Волент лежал, одетый, на кровати до полной темноты, с наслаждением и трепетом представляя себе все возможные ситуации, которые могли случиться во время остановки в лесу. В мечтах он был особенно смел, может и оттого, что именно смелости ему не хватило в нужный момент. Сегодня он спасовал. Куда что девалось? Он не узнавал самого себя. Откуда столько церемонии? Он запутывается. Это сейчас-то, на старости лет. Интрижки с женщинами — сколько угодно, уж он-то тут сробел, как сопляк! Почему он, Господи Боже, не попытался ничего предпринять? Ну хотя бы пообжиматься с ней. Как бы она отреагировала? Мог бы повести себя и умнее. Ведь что-то она хотела дать ему понять этим уходом в лес? Вернулась как ни в чем не бывало, даже слова не сказала… Она сама придумала эту поездку… Тайно от всех. Какой бы мужик этого не понял?

Ланчарич умылся, поужинал, запер дом и, осмотрев улицу, освещенную фонарями, сел в машину и поехал за город, в направлении поля, где тянулся длинный ровный ряд почти неестественно белых винных погребов, изящных, простых, построенных в одном стиле. В темноте они напоминали декорацию деревушки, какой она представляется любителям старины. Недалеко от них, почти на краю темных табачных полей, откуда доносился запах розовых и зеленых цветов виргинского и простого крестьянского табака, стоял дом с обгоревшей трубой, изрядно поврежденный войной, и рядом с ним — немного лучше сохранившаяся кузница из неоштукатуренных кирпичей. Ясное небо над горизонтом ждало восхода луны, что могло всякого человека радовать, но только не Волента. Ясная ночь была ему не на руку.

В кузнице он устроил гараж для своей машины с разрешения управляющего недалеким имением (окошки длинных низких конюшен и хлевов имения светились желтоватым светом керосиновых фонарей, как старые вагоны допотопных поездов). А в подвале под домом у Волента был склад.

Во двор он въехал, погасив фары, и остановил машину перед воротами кузницы. На минуту включил подфарники, чтобы убедиться, что замок в порядке, и вдруг что-то на досках ворот привлекло его внимание. Он потушил подфарники и пошел с фонарем с руке посмотреть, что это такое. Осветил доски и увидел надпись, сделанную детской рукой:

Это была горькая жалоба, но откуда здесь взяться детям? Послание действительно было написано черной тушью, заостренной палочкой, которую, видимо, держала в руке девочка. Девочка? Скорее всего. Об этом свидетельствовал почерк, форма букв, наконец, и черная грусть. Волент старался сообразить, в каком же классе начинают употреблять тушь, и, когда он это вспомнил, ученица предстала перед ним как маленькая барышня. Такие девочки уже думают о нарядах, а не лазают по подвалам и не копаются в хламе. Открытие внушало беспокойство.

Он направился к заросшему входу в подвал и всю дорогу искал в глубинах огромного винного погреба с лабиринтом коридоров и коридорчиков подозрительных следов, но их не оказалось. В конце коридора была навалена груда всякого хлама. Он начал разгребать его, пока не добрался до небольшой железной дверцы. За ней у него был склад, товар из северной Словакии, аккуратно уложенный в три мешка. Один он перебросил себе за плечо, два других связал и поволок осторожно на улицу. По звуку можно было заключить, что в них жестяные банки и картонные коробки. На обратном пути он не мог избавиться от ощущения, что из темноты за ним кто-то следит. Он даже вспотел, но не остановился, словно отгоняя от себя подозрение. Спрятал мешки под сиденье в ящик, где хранил инструменты и запасную шину, которую после обеда перебросил в кузов и прикрыл брезентом. Потом выехал без света вон со двора, но далеко не уехал. Его не оставляло беспокойство. В середине ряда винных погребов он загнал машину в тупик, выскочил из нее и прокрался к дому. Минуту постоял под тутовым деревом, наблюдая за двором, потом вооружился деревянным топорищем и вошел в подвал. Ему даже не надо было вслушиваться, чтобы определить, что там незваный гость. На цыпочках пошел на звук. Кто-то шуровал в хламе перед железной дверцей его склада.

Чувствуя себя в полной безопасности, засветив тележный фонарь, в подвале хозяйничал здоровенный мужик.

Ланчарич затаил дух. В первое мгновение он решил повернуться и смотать удочки. Ему показалось, что эта рослая мужская фигура облечена в униформу. В первый момент он готов был поклясться, что это Блащак, жандармский вахмистр, пугало для всех черных душ и дебоширов в Паланке, по мнению большинства женщин, самый стройный и статный мужчина в городе. Ходили слухи, что в служебном рвении этот молодой жандарм всюду сует свой нос, вынюхивая все, что, по его мнению, может вступать в противоречие с его любимым законом. Типичный жандарм, блюститель порядка, честный и настырный, как новичок. Но здесь-то он в штатском, вглядевшись получше, решил Волент, значит, расследование ведет на свой страх и риск.

У Блащака были с Ланчаричем свои счеты. Ненависть к Воленту привела его даже сюда. Он, видно, решил дать ему по рукам. Это ведь Блащак влепил ему оплеуху, когда он заспорил с чиновником, нового Национального комитета из-за ключей от бойни Кохари. А Волент не из тех, кто забывает такое. Куда там! Всюду и везде он бранил вахмистра, публично грозился, что когда-нибудь пырнет его, заколет как борова. До Блащака, это, конечно, дошло, и он в свою очередь решил расправиться с ним, Волентом. Здесь он, как частное лицо, не дожидаясь приказа из Экономического управления, ищет доказательств, одних подозрений ему мало, он хочет бить наверняка. Опасный тип. Волент, встречаясь с ним на улице, уже понял, что тот будет его преследовать. Какая это была глупость так распускать язык! А зачем, черт возьми, жандарм бросал на него при встрече оскорбительные взгляды!

Мужик выпрямился. Он уже обнаружил дверцу и сейчас внимательно осматривал ее. Оглянулся, куда бы переставить фонарь, чтобы лучше видеть замочную скважину.

Волента его лицо ошеломило. Это был не Блащак. Как это он сразу-то не разглядел? Питько Халас, первый приказчик Полгара? Господин Полгар делает вид, что он добрый папаша всех паланкских мясников, а его приказчики шпионят!

Волент медленно крался к Халасу, а тот, ничего не подозревая, пробовал один ключ за другим. Вдруг фонарь на ящике наклонился. Он вытянул руку, чтобы его удержать, и лишь тогда заметил конец топорища, которым кто-то за его спиной валил фонарь с ящика. Приглушенно вскрикнул. Потом крикнул еще два раза и рухнул на пол. Первый удар пришелся по плечу, второй — в поясницу. Мужик упал без сознанья. Волент зажег фонарь, склонился над ним, чтобы проверить, дышит ли он и не будет ли пожара от фонаря. Фонарь при падении потух, мужик дышал, он просто потерял сознание, так что можно было спокойно уйти.

Волент помчался к машине и решил отныне прятать в подвале только ненужные вещи, на случай, если попытка взломать склад повторится. Угрызений совести он не испытывал. Он употребил такой же нечестный прием, как и взломщик, собственно говоря, он был даже более честным, чем тот.

Внизу, на перекрестке, повернул в юго-восточном направлении. Он спешил. Миновал три деревни, свернул с дороги в небольшую рощу и остановился. Подождал, не следит ли кто за ним. Он уже совсем пришел в себя. Страха не было, просто как мужчине ему было противно. Он любил хвастать, что не испугается, если нагрянут жандармы. Из всякого положения можно выкрутиться. Тем более что на складе ничего компрометирующего не оставалось. Пока жандармы не поймают его с поличным, кто может иметь против него доказательства? Да и деньги сделали бы свое дело. Нынче кто в них не нуждается? Опять же, близятся выборы, кто будет сейчас придираться к людям… Мясников оберегает, если можно так выразиться, сам людской желудок. Все без исключения пользуются теперешними, как говорится, ненормальными условиями. Хоть он и не знаток политической ситуации в послевоенной Чехословакии, но даже он знает, что мясникам и всем торговцам помогает спекулировать и богатеть теперешняя внутригосударственная ситуация. Политические партии борются за власть, обстановка благоприятна для взяточничества, протекционизма, имущие и сильные пользуются связями в местных и высших инстанциях, торговцы ловко маневрируют, используя прорехи в государственном управлении, некомпетентность чиновников отдельных административных звеньев. Наконец, власти больше всего внимания уделяют промышленности, разрушенном народному хозяйству. Недостаток сырья, старая болезнь маленького среднеевропейского государства, парализует промышленность, идет борьба за внешнеполитическую ориентацию послевоенной республики, проводится национализация, конфискация и раздел земли, остро стоит национальный вопрос, с которым сейчас связаны проблемы безопасности, подводят итог народные суды. Все это большие и принципиальные проблемы, так что у кого теперь есть время на маленького мошенника из Паланка, приказчика Волента Ланчарича?