Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Двадцать девятого августа 1944 года сразу после освобождения профессора Жолио-Кюри доставили в Лондон. На допросе он рассказывал, что в годы оккупации в его лаборатории работали несколько немецких физиков, в том числе профессор Эрих Шуман, професор Вольфганг Гентнер, профессор Вальтер Боте и другие. Они отремонтировали циклотрон и использовали его для исследований, не имевших никакого отношения в войне. Офицеры американской контрразведки, допрашивавшие его, считали, что Жолио скрывает от них правду.

Тем более что в сентябре 1944 года, после освобождения Брюсселя, в руки американских контрразведчиков попали документы фирмы «Union Miniere», из которых они узнали, что в 1940—1943 годах немцы закупили у этой фирмы более тысячи тонн урановых соединений.

Это уже вызвало настороженность. А 24 ноября 1944 года, изучив данные фоторазведки, англичане пришли к выводу, что немецкие атомные лаборатории находятся к югу от Штутгарта, в районе Хехингена.

«Нужно что-то предпринять», – решили союзники. Однако история распорядилась без них. Еще в середине сентября работы над атомным проектом практически остановились. Фабрики лежали в руинах, лаборатории спешно эвакуировались. Во время одной из бомбардировок сгорели цеха франкфуртской фирмы «Дегусса», изготавливавшей металлический уран.

Правда, уцелел склад, где хранилось пока еще необработанное сырье. На грузовиках его повезли в Рейнсберг – местечко неподалеку от Берлина. К концу декабря здесь соорудили новую установку для переработки урановых соединений. Едва работа была окончена, как произошла новая катастрофа. Советские войска прорвали Восточный фронт и двинулись на Берлин. Установку снова разобрали на части и спешно вывезли в Тюрингию, но она так никогда больше и не заработала.

Туда же, в Тюрингию, в местечко Штадтильм, пришлось уезжать и группе доктора Дибнера, который, наперекор Гейзенбергу, создал свой оригинальный урановый реактор. Теперь ученые поселились в старом школьном здании, чей подвал наверняка был неуязвим для бомб. Посреди подвала вырыли огромную яму, чтобы поместить туда реактор с брикетами оксида урана, с тяжелой водой и графитом. Эти брикеты – целых десять тонн – они заказали еще в мае; изготавливала их все та же фирма «Дегусса».

В ноябре были остановлены все работы по обогащению урана-235, что велись в Кандерне, близ швейцарской границы. Этого ожидали давно. Уже в сентябре стали готовиться к будущей эвакуации; еще тогда Хартек и Байерле отметили, что «Фрайбург и Кандерн лежат в опасной близости к линии фронта». Однако ультрацентрифугу не торопились вывозить из Фрайбурга, продолжались монтажные работы и в Кандерне. Власти не торопились избавляться от иллюзий. Они все еще верили, что в войне произойдет перелом. Лишь 24 ноября начали демонтировать лабораторию во Фрайбурге. Едва оборудование было вывезено в городок Целле под Ганновером, как наступил роковой день – 27 ноября. В этот день авиация союзников разрушила весь Фрайбург. Очень сильно пострадали цеха фирмы «Хеллиге», изготовившей центрифугу.

На новом месте лабораторию оборудовали в помещении прядильной фабрики, где еще недавно изготавливали шелк для парашютов. Хартек распорядился не оставлять несколько опытных образцов центрифуги в одном и том же здании. Поэтому часть их отвезли в Гамбург и укрыли в бункере.

Вот так в ожидании новых бомбардировок ученые силились избежать потерь. В конце 1944 года в Гамбурге собрались на совещание Хартек, Грот, Байерле и Зур – вся четверка ученых, которая в основном и занималась опытами с центрифугами. Вот итог: «Надо как можно быстрее изготавливать UZ III A [13]». Тринадцатого декабря им позвонил Дибнер: по его словам, Герлах обещал, что на следующий год этот проект получит новую высшую степень срочности – Z1.

Между тем в середине декабря для профессора Гейзенберга, Макса фон Лауэ (ему исполнилось 65 лет) и многих других ученых, работавших в Хехингене, Тайльфингене и Хайгерлохе, началась новая жизнь. Все они были призваны в народное ополчение – фольксштурм. Нацисты готовились к последнему и решительному бою, а пока в сражение вступил один профессор Герлах. Шестнадцатого декабря он написал протестующее письмо Мартину Борману.

Разве не сам Борман распорядился освободить ученых от любых повинностей? Конечно, все мои коллеги сами были бы рады добровольно записаться в фольксштурм, но теперь они оказались в воинских частях, размещенных далеко от мест проживания упомянутых ученых, а это категорически запрещено самим Борманом. «Вообще же призвать в ряды ополчения даже небольшую часть персонала, и так уже ограниченного нами до самых необходимых пределов, означает, что работы, проводящиеся в этой лаборатории, придется приостановить, – писал Герлах, – а ведь эти работы относятся к числу важнейших работ в области физики, проводимых в Германии в настоящее время. Я же отвечаю за то, чтобы эти работы продолжались в любых обстоятельствах. Вам несомненно известно, что речь идет о работах, которые могут самым неожиданным образом решить судьбу всей войны. Вам также известно, какие усилия прикладывают американцы, чтобы решить те же самые задачи, что стоят перед нами. Мы же стремимся решить их гораздо меньшими силами, и потому силы надо беречь». В конце письма профессор требовал, чтобы Борман вмешался и запретил штутгартскому гауляйтеру Мурру использовать ценнейших ученых для каких-нибудь «зондеракций». Борман не ответил своему корреспонденту, но, похоже, приказал Мурру сделать то, о чем просил профессор.

Но было уже окончательно поздно что-либо предпринять. Тем временем американские войска стремительно занимают Страсбург. В плен попадают семь немецких ученых, работавших над атомным проектом, в том числе профессор Фляйшман, разрабатывавший методы разделения изотопов урана путем термической и газовой диффузии. Профессор Вейцзеккер чудом успел бежать из города. Изучив документы, найденные в Страсбургском университете, американские контрразведчики поняли, что еще в 1942 году Гитлер знал о возможности создания атомного оружия, но к августу 1944 года работы над этим оружием все еще не продвинулись дальше начальной стадии.

Профессор Вальтер Герлах был загадочным человеком. Даже ближайшие его помощники, работавшие вместе с ним над атомным проектом, нередко не понимали мотивов его поступков. В особенности всех удивляло, почему Герлах позволяет, чтобы сразу две конкурирующие группы работали над урановым реактором, едва имея возможность поделить скудные запасы урана и тяжелой воды и скорее мешая друг другу проводить эксперименты, чем поддерживая «здоровую конкуренцию». Или, может быть, он этого и добивался, срывая создание реактора? Или пытался спасти как можно больше ученых от фронта и готов был множить лаборатории, исследовательские группы и пр.?

Но все же самый правдоподобный ответ, пожалуй, таков: Герлах не решался рассудить научный спор своим веским приказом, не мог сделать выбор между двумя проектами, не знал, на чьей стороне правота – на стороне Дибнера или Гейзенберга и, во избежание ошибки, не предпринимал ничего. В той обстановке, когда сырья не хватало никому, это и было ошибкой. Вдобавок ореол, окружавший Гейзенберга, очаровывал Герлаха, обманывал его. Как трезвый специалист, он видел, что успехи Дибнера несомненны и его реактор работает. Как восторженный адепт, верил в мудрость Гейзенберга. Обе эти ипостаси прекрасно в нем совмещались, и, повинуясь двум своим душам, он удерживал около себя обе группы ученых, хотя те и не могли нормально работать, одинаково обделяемые сырьем. Будь на месте Герлаха какой-нибудь «партайгеноссе» или генерал, он бы, не задумываясь, что-то решил: не тем запретить, так этим, и нечего тут думать. Мудрость ученого не всегда подобает функционеру.

В оценке же Дибнера его загадочный начальник был очень самостоятелен. Схема реактора, предложенная Дибнером, оказалась так необычна, что оценить ее не мог бы ни дилетант, ни оппонент. Ее правота открывалась лишь трезвому специалисту, стоящему «над схваткой». Герлах немедленно переговорил с профессором Винкхаусом из Берлинского политехнического института. Ему хотелось, чтобы карьера Дибнера, наконец, увенчалась академическим признанием и он получил доцентуру в институте. Однако другие ученые противились этому – особенно люди из окружения Гейзенберга. В штабе Геринга тоже с пренебрежением относились к «опальному доктору».

вернуться

13

ультрацентрифугу типа III A

66
{"b":"25093","o":1}