Капитонов не спрашивает, кто такая Татьяна Игнатьевна. И Марина не говорит. Марина просит его рассказать о конгрессе. Капитонов рассказывает в двух словах, как он сам понимает смысл того, чему участником ему случается быть, но не может ответить на вопрос Тодора о Копперфильде – он не знает, почему давно ничего не слышно о Копперфильде.

– В таком случае я вам сам расскажу.

Рассказывает.

Если верить Тодору, в Соединенных Штатах фокусы патентуются с обязательным условием публикации секрета через семь лет. Годы триумфа прошли, и теперь патенты вывешены в интернете. Тодор читал на английском, изучал, разбирался, он все теперь знает.

– Ну и как же ему удавалось летать? – спрашивает Марина. – Он же правда летал?

Тодор объясняет: с помощью сверхкрепких тончайших волоконных нитей и особым образом вращающихся полуколец. Или просто колец – Капитонову не интересны секреты Копперфильда.

– А вы, значит, умеете отгадывать двузначные числа? Я могу загадать?

– Извольте, – говорит Капитонов.

– Да, загадал.

– Но только двузначное! – вмешивается Марина.

– Заинька, я понимаю.

– Прибавьте двенадцать, – говорит Капитонов.

– Да, – отвечает Тодор.

– Отнимите одиннадцать.

– Да.

Капитонов задумался.

– Или я ошибаюсь, или – десять.

– Да.

– Десять?

– Да. Да.

– Не помню, чтобы кто-нибудь загадывал десять. Наименьшее из двузначных.

– Тодор минималист, – говорит Марина.

– Нет, я не минималист. Можно еще?

– Нельзя, – говорит Марина.

– Почему же нельзя? Конечно, можно, – разрешает Капитонов.

– Нельзя. Хватит.

– Да почему же?

– Второй раз может не получиться.

– Ерунда, получится. Ну а если и не получится, то что?

– Женя, – отвечает Марина, – знаешь, почему я с детства не люблю жонглеров? Мне наплевать, сколько они предметов подбрасывают. Но мне некомфортно ждать, когда кто-нибудь хотя бы раз промахнется.

– Ладно, – говорит Тодор. – Вы фокусник, а я спорщик. Спорим, что если вы мне дадите тысячу рублей, я вам дам пять тысяч рублей.

– Охотно верю. Зачем спорить?

– Вы верите тому, что я дам вам пять тысяч, если вы мне дадите одну?

– Но вы же так сами сказали.

– И вы мне поверили?

– А почему я должен не верить?

– Подождите. Вы хотите сказать, что я идиот?

– Солнышко, Женя не говорил такого.

– Кто кому спор предлагает? – спрашивает Капитонов. – Вы мне или я вам?

– Так мы спорим? Дайте мне одну и получите пять.

– На что спорим?

– На что хотите. На рубль.

– Женя и Тодор, пожалуйста, прекратите.

– Вот вам тысяча.

– Спасибо. Я не могу дать вам пять тысяч. Значит, я, к сожалению, проиграл. Возьмите свой выигрыш, – он отдает рубль.

– Этот детский спор описан в книге Гарднера «Математические развлечения», я читал еще в седьмом классе.

– То есть вы все-таки хотите сказать, что я идиот.

– Солнышко, Женя не говорил этого. Отдай ему деньги.

Тодор пытается вернуть тысячу, но Капитонов брать не желает.

– Никаких возвратов. Я победил и честно заработал рубль.

– Не валяйте дурака. Вот ваша тысяча. Забирайте. Это шутка была.

– Все по-честному, – упрямится Капитонов, – тысяча теперь ваша, причем тут шутки?

– Это был демонстрационный спор.

– Мы не договаривались.

– Зачем вы спорили, если знали, что проиграете?

– Так я как раз выиграл!

– Женя, – строго произносит Марина, – если ты не возьмешь деньги назад, я рассержусь.

– Прекрасно, – бормочет Капитонов, убирая тысячу в карман. – Меня лишают моей победы, – он кладет рубль на стол.

– Да, – говорит Тодор, забирая рубль.

Пауза из тех, что принято называть неловкими.

– Если честно, я забыл этот трюк, – говорит Капитонов. – Вспомнил по факту.

– Все хорошо, – отвечает Тодор. – Хотите анекдот?

Рассказав, без паузы заявляет:

– Прошу меня извинить. Рад знакомству. Мне рано вставать. Оставайтесь у нас – зачем вам гостиница?

Тодор выходит из комнаты, Капитонов глядит на часы.

22:55

– Сиди! – протестует Марина против его попытки подняться со стула. – Ты же не торопишься. Ночуешь у нас. У нас комната свободная. – Я его обидел?

– Нет. Ему действительно вставать рано. Он жаворонок. Это мы совы.

Без Тодора за столом стало как-то проще, спокойнее.

Капитонов отказывается ночевать – категорически.

– Буду всю ночь бродить по квартире, как привидение. Зачем это надо?

Марина говорит:

– Он тебе не понравился?

– Понравился. Почему не понравился?

– У меня все хорошо, ты не думай, – сообщает Марина.

– Я вижу, не думаю.

– Нет, правда, у нас все хорошо. – И добавляет: – Мухин был тоже зануда.

– Марин, я не спрашивал… я так и не знаю, что там с Мухиным в конечном итоге… Следствие и все такое…

– А ничего. Дело закрыли. Вопросов больше, чем ответов. До последнего времени хотела нанять частного детектива. Сейчас уже не хочу. Но во что я не верю, это в то, что он сам.

– Тогда на похоронах я чушь порол, ты уж прости.

– Да кто ж это помнит.

– Нина помнила.

– Ниночка… Видишь, как у нас с тобой все симметрично. А я тогда так и не приехала, это ты уж меня прости.

Про Аньку спросила.

– У тебя есть фотография?

У него есть – в мобильном.

– Ой, красавица! Ой, принцесса!.. Я ее вот такой еще помню. С крокодилом надувным. Она меня еще «тетя Малина» называла.

– Так ты и подарила ей крокодила тогда…

– Ну да.

– Она с ним на юге не расставалась.

– За детей, – Марина приподнимает бокал.

Чокнулись.

Отпив, Капитонов говорит:

– Что-то у нас не совсем хорошо получается.

– У нас… не совсем хорошо?

– Да нет, у нас с ней – у нее со мной, с ней у меня…

– Проблемы?

– Ссоримся без конца. Она меня, вероятно, считает деспотом. Что бы я ни спросил, покушаюсь на ее свободу, независимость, суверенитет. Я уже не спрашиваю ни о чем. С другой стороны, почему я должен не спрашивать? Я что – посторонний человек? Да она сама деспот!.. Ее все во мне раздражает, абсолютно все. Нет: бесит. «Меня это бесит!» – вот так она говорит.

– Слушай, что в тебе такого может бесить?

– Да всё! Почему я рожок для обуви не вешаю на крючок. Почему я ем быстро. Почему о присутствующих говорю «он» или «она». Почему чай покупаю в пакетиках. Почему я равнодушен… ко всему, к чему равнодушен… Ей, например, не нравится, что женщина, с которой я решился ее познакомить, не снимает черные очки. Она не говорит мне, что не нравится, но я ведь чувствую, вижу… Как будто у человека не может быть причин не снимать черные очки. Ведь могут же быть причины. Да и какое ей дело?

– Да уж, это не ее дело. А в чем причина?

– Вот и ты. Потому что у нее разные глаза, один – темно-карий, другой – голубой.

– Она это знает?

– Как же она может не знать, если это ее глаза?

– Нет, я про дочь.

– А должна знать обязательно? Я должен объяснять такие вещи? Ты это серьезно, Марина?

– Наверное, не должен… Но ты так рассказываешь…

– Чай покупаю в пакетиках… Уже говорил… Ем быстро… Да… Почему не другой, а такой… Со своими почему не борюсь недостатками…

– Слушай, не верю! Неужели она такой мозгоклюй?

– Это я мозгоклюй! По определению! Это она меня мозгоклюем считает! Знаешь, она меня стесняется. Она считает, что она дочь неудачника.

– Она так сказала?

– Нет, я сам знаю. Я знаю, что она так думает.

– Может, ты сам так думаешь – о себе?

– А с чего бы мне так думать? Я вообще об этом не думаю. Я только не хочу, чтобы она неудачницей была. А все к этому идет.

– Куда идет? Ей восемнадцать лет.

– Девятнадцать через неделю. Нет, Марина, ты ее не знаешь, она запрограммировала неудачницей себя – по жизни быть неудачницей. Университет она, не успела поступить – уже бросает, и здесь я бессилен. Практически бросила уже.