церковью происходит. Что среди народа тайно вызывает недовольство. В некоторых местах

верующие взялись за оружие. Как, например, в деревне Мухрани.

Много я могу тебе написать. Но мое возмущение не дает мне силу. Да и не хочу тебя, и

так утружденного многими делами, переутомить.

Сосо! Какой веры бы ты ни был, ты грузин. Тебя вырастила грузинская земля. И любовь к

родине и к своему народу из твоего сердца ничто не вырежет.

Еще раз прошу, чтобы прекратилось гонение на церковь и религию.

Что вы даете нации, когда вы унижаете ее веру и святыни и уничтожаете великую

культуру?

Может, ты обижаешься, мой Сосо?

Но, может, послушаешь много повидавшего, натерпевшегося и проплакавшего? И

что-нибудь приятное напишешь твоему старому учителю, который беспокоится о твоем сердце

и о тебе.

Жду ответа».

Никаких последствий для автора послание не имело. Епископ Бодбе и Алаверди Василий

(Карбелашвили) умер своей смертью в 1936 году.

Может быть, для Сталина первые годы действительно вера имела какое-то значение?

По воспоминаниям приемного сына вождя Артема Сергеева, уважение к вере оставалось

в бывшем семинаристе всегда:

«Выражения с упоминанием Бога дома употреблялись. «Слава Богу», «Не дай Бог»,

«Прости, Господи», например, и Сталин сам нередко говорил.

Я вообще не слышал от Сталина ни одного плохого слова в адрес церкви и веры. Помню

такой случай году в 1931-м или 32-м. Напротив школы, где учился Василий (младший сын

Сталина. — И.О. ), во втором Обыденском переулке был храм. Как-то, когда там шла служба,

мальчишки возле пробовали стрелять из пугача. Василий в этом участия не принимал, а

рассказывал отцу об этом.

Отец спрашивает: «Зачем они это делали? Они же, молящиеся, вам учиться не мешают.

Почему же вы им мешаете молиться?» Далее спросил Василия: «Ты бабушку любишь,

уважаешь?» Тот отвечает, мол, да, очень. Сталин говорит: «Она тоже молится». Василий:

«Почему?» Отец отвечает ему: «Потому что она, может, знает то, чего ты не знаешь».

Рассказывает Тамара Геладзе:

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

13

— В начале тридцатых годов Кеке ездила в Москву. Но жить в Кремле ей не понравилось,

и она вернулась в Тбилиси.

«Не захотела в Кремле, будет в сырой земле», — сказал Берия.

Тут ей дали комнату в бывшем Дворце царского наместника, она сама захотела только

одну комнату. В театре имени Руставели у нее была своя ложа. Каждый день она читала газеты.

И даже успела написать несколько страниц мемуаров.

Моя сестра Тина была у нее в гостях. Кеке сама попросила ее прийти: «Хочу посмотреть

на дочь Шалико». Она рассказывала, что Кеке угощала ее пирогом назуки, который едят при

диабете. «Как ты похожа на Сосо», — сказала ей Кеке. Потом сестра была на ее келехи (так

называют в Грузии поминки. — И.О. ).

О Кеке много пишут неправды. Некоторые, например, описывают ее: «Высокая, строгая

брюнетка». А она на самом деле была невысокой, рыжей и с веснушчатым лицом.

Она работала белошвейкой — делала батистовое белье для женщин. С кружевами.

Вообще она занималась всем — готовила, стирала. Но ее специализацией было мбасмава.

Она стирала тюль для чихти-копи и лечаки (нечто вроде тончайшего покрывала,

головного платка, который ниспадал вдоль головы и плеч, а крепился на чихти — картонной

основе самого убора. — И.О. ), натягивала его на решетке и потом расписывала — наносила

белой краской штрихи, которые во время стирки стирались.

Богатые женщины носили кружева, женщины попроще — тюль.

Кстати, мой дед расписывал керамическую посуду. Носил серебряный пояс, который

могли носить далеко не все ремесленники.

Мой папа Шалва был самым младшим в семье и не знал Сталина.

Кеке спрашивала, виделся ли он с Иосифом, когда тот приезжал в Тбилиси. Но папа

ответил: «Нет, к чему нам было видеться? Мы ведь не знакомы».

Папа работал агрономом в Гаграх. Он собирался поехать в Калифорнию, учиться

разведению цитрусов. Но его не отпустили, времена уже изменились.

Он был идеалистом, для него квартира и прочие вещи ничего не значили, он уехал в

Гагры и занимался цитрусами.

У него уже была вторая жена, моя мама.

Когда в 1937 году умерла Кеке, приходившаяся моему отцу теткой, Берия послал папе

телеграмму, чтобы тот приехал на похороны. Но папа отказался: «Не поеду, меня на тех

похоронах и арестуют». Но его все равно вскоре арестовали. На допросе следователь сказал

ему: «Вместо Кремля мы тебя в Хабаровск отправим».

В камере он оказался вместе с крестьянином Ивановым, который приехал на Кавказ на

заработки. «А тебя за что арестовали?» — спросил отец Иванова. А тот ответил: «А меня не

арестовали, а посадили слушать, что ты говоришь, и потом докладывать об этом».

К счастью, вскоре отца освободили. Может быть, родство со Сталиным — они же были

двоюродными братьями — сыграло роль. Или, как я думаю, Кеке заступилась.

Он поехал в Москву и пошел к Эгнаташвили. Саша Эгнаташвили был ровесником папы.

Он и жил у него. Саша встречу со Сталиным организовать не смог. «Зря ты приехал.

Единственное, чем ты себя сможешь оправдать, — если на кого-нибудь донесешь».

В юности меня эти слова так возмутили, думала, какой ужасный человек этот Саша. Такое

посоветовал папе.

Но потом мне объяснили, что он просто дал папе понять, что ему все равно никто не

поверит.

И папа приехал в Тбилиси и жил у своего брата, который работал в системе железных

дорог. А потом его вызвал Берия. И спросил, есть ли у него квартира. «Нет». — «Однокомнатная

устроит?» — «Да, у меня жена и девочка».

Ему предложили на выбор несколько роскошных квартир. Но во всех жили люди, которые

на тот момент уже подверглись репрессиям и должны были выезжать. В одной квартире

молодой человек сказал, что завтра освобождает ее и съезжает в подвал. Папа отказался

занимать эту квартиру.

Мы в итоге переехали в квартиру на улице Пиросмани. Хороший дом был, между прочим.

4,5 метра потолки были, три комнаты, одна — сорок метров. Для тех времен это считалось

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

14

барской квартирой.

Потом мне сказали, что наш дом называли «русский двор». Хотя там жили поляки, немцы.

Гегель даже жил во дворе, Картье. Эта Картье была модисткой. Лота, Грета и Шарлота были ее

дочери. Жил Домбровский, гидролог, он служил в обсерватории, где одно время работал

Сталин. У него была сестра Варвара Леопольдовна, модистка. Внешне он был похож на

Тургенева. Мы в шутку говорили, что лично знаем самого Тургенева.

Наш двор был необыкновенным. Красивые ворота, большой подвал, деревья высажены во

дворе, чтобы влажности не было. Кстати, в соседнем дворе умер Пиросмани, в подвале. Сейчас

он в таком плачевном состоянии…

Папа должен был заниматься наукой. Но посвятил жизнь сельскому хозяйству, работал в

наркомате. Мы одно время жили в Ликани, во Дворце наместника. Тогда еще все сохранилось с

царских времен. У нас даже был сервиз с вензелями. Когда уезжали, все сдали. Дом утопал в

зелени, диком винограде.

После войны это уже была дача Сталина, он иногда туда приезжал.

(Ликани — одно из красивейших мест Грузии. Недаром там находился летний Дворец

царского наместника. В советские годы в нем был устроен санаторий для видных большевиков.

Вдова Николая Бухарина и дочь ленинского соратника Анна Ларина не раз там бывала:

«…известный в то время в Грузии большевик-литератор Тодрия, сидя однажды на скамейке в

ликанском парке рядом с отцом, сказал ему при мне: "Вы, русские, Сталина не знаете так, как

мы, грузины. Он всем нам покажет такое, чего вы себе и вообразить не можете!"» — И.О. )