Итак, Женя провела опознание. И оно дало отрицательный результат. Что теперь? Уходить? Если честно, ей именно этого и хотелось. Держаться от зла подальше. Но раз уж пришла, придется пообщаться немного с чудовищем…

– Здравствуйте, – не слишком уверенно начала Женя. – Я бы хотела поговорить об убийстве Маши Болотовой.

– И тебе не болеть! – прищурился Витя. – А ты кто?

– Не беспокойтесь, не прокурор. Просто расскажите, как было дело.

– И с чего это я с тобой буду лясы точить?

– Не хотите – не разговаривайте. Можете, вернуться к своей интересной и насыщенной жизни в камере, – Женя подпустила яду. В конце концов, на особом режиме разрешено всего два краткосрочных свидания в год. По три часа через стекло, и точка. Так что беседа с ней – редкое разнообразие для Черноруцкого.

Похоже, он это понял.

– Ты журналистка что ли? – смягчил он тон.

– Почти, – кивнула она.

Не объяснять же ему, что она свидетельница другого преступления, в процессе которого всплыло имя Маши.

– А почему про одну девчонку спрашиваешь, а не про всех? Хотя, раз спрашиваешь, наверное, сама знаешь…

– Наверное, знаю, – не растерялась Женя. – Хотелось бы знать наверняка. Из первых уст, так сказать.

На самом деле, она не представляла, что может услышать. Но зачем-то же ей подкинули газету? Значит, стоит выяснить подробности того, как этот ханурик отбирал жизни в обмен на кошелек. Жене казалось, что если богатые люди и становятся жертвами преступлений, то каких-то особенных: банковские аферы, гангстерские налеты и все такое. А дочка Болотовых нелепо погибла от ножа уличного грабителя. Правда, тогда ее семья, наверное, не была так обеспечена. Впрочем, и сейчас у Маши Болотовой тоже нет телохранителя, не считая Сергея.

– Лады, – кивнул зэк. – Почему бы языком ни почесать? Спрашивайте – отвечаем.

– Расскажите про убийство Маши Болотовой, – гнула свое Женя.

– Маша, Глаша. Мне без разницы. Что я у них паспорта что ли смотрел? Вообще-то я был честный фраер. Форточник. Рост позволял. Прикинь, ночью все дрыхнут. А я в форточку шасть – и деньги, золотишко того… Даже на второй этаж лазил. Тихо, мирно. И мне хорошо, и хозяевам не больно. У одной тетки я золотую цепочку с шеи снял, а она даже не проснулась. Красота! Они, небось, думали, барабашка вещи тырит… Но потом меня машина сбила. Переломы, все дела. Нога гнуться перестала, руки ослабли. Так что все форточки разом перед моим носом захлопнулись. А бабки-то домой носить надо, другой работы у меня нету. Ну я и стал приставать к дамочкам с сумочками в темном переулке. Только тут комплекция меня подвела. Тетки меня за подростка принимали, пихались, толкались, сопротивлялись. Одна мне вообще фингал поставила. Пришлось на дело ножик брать для острастки. Но и тут две девицы с гонором оказались, да сами на перо и налетели. Несчастный случай. Не рыпались бы – уже замуж бы вышли и детей нарожали. Так что, я не мокрушник, никакой не Резак. Я форточник-инвалид, убийца поневоле.

Женя ощущала себя Глебом Жегловым, который колет Копченого, Вареного или как его там. Уголовник поведал ей свою биографию, причем с весьма честным видом. И что на ее месте сказал бы прославленный муровец?

– Не мели, Емеля, не твоя неделя.

Или:

– Не гони пургу, снега в России и так много.

Ну или что-то вроде:

– Лапшички не желаете? Свежая. Только что с ушей снял…

Женя, конечно, не имела ни такого жизненного опыта, ни такого хриплого голоса. Но она же читала статью, хоть и не уголовную. А там черным по белому…

– Нет, гражданин Черноруцкий, вы не честный фраер, вы падальщик, – возразила убийце Женя и даже усмехнулась презрительно. – Сами же признавались, что с покойниц золото снимать сподручнее. Я читала…

– Брехня! – обиделся он. – Мало ли что написано. На заборе вон тоже написано. Я вообще никаких показаний не давал. Мне так умные люди посоветовали. Мол, хочешь пожизненное? Не хочешь. Вот сиди и помалкивай. Тверди одно: вину признаю, от дачи показаний отказываюсь. Улик и без того хватало. Один раз мужик какой-то видел, как я убегал. А вещички второй бабы у меня на хате нашли. Загнать не успел…

– А что на счет третьей убитой? – Жене показалось или Черноруцкий специально говорит «две девицы», «вторая баба»?

– Вину признаю, но от дачи показаний отказываюсь, – повторил Витя Резак и нехорошо так улыбнулся.

– Что это значит?

– Говорила же, что сама знаешь, – подмигнул он. – Знай, да молчи. Кому молчание – золото, а кому – УДО еще до приговора. Так что больше я тебе ничего не скажу…

Женя вернулась на работу как раз к концу обеденного перерыва. Перекусить не успела. Ну и ладно. Худей будет. Кусок все равно не полез бы в горло. Отец дал ей свою служебную машину с шофером, так что доехала она быстро и с комфортом. Но всю дорогу хмурилась и обсуждала что-то сама с собой.

– Хорошо, что все в сборе, – начальница Эльвира Павловна вошла в их кабинет с самым серьезным видом. – Значит так, девочки, нам предстоит много работы. Сегодня я была на совещании у директората. И господин Корастылев озвучил желание Болотова-старшего избавить предприятие от социальных объектов. Цены на сырье растут, а на готовую продукцию, наоборот падают. Европа беспокоится за свои заводы и лоббирует свои интересы. В такой ситуации держать на балансе детский сад, больницу, стадион, парк и санаторий – очень накладно. Сейчас не советское время, госзаказа нет, а есть жесткая конкуренция. Игорь Петрович собирается передать социалку городу, что, кстати, уже сделали почти все предприятия.

– Наверное, мэра такой подарок не обрадует, – вставила Аня на правах самой опытной сотрудницы.

– Илья Игоревич, кстати, тоже не со всем согласился, – кивнула шефиня. – Сказал, что надо думать не только о прибыли, но и об имидже завода. Если мы прекратим финансирование парка, где же будут отдыхать наши металлурги? Так что, санаторий, стадион и парк предложено оставить, но оптимизировать, чтобы эти объекты начали приносить прибыль. А вот больница и детский сад ничем не отличаются от других, бюджетных, их можно спокойно передавать в муниципалитет. Нам же Илья Игоревич поручил подготовить серию публикаций в том ключе, что бизнес – не мать Тереза. Мы готовы и впредь оказывать спонсорскую помощь: сделать ремонт в детском саду, купить новое оборудование для больницы. Но тащить на себе все расходы – и свет, и отопление, и зарплату сотрудникам – вряд ли сможем…

Женя слушала начальницу не слишком внимательно. Эльвира Павловна внушала, что речь идет о серьезной экономической и политической перестройке, чреватой социальной напряженностью. В самое ближайшее время всем придется уйти в глухую оборону и отбивать яростные имиджевые атаки. Но Женя думала совсем о другом. О том, что сказал ей Виктор Черноруцкий. И главное, о чем он промолчал.

Она не поленилась, после свидания с зэком зашла в спецчасть и полистала его личное дело. И прочитала в приговоре показания свидетеля по первому убийству, опись вещей второй жертвы, найденных в ходе обыска в доме подозреваемого. И ничего про третье убийство – убийство Маши Болотовой. Ничего, кроме краткого описания в обвинительном заключении: такой-то гражданин такого-то числа совершил убийство, сопряженное с разбоем гражданки такой-то… Но так как подсудимый признал свою вину по всем трем эпизодам и так как почерк – резаные раны – совпадал, то этого оказалась достаточно для вынесения обвинительного приговора.

Как там сказал Черноруцкий? «Хочешь пожизненное? Не хочешь. Вот сиди и помалкивай. Тверди одно: вину признаю, от дачи показаний отказываюсь… Кому молчание – золото, а кому – УДО еще до приговора…»

Господи, так ведь это он про сделку! Кто-то предложил ему взять на себя третье убийство, а в обмен обещал 20 лет вместо пожизненного. Условно-досрочное освобождение еще до приговора. Получается, что Черноруцкий не убивал Машу Болотову? Он прикрывает чужие грехи…