— Чей он, сэр?

— Мой, — Лоренс в нетерпении барабанил пальцами по краю стойки. Если бы у него у самого были необходимые инструменты и материалы, он бы никогда не послал это в столь сомнительную контору.

— Это правда? — ювелир удивлённо взглянул на него. — Но это работа опытного мастера. Я уверен, вы найдёте законченную вещь соответствующей вашим условиям.

Он наконец отошёл в сторону и позволил Лоренсу увидеть, на что похож плод его воображения, воплощённый в подходящий металл и камни.

Пухлый Ганеша, отражая свет серебром своего округлого брюшка, — никогда не предусматривалось, чтобы слоноголовый божок имел голодный и худой вид, — ухмылялся своему заказчику. В щедрых ладонях каждой из своих распростёртых рук он держал по одному рубину из ручья в джунглях. В Ганеше, предлагающем удачу и богатство всему миру, чувствовался некий лукавый юмор, как того пожелал Лоренс. И впервые нынешний глава Дома Норрисов познал удовлетворение, приносимое созиданием. Это было именно то, на что он надеялся.

— Жаль, что камни такие дешёвые, — прокомментировал мастер.

— Они имеют присущую только им цену, — возразил Лоренс. — Но я должен сделать комплимент, минхеер, вашему мастерству!

— Мне понравился этот заказ. Здесь есть радость, жизнь, возможно, озорство. Это было удовольствием, принести в жизнь вашего бога. Всего лишь однажды видел я подобную разработку. Это было кольцо, принесённое мне несколько недель назад для ремонта. Возможно, вы, согласитесь взглянуть. Я срисовал его, чтобы внимательно изучить на досуге.

Он отыскал толстый конверт и вытащил оттуда одну бумагу с карандашным наброском. Он был весьма необычным. Изображал паука, ожидающего в паутине прилёта мухи, осторожно севшей на край.

— Это красное золото, а паук — эмаль в старинном стиле, красная, тогда как муха сине–зелёная. Я сначала решил, что оно с востока, но владелец заверил, что оно сделано в Голландии в Доме Норрисов. Вас ведь тоже зовут Норрис. Возможно, что вы видели это кольцо и раньше.

— Видел, — Лоренс прослеживал линии на грязном листке. — Я видел, как его изготавливали. Но это кольцо… Вы сказали, что оно было здесь, в Нью–Йорке, всего несколько недель назад?

— Да, сэр. Владелец решил, что маленькая мушка сломалась.

— Я только сегодня узнал, что человек, для которого оно было сделано, мёртв, расстрелян, как заложник. Оно предназначалось для особого подарка и не могло быть передано кому–нибудь ещё…

— Если человек, для которого оно сделано, мёртв, значит, кольцо у кого–то ещё. Возможно, у грабителя, например.

— А как имя человека, который его принёс?

— Подождите минутку, оно должно быть в гроссбухе.

Ювелир раскрыл тяжёлую книгу и пролистал страницы.

— Харвей, Смит, Робертс… Вот оно — Ван Остер. Возможно, он родственник расстрелянного человека.

— Не думаю. А кольцо сейчас у него?

— Да. Он сказал, что ненадолго задержится в Нью–Йорке. Как жаль, что я не могу помочь вам в его поисках. Он мог бы вам рассказать, откуда у него кольцо.

— Это как раз то, что я хотел бы узнать, — ответил Лоренс. — Теперь насчёт этой броши. Упакуйте её и отошлите по тому адресу, что я вам дам, — мисс Картландт. Приложите эту карточку.

Он бросил последний взгляд на Ганешу и его потрескавшиеся рубиновые шарики, заплатил по счёту и ушёл. Карла тоже должна быть проинформирована об изменениях в его планах — когда он будет уже в пути. Пит и Карла. Ни одному из них не понравится то, что они узнают об его намерениях.

Но пока юноша шёл по улице, один–единственный вопрос крутился у него в голове, как заезженная пластинка. Он не давал ему даже составить планы на будущее.

Кто такой Ван Остер, и как получилось, что он носит кольцо, придуманное йонхеером для своего хорошего друга Гуго Линдерса?

«Я буду благодарен за любую информацию о Ван Остере, какую вы сможете для меня раскопать. Его присутствие в Соединённых Штатах и та настойчивость, с какой он меня разыскивал, тот факт, что он владеет кольцом Линдерса — всё это не даёт мне покоя.

Что касается меня — ну, отсутствие новостей тоже хорошая новость в наше время. Я должен проскользнуть из одного мира в другой и до сегодняшнего дня не имею представления, как это будет осуществляться.

Пишите мне до востребования в Лондон, когда я смогу, то сразу дам вам знать, как обстоят мои дела.

Лоренс Ван Норрис».

«Лондон. Англия.

Июнь, 1942 год.

Дорогой Лоренс!

Это длинное письмо, но не думаю, что ты найдёшь его скучным. Много разного случилось с тех пор, как я покинул твою Америку, ради моей собственной страны. Первое, что я должен сказать — я пробуду здесь не долго. Я уяснил, что те, с кем мы сражаемся, тоже люди и мы вполне можем померяться с ними умом и силой. Теперь у меня нет опасений насчёт неблагоприятного поворота событий. Потому что я видел врага на его собственной территории, в захваченной им стране и видел Объединённые Нации в их силе. Я знаю, кто выйдет победителем в этой схватке.

Как я снова обрёл веру? Я выучился, вернувшись в волчье логово.

Когда я добрался до Лондона два месяца назад, то…»

Лоренс в прошлом знал два Лондона. Один, не подверженный времени, ничуть не изменился. Жизнь величавым потоком плавно струилась рядом с офисом местного отделения Дома Норрисов в старом Сити. Юноша был в восторге от некоторых частей этого Лондона, тихих проулков Темпла, маленьких, окружённых со всех сторон домами церквей, нелепых осколков восемнадцатого века в заводях двадцатого. Этот Лондон был столь же несокрушим, как и египетские пирамиды.

Другой Лондон был взорванный, поколебленный на своих вековых устоях город, разрываемый и раздираемый каждую ночь, поглощаемый огнём, который, казалось, жадно выискивает и красоту, и историю и превращает их в пепел и несомую ветром пыль. Но это был Лондон мужества, упорства, мёртвой хватки, и кое что в этом Лондоне проникало в него. Так что, будучи беженцем и изгнанником, Лоренс узнал стальное сердце города, не подвластный коррозии металл его людей.

А сейчас он попал в третий Лондон, ждущий. Этот город отсчитывал время, ожидая только момента, когда война будет закончена, когда он вновь сможет окунуться в работу, осуществляя тысячи планов строительства и улучшения, наполняющих его голову. Из всего этого мог родиться четвёртый Лондон, и он только надеялся, проходя по улицам, что сможет дожить до этого дня.

Возможно, Лондон сейчас символизировал весь мир. Лишённый смерти и разрушения, огня и ненависти, он мог бы породить что–нибудь ещё, что–нибудь лучшее, чем то, на что надеялись люди в прошедшие годы. Всё меньше и меньше будут они следовать традициям, верить в то, что груз «вещей как они есть» должен нестись молчаливо. Они будут задавать вопросы и от этих вопросов родится нетерпение, которое нужно будет утолить.

Многое из того, что составляло его жизнь, будет — и уже отброшено прочь. Дом должен измениться, если выживет. Людям из поколения йонхеера придётся перекроить свои одежды и манеры по новому образцу. Иногда юноша думал, что должен бы ненавидеть этот новый нарождающийся мир, упрощённый и рационализированный до однообразия. Но даже если подтвердятся худшие опасения, он бы хотел стать свидетелем этого рождения. И он будет выполнять свою часть работы, чтобы это наступило как можно скорее.

Нельзя повернуть стрелки часов обратно. Наци скоро откроют это — если у них уже не появились тайные сомнения. Изменения произошли по направлению вперёд, а не назад. Это был естественный закон, за исключением тех случаев, когда Природа временами уничтожала цивилизацию и развитие начиналось по новому пути, в совершенно другом направлении.

Ох, чем же это он занимается, размышляя о подобных вещах и отклонившись на несколько кварталов от своего пути? Лоренс посмотрел на номер ближайшего дома и вздрогнул, словно очнувшийся лунатик. Времени для игр воображения уже не оставалось.