— Куба, я в этой затее участвовать не буду. — заявляю я, как мне кажется, твердо и уверенно.

— В смысле, ты курить не будешь?

— Да нет, братан, — язвительно отвечаю я, — курить я буду. А твои безумные планы с Афоней…

— Я еще ничего не спланировал. — жмет Куба плечами. — Пока только есть несколько идей, которые надо проработать. Я знаю только одно — если Афоня будет, то мы работать не сможем.

Сигнал телефона заставляет Кубу вздрогнуть, едва не рассыпав траву, лежащую уже на ладони. Он старается взять трубку спокойно, но скрыть эмоции у него не получается. Кабан всегда волнуется, когда звонит его телефон. Уже несколько месяцев он ждет одного звонка. Надеется, что она позвонит и тогда он всё объяснит ей. Он до сих пор любит ее и я, глядя на Кубу, верю, что любовь все-таки есть. Я завидую ему — все-таки хорошо, когда у тебя есть человек, ради которого ты можешь и хочешь что-то сделать.

Но сейчас звонит не она — это видно по лицу Кабана, смотрящего на табло.

— Мишаня приехал. — усмехается он и подносит трубку к уху. — С приездом, корефан!

Мишка — самый необычный человек в нашей компании. Он старше нас всех на несколько лет, два года назад он вернулся из армии. Служил в ОМОНе, воевал в Чечне и через месяц после возвращения по пьянке попал под машину. Теперь он передвигается только на инвалидной коляске — у него ампутировали обе ноги. Жена с ним развелась через пару месяцев после аварии, одно время он даже пробовал сесть на иглу, но сразу же бросил это занятие и лишь иногда с нами заходил… заезжал в «офис» покурить. Он никогда не унывает, в прошлом году даже умудрился поехать на море. Он не комплексует и ведет себя всегда на самом высшем уровне. Мало того — он сам шутит насчет своей инвалидности и не против, если иногда мы тоже себе это позволяем. Две недели назад он укатил к тетке в деревню отдохнуть, а сегодня, стало быть, приехал.

— Привет передай. — говорю я Кубе.

— Тебе Веня привет передает. — говорит Кабан и, прижав трубку плечом к уху, начинает забивать косяк. — Мы в «офисе». Подтягивайся, есть кое-какие идеи. Давай, ждем.

Кабан кладет трубку в карман и смотрит на меня:

— Как думаешь, Мишаня заинтересуется?

— Чем? Твоей фантастической идеей…

— Она не фантастическая. — перебивает меня Кабан. — Сейчас покурим и я постараюсь тебя убедить.

Он начинает забивть вторую папиросу, а я подвигаюсь к Мулу и трушу его за плечо:

— Мул! Мул, Мишаня приехал.

— А? Где? — Мул открвает глаза, смотрит вокруг и потягивается. — Веня, какого черта ты меня разбудил?!

— Мишаня звонил, сейчас приедет сюда. — говорю я.

Мул трет глаза и поднимается. Гулко сглатывает слюну и тыкает в меня указательным пальцем:

— А твой корешок? Он, наверное, адрес опять забыл?

Мул не прав. Мажор мне такой же корешок, как и ему. Просто Мул его чуть больше недолюбливает, чем я, но Мул вообще мало кого любит. Я демонстративно отворачиваюсь, всем видом показывая, что я не собираюсь спорить о Мажоре.

— Кабан, ты чего там про Афоню говорил? — спрашивает Мул, подходя к столу-алтарю.

— Чемоданчик. — отвечает Куба.

— Что чемоданчик?

— Забрать надо у него чемоданчик. Там товара прилично.

— Интересно… — Мул зевает и смотрит на остаток плана. — Еще на два стандарта хватит… Помню, как два придурка сунулись еще давно к Афоне. Один, кажется в реанимации умер, а второму повезло, сразу убили…

Кабан ничего не говорит, но его лицо постепенно мрачнеет. Он заканчивает забивать вторую папиросу и осторожно кладет ее перед статуэткой Джа.

— Взрывай! — говорит Мул и Кабан отрицательно машет головой.

— Подождем Мишаню.

Минут десять мы сидим в полной тишине и ждем Мишку. Анаша, которую мы недавно курили, какая-то непонятная — долбит, отпускает и снова долбит. Мул опять начинает дремать, Кабан курит обычную сигарету и пытается выпустить дым кольцами, а я наблюдаю за ним. Кольца не получаются и я вдруг понимаю, почему — Кабан слишком занят своими мыслями, чтобы следить за тем, что он делает. Следовательно, для него внутреннее состояние сейчас гораздо важнее внешнего. А всегда ли так происходит, или это только по накурке?…

Мои уже начавшие путаться мысли развеивает знакомый голос, донесшийся из-за двери:

— Впустите безногого погреться! Кто-нибудь, помогите инвалиду!

Я открываю дверь и вижу Мишку, сидящего в инвалидном кресле. Из одежды на нем одни шорты, сквозь штанины которых торчат две культи темно-коричневого цвета. Я не раз обращал внимание на один интересный факт — стоит мне увидеть чью-нибудь культю или даже просто небольшое увечье, мне становится не по себе. Словно стыдно за то, что у меня вот все нормально, а у человека рядом — нет. Но с Мишкой не так. Иногда мне кажется, что я его всю жизнь знал именно таким и ничего особенного в этом не было. Наверное, это потому, что Мишку я и не воспринимаю, как калеку. Нормальный парень, ну, может, с незначительной проблемой.

— Мишаня… — губы сами расплываются в улыбке, я жму его руку и, наклонясь, касаюсь своей щекой его щеки. — Как ты, дружище?

— Нормально, братан. — Миша крепко жмет мою руку и хлопает меня по спине.

Я помогаю ему заехать в дом и он здоровается с пацанами.

— Мишаня, как ты смотришь на то, чтобы попробовать волшебной травки? — я беру из рук Кабана папиросу и кручу ее между пальцами.

Мишаня загадочно улыбается и приглаживает волосы.

— Братва, я тоже не пустой. Привез от брата гостинец. — он стучит по никелированному набалдашнику на поручне кресла длинным тонким пальцем, затем начинает откручивать набалдашник.

— Головки? — интересуется Мул.

— Покруче, братан. Мескалин.

Мул улыбается, Кабан никак не реагирует, а я хмурюсь — нет желания пробовать химию. Никогда ее не употреблял и не хочу. Я видел, что делает мескалин с людьми. Трясущиеся руки, натянутые, словно струны, нервы и готовность взорваться в любой момент. У него нет физической зависимости, как у героина, у него психологическая зависимость, которая в несколько раз сильнее. Я знаю людей, которые сидят на мескалине и я не хочу быть похожим на них.

Видимо, мои эмоции слишком явственно отражаются на лице — Мишаня видит это и спрашивает:

— Веня, ты мескалин пробовал?

Я качаю головой:

— И не хочу пробовать.

— Да ладно тебе. Один раз. Один раз можно. Это же не героин и не ЛСД, это всего лишь экстракт кактусового сока.

— Это химия. — мрачно говорю я. — А мне химия не нужна.

— Какая нафиг химия, братан?! Это ЛСД — химия, а здесь почти все натуральное. Концетрат кактуса пейота. Им еще ацтеки закидывались у себя в храмах.

Я опять качаю головой и достаю из кармана зажигалку. Даю прикурить Мулу, взрываю свою папиросу и после нескольких глубоких затяжек передаю ее Мише.

Миша курит, едва касаясь папиросы губами. Свист, с которым он втягивает дым, чем-то похож на далекий гудок паровоза… домыслить я не успеваю, Мул с сжатыми плотно губами и слегка перекошеным от крепкой затяжки лицом протягивает мне свою папиросу и я опять затягиваюсь. Кайф приходит неожиданно быстро — может из-за того, что мы недавно уже курили.

А может, нас и не отпускало.

После того, как Куба пускает мне паровоза, я чувствую желание присесть. Это не слабость, это желание как-нибудь уединиться и тщательно подумать над идеей Кабана…Нет, я не согласен с тем, чтобы убивать Афоню — и причиной тому отнюдь не мораль, а страх перед наказанием. Сколько всего я мог бы совершить, если бы был уверен, что мне за это ничего не будет. Если Афоню не убивать, то искать нас будет только он и его друзья-бандиты. А вот если мы его грохнем, за дело примутся органы. Дальше суд, тюрьма и бандиты…

Черт! Я трушу головой, чтобы попробовать подумать сначала.

… Нас вычислят, едва мы попробуем продать товар. Значит, надо брать деньги. То есть после того, как он расторгуется, тогда его и надо… Но не убивать! В масках, Афоню оглушить, деньги взять и валить… Куда? А если сорвется? Если провал? Тогда можно и жизнью поплатиться… А если убить его? Нет, я же решил, что убивать нельзя… Стоп! А почему я так решил?…