бидонами и отпускает «бубур айям» — яванскую рисовую кашу-размазню с кусочками вареной курицы, «бакми» — китайскую лапшу, горячий кофе.
Такая форма обслуживания — особенность Джакарты. На коромыслах по улицам носят еду и прохладительные напитки, питьевую воду, керосин, на плечах разносчика может разместиться и сапожная мастерская, и «цирк» с дрессированными зверями, и магазин канцтоваров, и хозяйственная лавка. Очень удобно, когда стекольщик или зеленщик, москательщик или столяр ходят около твоего забора и предлагают свои услуги. На концах их бамбуковых коромысел висит порой до ста килограммов груза. Гибкое дерево выдерживает. Выдерживают и привычные к тяжести плечи. Но — до поры до времени. Побегай-ка с таким грузом несколько лет под не знающим пощады солнцем, под знобящим дождем!.. Разносчики в среднем живут около сорока лет. Столько же, сколько и велорикши... Достаточно бросить на них взгляд, чтобы стала очевидной горечь добываемого ими хлеба. Глубоко запавшие глаза, паутина морщин, беззубые, ввалившиеся рты, впалая узкая грудь, разбитые ступни ног, никогда не знавших обуви.
К восьми утра оживают и центральные улицы Джакарты. Их заполняют мелкие и средние служащие правительственных учреждений, банков, страховых контор, супермаркетов. А Пасар паги к этому времени уже превращается в гудящий людской муравейник.
Ярлыков нет, и цены берутся буквально с потолка. Услышав вопрос о стоимости, продавец поднимает очи горе и проникновенно, но твердо говорит: «Только для вас, совсем недорого».
Редко кто покупает за первоначально названную цену. Торговаться незазорно, напротив, это приветствуется. Когда сделка совершена, все остаются довольны.
Для понятий «чистота», «опрятность» у Пасар паги двойной стандарт. Посмотришь на девушек, надевающих каждое утро свежевыглаженную блузку, заглянешь во внутренний дворик, где на палках, торчащих из окон, развешано белье,— подумаешь: ну и чистюли! Верно. За собой и своим домом здешние обитатели следят. Но стоит хоть на метр отойти от «своей» территории... Весь мусор, все отбросы сбрасываются на «ничейной» земле. В каналах не увидишь воды, они забиты хламом, среди которого как признак эпохи высятся горы упаковочного пенопласта.
Поддержание бытового порядка требует в Джакарте постоянного внимания. Тропики карают за небрежение. Оставишь хотя бы на неделю одежду в шкафу в некондиционированном помещении — она покрывается липкой плесенью, запах которой потом не отобьет никакая химия. Пропустишь хоть одну ежемесячную обработку дренажной системы инсектицидами — и весь дом оккупируют огромные, летающие с гулом бомбардировщиков рыжие тараканы. Не подстрижешь траву в саду — и она поползет на асфальт. Не сделаешь косметического ремонта дома — стены вскорости покроются черными и зелеными пятнами сырости...
