К тому же Монтегю и Крессэ не захотели ночевать отдельно от старого унтера. Они понимали, что, согласно иерархии, офицеры должны были бы разместиться в доме, а старший вахмистр – ночевать с солдатами под открытым небом. И потому из уважения к Веславу де Крессэ предложил всем расположиться на биваке.

Справа у подножия высокого холма оказалась красивая густая роща, через которую протекал чистый ручей, что не столь часто увидишь в этом краю, зачастую лишенном растительности и воды. Гроховский по команде Монтегю приказал уланам свернуть с дороги, и через несколько минут кони были уже привязаны к деревьям, покрытым свежей листвой, а уланы начали в сгущавшихся сумерках без суеты готовить бивак. Сторожевые посты с заряженными, готовыми к бою карабинами были выставлены тотчас же.

Через час уже стемнело, но солдаты быстро развели несколько костров. Их яркое пламя освещало оранжевым светом сосредоточенные лица мужественных воинов. Было прохладно и тихо, только уланы негромко переговаривались между собой, деловито ставя на огонь котелки с водой, да иногда раздавалось ржание расседланных лошадей, которых поили дежурные.

Офицеры со своими слугами расположились отдельно и, пока Танкред быстро развел костер, Жак, который уже расседлал, привязал и напоил лошадей, начал готовить ужин. В обширной походной суме он, конечно же, уместил несколько бутылок отличного вина. Скоро ужин был готов, и старый слуга ловко расставил тарелки и стаканы из толстого стекла по расстеленной на земле скатерти. Из котелка аппетитно пахло.

Де Крессэ предложил Монтегю позвать за их «стол» Веслава. Адъютант с восторгом одобрил эту идею, но старый польский воин отнекивался: нужно-де смотреть за лошадьми, проверять посты да следить за тем, чтобы уланы, у которых, как всегда, где-то была припрятана водка, не глотнули лишнего. Но офицеры настаивали. Тогда Веслав согласился подойти к их костру, но только если ему позволят взять своего помощника вахмистра и одного из двух бригадиров (второй отвечал за караулы). Уланы с важным видом подошли к офицерскому костру, не снимая строевых шапок со сверкающими в алом мерцании пламени начищенными бляхами, вытянулись по стойке смирно, отдали честь и церемонно присели, держась чуть поодаль. Танкред тотчас же налил в их стаканы густое красное вино, которое казалось почти черным в темноте ночи.

– Может, скажете тост? – вырвалось у де Крессэ.

– Ну, если пан офицер желает, дозвольте слово молвить, – словно на старинном пиру, произнес Веслав. – За нашего Императора и за его великую победу, которая, конечно же, придет!

Тотчас же все гаркнули в ответ: «Да здравствует Император!» и осушили бокалы.

После этого, по жесту старого воина, его помощник вахмистр Новицкий предложил всем водки, которую он принес с собой, извинившись, что не польская, а так, водичка какая-то местная. Налили водки.

Теперь речь произнес Монтегю. Он сказал, что горд сражаться с такими замечательными бойцами, как Веслав, и предложил выпить за их отчизну. В ответ на это старые солдаты встали и дружно грянули:

– Niech zyje Polska! Niech zyje cesarz![18]

Глаза старого воина блеснули. Он вдруг гордо распрямился, подтянул мундир и запел громким красивым голосом, который далеко разносился в вечерней тиши:

Когда Веслав завершил песню, на щеках у его унтер-офицеров блеснули слезы.

Смутившись, очевидно, этого момента, старый вояка весело сказал:

– Ну что, панове, пойду я лошадей проведать.

– Постой-постой, Веслав, – воскликнул Монтегю, – что это была за красивая песня?

– Да так, ничего особенного.

– Но все же, все же, что это такое?

– А это, панове, песня, которую пел мне мой дед. Рассказывает она о том, как давно-давно молодой шляхтич вместе с казаками пошел биться против татарского хана и добыл после победы для своей любимой коралловое ожерелье, а когда вернулся, ее только что схоронили. Зарыдал он тогда и пошел в костел и повесил бусы на шею пресвятой Богоматери. Вот такая, панове, песня… Но нам надо лошадей проверить да и за уланами присмотреть.

С этими словами Веслав и его помощники опять встали, вытянувшись, отдали честь и словно растворились в темноте.

Монтегю и де Крессэ еще долго молча смотрели в огонь под впечатлением от прекрасной песни Веслава.

– Настоящий рыцарь, – сказал Монтегю, – как будто мы попали в другую эпоху.

– Да-да, – кивнул рассеянно головой де Крессэ, – как будто действительно попали в другую эпоху. А кстати, я давно хотел вас спросить. Среди великих магистров тамплиеров был Пьер Монтегю. Он, случайно, не имеет к вам отношения?

Монтегю улыбнулся:

– Имеет, и даже очень имеет… Это мой предок, точнее, его двоюродный брат. Семья Монтегю большая. Ветви нашей семьи есть в Нормандии, в Бургундии и даже в Англии. А Пьер де Монтегю был, если я не ошибаюсь, двоюродным братом моего прапрапрапрадеда, и родился он в Каталонии.

Анри изумленно посмотрел на адъютанта.

– Так, значит, вы имеете прямое отношение ко всей этой истории с тамплиерами?

Монтегю пожал плечами:

– Наверно, так. В любом случае, мне дали имя в честь одного из моих предков, пожалуй самого знаменитого, который сражался бок о бок с тамплиерами в сражении при Монжизаре…

– Монжизаре?!

– Да, а что, это вас удивляет?

– Еще как. Я позавчера только и делал, что читал про тамплиеров и про их героизм в битве при Монжизаре. Вот уж поистине не знаешь, куда попал, то ли в Палестину двенадцатого века, то ли в Польшу семнадцатого…

Монтегю усмехнулся и добавил:

– А, кроме того, мое имя «Эврар» – это также имя третьего великого магистра ордена тамплиеров Эврара де Бара.

Де Крессэ вытаращил глаза.

– Видимо, имя вашего слуги Танкред тоже не случайно?

– Конечно, не случайно. Вспомните Танкреда, героя Первого крестового похода, того, которого вывел в своем «Освобожденном Иерусалиме» Торквато Тассо.

Де Крессэ чувствовал, что вокруг него явно творятся какие-то чудеса. Все эти совпадения одновременно! У него возникло ощущение, что ему предопределено судьбой оказаться в каком-то необычайном мире, в котором он должен совершить великий подвиг и остаться в памяти веков…

Небольшой отряд выступил с бивака на рассвете. Через несколько часов, когда до Монсона оставалось не больше двух лье, вдали на голубеющей скале показалась громада замка. Чем ближе подъезжал небольшой отряд к древней твердыне, тем во все более и более грозном виде представала она взору солдат и офицеров. Когда же всадники проехали бурную речку Синку по старинному мосту, Анри почудилось, что замок словно парит в воздухе – настолько крутой была скала, настолько мощными были стены цитадели тамплиеров. Де Крессэ показалось, что весь отряд испытал какое-то жутковатое чувство. Солдаты молча косились на крутую скалу и грозный замок. Разговоры, и без того не особо оживленные, стихли.

Когда отряд проехал через небольшой городишко, прилепившийся внизу к скале, молодой офицер, к своему удивлению, заметил неширокую, но удобную дорогу, которая, петляя, в скором времени привела всадников к нижним замковым воротам. Днем ворота были открыты, но часовые в соответствии с уставом остановили отряд. И, только когда Монтегю представился дежурному офицеру, всадникам позволили въехать в замок.

Уланы спешились в нижнем замковом дворе, а Монтегю и де Крессэ со слугами продолжили путь по узкой замковой дорожке и, проехав еще через одни ворота, оказались во внутреннем дворе основного замка. Здесь было много солдат и офицеров, занятых своими делами. Кто-то перетаскивал какие-то бочки, кто-то чинил каменную кладку, а несколько новобранцев, недавно прибывших в армию, проходили под руководством унтер-офицера строевую подготовку, которой, как известно, в армии можно заниматься бесконечно…