– Привет, меня зовут Виталия! Ой, какой маленький прелестный мальчик! Что, миленький, сидишь в темноте и скучаешь? Ну-ну, не скучай, не скучай, не надо, – погладила горничная мягкой нежной рукой Али по голове. – Хочешь – телевизор посмотри. А ну-кось, киса, возьмем пультик и посмотри мультик, – ласково щипнула она Али за щеку.

И тут эта горничная Виталия в неприлично коротком платье нагнулась, чтобы в одном грациозно-эротичном движении взять с журнального столика пульт и включить эротический канал. И тут начался такой разврат!

– Ой, это тебе еще рано! – резко оправила юбку горничная. – Посмотри-ка лучше стрелялки. Если, конечно, ты не боишься, мой милый мальчик!

Ну вот, – невольно взглянув на экран между ног горничной, подумал Али, – начинается. Начинается его проверка и вербовка. Ведь его предупреждали старики и уехавшая в Европу на заработки молодежь, что, прежде чем дать вид на жительство, им предлагают посмотреть фильм с купающимися в бассейне голыми тетеньками и целующимися на сцене взасос гомосексуалистами. И в зависимости от реакции решают, достаточно ли туземцы созрели для западной «политкорректности» или нет.

А потом еще показывают сцены насилия, мордобоя и кровавых убийств. А также сцены сжигания флагов западных государств и тоже, по датчикам, проверяют на совместимость.

Впрочем, в мире есть такие маленькие мальчики, которых уже не испугаешь ни дулом пистолета, ни взрывающимися бомбами. Мальчики, которые будут улыбаться при всех угрозах, исходящих от взрослых, иронически улыбаться, копируя улыбку смерти, до тех пор, пока взрослый не смутится и не испугается сам той надменно-снисходительной улыбки, которая заиграла на лице Али, когда он одним глазом посмотрел на экран и увидел совершенно неправдоподобные сцены боевика, а другим глазом поймал изумительные, восхитительные огни-алмазы в широко открытом декольте окна. Потому что есть такие отели, окна в которых – как чересчур откровенное декольте на всю стену, с открывающимся видом на залитый соблазнами город.

И, чтобы не смотреть в окно плазменного телевизора и на горничную, Али посмотрел сбоку от себя в окно. И увидел снежинки, похожие на комочки хлопка. Лунный свет тоже напоминал хлопок или рис в их родном Саммари. А что это, как не скопище джиннов или не мираж там, за окном? Ведь столько огня, столько хлопка, риса и сахара сразу могут дать только джинны из сказок.

Али упорно смотрел на снежинки до тех пор, пока не раздался хлопок: то ли хлопнула фрамуга окна, то ли двери за горничной. И одна из снежинок полетела, полетела вбок и привела-прилипла как раз к экрану телевизора. И там, словно в плавильной печи, растаяла и стекла как слеза.

«Снег, – подумал Али, стирая блеснувшую слезу со своего отражения в телевизоре, – как белый хлопок, как тополиный пух в родном Саммари». Он вспомнил дом, вспомнил родной город и чуть не расплакался. А снег все валил и валил, как хлопья хлопка с лебединых рук матери, когда они всей семьей убирали его с поля. И покрывал землю, как соль, которую мать то и дело стирала со лба Али в жару. Этой соли было столько, что спустя неделю хлопчатобумажная рубашка просто с треском разлеталась на куски от встряхивания. А чтобы купить такую же рубашку, им нужно было отдать недельный заработок.

А тут, на экране, девушка в хлопчатобумажных футболке, и такой короткой юбчонке, и в хлопковых носочках играет в теннис. В такой чистой, такой белоснежной и полупрозрачной одежде – ну просто ангел во плоти. И кажется, еще один взмах ракеткой-крылом, еще один болезненно-нежный выкрик, и футболка порвется-прорвется, как крылья бабочки.

Смотреть на нее было очень приятно. И Али смотрел, смотрел, не отрывая глаз, как она взмахивает ракеткой, словно крылом. А когда потом ей вручили чек на миллион долларов и серебряную салатницу, Али чуть не упал с кровати. Зачем ангелу чек? – недоумевал он. Зачем ему чек на миллион долларов? И главное, за что? За то, что его Аллах наделил способностью летать по ровной зеленой площадке, как бабочка? Дал ему такой дар радовать людей?

Миллион долларов. Столько зелени, когда их семье нужно всего тридцать долларов, чтобы их не выселили из глиняного дома. И еще небольшой садик – это мечта его матери.

Но потом ангела называли именем. Мария Шарапова. Мария – как имя матери Иисуса, – подумал Али, а Аль-Шараф – имя нашего господа. Хорошее сочетание, подумал Али, поняв: нет, это не ангел. Это человек. И этот человек за час игры получил больше денег, чем его мать, тетки и дяди, вместе взятые, заработали за все время своего существования. Да какие тети и дяди! Целый квартал не сможет получить такую сумму, если продаст себя и свое имущество с потрохами.

Нет, это не ангел. Это белая американская бабочка семейства медведиц и карантинный вредитель, что сжирает листья фиников и мандаринов, сжирает последние еще оставшиеся крохи нашей страны.

Ползет, тля, зараза… Прет, как танк, из Америки, вслед за колорадским жуком в пятнистой каске. Высадилась на наш берег с одного из иностранных кораблей и благополучно прижилась на новом месте. Свила гнезда на всех ближайших улицах, опутала паутиной, словно агентурной сетью, все плодово-овощные культуры. А чересчур теплая зима ей только в радость, как раз благоприятные условия для выживания вредителя. И нет никаких сил с ней сладить, кроме как травить химическим оружием, неожиданно налетая из-за дерева… Ату, ату его!

– Браво, браво! – кричала стоя толпа болельщиков, переполнивших стадион. Али же, развалившись в кресле, смотрел на девушку, что сжимала в руках огромную серебряную чашу, серебряную салатницу, как объяснил ведущий. Полную теперь уже зеленой капусты.

Вот бы в такой салатнице – порубать салатику моей семье! А не этой американской белой бабочке на зеленом континенте, думал Али. Его всего трясло от возмущения. Ему не было дела до богатств этого мира, как ему не было дела до богатых родственников и горожан, пока те не вмешивались со своим богатством в дела их семьи, не кичились своим богатством, не выпячивали его и не совали под нос с большого экрана телевизора. Не указывали, что и когда им делать.

Он ненавидел их не за то, чем они являлись, а за то, что делали. Али просто трясло от возмущения. Совсем, суки, потеряли стыд. Ходят и кичатся. По всем каналам показывали звезд, одетых в вызывающие наряды и разъезжающих в вызывающих машинах, все пальцы, и шеи, и щиколотки обложены камнями. И тут же каждые шесть минут убийства, болезни и смерти каких-нибудь бедолаг. Али хотел вскочить и сам начать тыкать носом всех этих скотов в дерьмо, что они принесли с собой. Чтобы в следующий раз за собой убирали сами.

«Наверное, я не прошел тест на совместимость! – спохватился Али. – И меня сегодня же выселят из этого отеля». И тут, усиливая его страхи, раздался телефонный звонок.

Когда же звук зуммера, требующий взять трубку, медленно, словно гусеница, дополз до сознания, Али резко оторвал трубку в виде банана от стебля, словно стряхивая белый провод гусеницы.

– Добрый вечер, Али! Это Анна. Али, вы не забыли, что у нас в программе ужин?

– Нет, – выдохнул напряжение Али.

– Значит, через пятнадцать минут в ресторане. Ресторан называется «Седьмое небо», потому что находится на седьмом этаже. Али, вы сами найдете дорогу или за вами зайти?

– Найду, – кивнул он.

– Договорились, только не забудьте взять свой пропуск и талоны.

– Приду. – Али с облегчением положил трубку, так как очень сильно напугался. Он впервые в жизни отвечал на телефонный звонок и не сразу понял, кто это. Вначале он обомлел. Ему казалось, что это девушка-ангел с ним разговаривает, потому что именно ее, радостную и сияющую, он видел во весь экран телевизора. Девушка говорила, а звук куда-то пропал. Он, как и шнур, белой гусеницей уползал за тумбочку с телевизором. Только ее шевелящиеся алые ягодные губы и персиковые листья-щеки и видел Али.