Травма Бёртона была не единственной. Вальберга зацепил огненный шар во время трюковых съемок, а Майкл Кларк Дункан, игравший гориллу Аттара, упал на бегу и поранился.

Упасть в костюме обезьяны, в доспехах, да еще если ты крупный мужчина... Хотел даже ехать с ним в больницу. А зрелище, когда его в обличье обезьяны катили на тележке, было, пожалуй, самым захватывающим за все это время, стоило того, чтобы заснять его на пленку. Пришлось потом Майкла возить по съемочной площадке на кресле-каталке в полном облачении: стоять он не мог.

Финал первой «Планеты обезьян», когда герои Хестона и Харрисон едут верхом по берегу моря и натыкаются на погребенные под песком обломки статуи Свободы, что доказывает: они действительно на планете Земля, поставил перед Бёртоном трудную задачу.

Это одна из самых сильных концовок в истории кино. Многие знают ее лучше, чем сам фильм, поэтому от тебя ждут, что финал нового фильма будет, по меньшей мере, не хуже. Но повторить его невозможно, а превзойти — тем более, и я это ясно понимал. Если же ты начнешь придумывать новую концовку, то обманешь ожидания публики.

Вот почему мы обратились к общей мифологии, сложившейся вокруг «Планеты обезьян», — не только исходной книги, но и фильмов-сиквелов. В моем представлении, все это имеет некую кольцеобразную структуру, словно кусает себя за хвост: параллельные вселенные, путешествие во времени, человек и обезьяна, эволюция, религия. Откуда мы пришли? Куда идем? Проходим ли вновь те же этапы эволюции? Хотелось показать, например, параллельный мир, где одни обезьяны, — у меня возник образ причудливой, искаженной вселенной. Образ этот не ограничивался рамками одного фильма, хотя я ненавижу продолжения; но ведь если снимаешь что-то подобное, хочется представить материал помасштабней. Рассматривались идеи некоего поворота времени вспять, нового сопоставления человека и обезьяны, возвращения в мир, который на первый взгляд кажется нормальным, но где произошли какие-то сдвиги. В исходном цикле всегда происходило нечто схожее по сюжету или форме: там такая роскошь допустима на протяжении нескольких фильмов. Я же не был готов к трехчасовой дискуссии о перипетиях путешествия во времени...

На съемках фильма Бёртона в рабочем сценарии отсутствовала концовка: то была попытка сохранить секрет кульминации, задуманной режиссером. Финал картины стал предметом многочисленных домыслов в интернете. Ходили даже слухи, что Бёртон снял несколько различных версий.

Первоначально мы хотели сделать то, что в конечном счете и сделали, но снять все это на стадионе «Янки»[127] и с одними обезьянами — не знаю, было ли бы это лучше. Разговоры ходили всякие о разных способах снять финал картины, но все в конце концов упиралось в эту бюджетную муть. И, конечно же, мы не делали пять вариантов финала: мы могли о чем угодно говорить, но уж никак не снимать пять разных концовок.

«Планета обезьян» вышла в прокат в конце июля 2001 года на 3500 экранов. У критиков она особого энтузиазма не вызвала, но уже в первый уик-энд вышла на первое место по сборам: более 68 миллионов долларов. Всего же сборы составили 180 миллионов долларов в США и почти 360 миллионов по всему миру. Тем не менее осталось ощущение неудачи «Обезьян» в прокате.

Сборы от картины стали снижаться, но она по-прежнему шла в кинотеатрах и приносила немалый доход. Честно говоря, если взглянуть на цифры прибыли от фильмов, что я снял, можно убедиться: «Планета обезьян» занимает одно из первых мест. Что же касается рецензий, я, как обычно, не обращаю на них особого внимания. Думаю, они не слишком отличаются от тех, что были написаны о моих предыдущих фильмах; некоторые из них доброжелательные, другие — разгромные. Сами знаете, что в них пишут: «Глупый римейк классической картины, большое бездумное летнее голливудское кино. Не обезьянничайте с классикой...»

Последний раз я смотрел «Планету» давно, но бьюсь об заклад, что, когда вновь увижу ее через пару лет, найду для себя немало притягательного и интересного. Возможно, мои чувства к этому фильму вспыхнут с новой силой, и он будет мне столь же дорог, как и все, что я делаю в процессе съемок. Удивительным, фантастическим опытом для меня стала съемка эпизода с Тимом Ротом и Чарлтоном Хестоном. Получил настоящее удовольствие. В этой сцене есть даже нечто причудливо-извращенное, если сопоставить Чарлтона Хестона в роли обезьяны со всеми его оружейными делами... Да, то был потрясающий день, просто сюр какой-то! Были, были замечательные моменты... Тяжело мне тогда пришлось, но стоило посмотреть на этих обезьян, просто как они стоят и разговаривают или бродят по пустыне... И я сразу же начинал понимать, почему должен идти до конца. В тот раз я впервые работал с Ричардом и Каттерли [Фрауэнфельдер], которая после этого была помощником режиссера на моих картинах и, пожалуй, единственная за всю мою карьеру умудрялась удерживать меня во временных и бюджетных рамках, что по-настоящему здорово. И актеры, конечно, работали замечательно, — так что во всем при желании можно найти положительную сторону.

Впечатления от студии остались не очень радостные: испытав это пару раз подряд, быстро устаешь. Сидишь там, бывало, а вокруг афиши, трейлеры, люди говорят о фильме так, словно с ним давно покончено. Неприятное ощущение — будто это происходит уже после твоей смерти, а ты бесплотный дух. От процесса съемок фильма получаешь удовольствие именно что по ходу дела, когда результат еще не известен, — но потом это ощущение куда-то исчезает. Если работаешь в жестком режиме, никогда не успеваешь ничего полностью закончить, а уже надо начинать что-то новое. Понимаю, что здесь играет роль фактор упреждения, и мне не слишком по душе такие материи. Не претендую на знание того, что и как лучше продать, но, видя, как мир приобретает все более корпоративный характер, хочется защитить, насколько это возможно, ощущение себя как художника. Не хочу устраивать некое противостояние Я и Они, речь вовсе не об этом, но я действительно принимаю все близко к сердцу. Создание фильма — грандиозная операция, в которую вовлечено большое количество людей, огромные деньги, вот почему я отношусь к этому серьезно и с людьми стараюсь работать подобным же образом. Иногда возникает пугающее чувство, будто я в армии.

Наверно, главная проблема заключалась в том, что я не мог снимать «Планету» по сценарию, который мне пытались навязать. Не знаю никого, кто сумел бы сделать фильм, уложившись в предложенный бюджет. С это-го и начинается деконструкция. Тебе назначили дату выпуска фильма, и ты кромсаешь сценарий, главным образом для того, чтобы соответствовать бюджету. И очень скоро рушится вся конструкция. Уж и не знаю, как лучше объяснить.

Через несколько месяцев после выхода «Планеты обезьян» Бёртон разорвал отношення со своей давней подругой Лизой Мари и уехал в Англию.

Мне всегда там нравилось: и когда я впервые туда приехал, чтобы снимать «Бэтмена», и когда работал над «Сонной Лощиной». Чувствую себя в этой стране как дома, сам не понимаю почему. Не думаю, чтобы я сознательно стремился переехать, ведь я привык к полукочевому образу жизни. У меня оставалось жилье в Нью-Йорке, а в Лос-Анджелесе его уже не было. Но Англия для меня — извечное место притяжения.

Вскоре после этого он начал встречаться с Хеленой Бонэм Картер, что послужило темой множества пересудов в таблоидах.

То было трудное для меня время, когда возникли личные проблемы — еще и потому у меня остались не самые лучшие воспоминания о всей эпопее, связанной с «Обезьянами». После выхода фильма пошли слухи, что на съемках у меня был роман с Хеленой, — чистой воды выдумка. Мои впечатления об «Обезьянах» оказались подпорченными и этими неприятными домыслами. Такое несправедливо в принципе: наши отношения никак не были связаны с работой над картиной, но лишь с тем, что непосредственно ее не касалось.

В октябре 2000 года, когда Бёртон готовился снимать «Планету обезьян», умер его отец Билл, а мать Джин скончалась в марте 2002 года. Хотя Тим никогда не был близок с родителями, покинув отчий дом в ранней юности, их смерть глубоко взволновала его. Появилось желание вернуться к истокам, сделать что-то более камерное и личное, особенно после работы над такими кинематографическими монстрами, как «Супермен» и «Планета обезьян». Вместе с Зануком Бёртон занялся «сценарием совсем другого типа, более личным, действие которого происходит в Париже и который мог бы стать основой причудливого исторического фильма».