Литмир - Электронная Библиотека

— Обожаю фотографию. — Лысый несколько мгновений созерцал «лейку», затем внезапно запустил руку в кармашек чемодана. — Как жаль, что фотоаппараты так дороги… Если мне когда-нибудь посчастливится побывать в Германии, прежде всего куплю фотоаппарат. Говорят, они там вдвое дешевле, чем у нас. — Рука вынырнула из кармашка с добычей — это был конверт с фотографиями и негативами. — Вы позволите?

— У вас есть ордер на обыск?

— О, помилуйте, я ведь прошу у вас разрешения. — Лысый извлек снимки из конверта и стал их один за другим разглядывать. — Простое любопытство, я же вам объяснил. Я тоже в свободное время увлекаюсь фотографией. На прошлой неделе шурин одолжил мне «кодак», я повел своих детишек в зоопарк и снимал их на фоне тигров и львов… Тридцать шесть кадров нащелкал. Я вам их после покажу.

Габардиновый макинтош обнаружил записную книжку. Не произнося ни слова, он пробежал глазами номера телефонов и стал просматривать листки календаря. Гаспарини имел обыкновение записывать даты и часы предстоящих встреч.

— В какой день вы к нам прибыли, сеньор Гаспарини?

— В пятницу будет неделя.

— Ах да, вижу, вижу… Arrivo a Barcelona[108]. У вас разборчивый почерк… Хорошо долетели?

— По какому праву?..

— Что ни говорите, а самое лучшее средство сообщения — все-таки самолет, удобно, быстро. — Габардиновый макинтош учтиво улыбался. — Вот тут у вас я вижу: lunedi nuove maggio[109], свидание с неким Антонио… Припоминаете?

— Антонио?

— Да, в понедельник, девятого числа. В книжке записано: «Двенадцать часов — Антонио». Подойдите, взгляните сами.

— Ах, это? Вспомнил. Случайный знакомый. Разговорились в кафе. Потом ходили по улицам.

— А его адрес вы записали?

— Нет. Просто так поболтали и разошлись… Я даже фамилии его не знаю.

— Телефона он, конечно, вам тоже не оставил?

— Нет, не оставил.

Наступило молчание. Габардиновый макинтош закурил сигарету. Лысый продолжал разглядывать фотографии. Выражение лица у него было мечтательное.

— Вы знакомы с неким Энрике Лопес Рохасом? — спросил габардиновый макинтош.

— Как вы сказали? Энрике Лопес Рохас?

— Совершенно верно.

— Нет. Среди моих знакомых нет людей с таким именем.

— Может быть, вы встречались с каким-нибудь Лопес Рохасом в Италии?

— И в Италии не встречался.

— Вы в этом уверены, сеньор Гаспарини?

— Абсолютно.

— Странно. Когда мы его задержали, у него в тетради оказался ваш адрес… Вы ведь живете в Милане, улица Торкио, дом номер пятнадцать, верно?

— Да, сударь.

— На допросе он показал, что знаком с вами. И добавил, что вы вместе с неким профессором Болонского университета…

— Повторяю: я не имею понятия, о ком вы говорите.

— В таком случае позволю себе сообщить вам об этом человеке кое-какие сведения… Это юноша из превосходной семьи. Во время гражданской войны красные зверски убили его отца. Брат его матери сражался на нашей стороне в полку пресвятой девы Монсерратской и погиб на поле боя. Вот, я захватил с собой его фотографию. Теперь узнаете?

— Я уже сказал вам, что человек, о котором вы говорите, мне незнаком.

— Прошлым летом он провел несколько недель в Италии и привез с собой инструкции относительно организации забастовок и студенческих беспорядков… Вернувшись на родину, он связался с кучкой нежелательных элементов. При аресте мы имели возможность убедиться, до какой грязи он докатился: порнографические рисунки, открытки… Совершенно растленный тип. Кстати, знаете, что он нам говорил про вас?

— Не знаю, и это меня не интересует. Я уже сказал…

— Как вам угодно, сеньор Гаспарини. Я только хотел дать вам некоторое представление о его моральном облике…

— Он был привлечен к ответственности как уголовный преступник, — добавил лысый.

— Его несчастная мать вначале не хотела верить, что он мог так подло, так бессовестно опозорить отцовское имя… Мы такие же люди, как все, сеньор Гаспарини. Когда мы ей открыли всю правду… Да, для меня лично это были тяжелые минуты, можете поверить…

— Эти снимки ваши? — внезапно спросил лысый.

— Да, сударь.

—. Вы сами снимали?

— Да, сударь.

— Вы позволите мне высказать вам свое мнение, сеньор Гаспарини… Так сказать, точку зрения рядового испанского фотографа-любителя.

— Пожалуйста.

Лысый закурил новую сигарету и неторопливо, с наслаждением затянулся.

— Мне кажется, что истинного лица нашей страны вы увидать не сумели… На ваших снимках какая-то сплошная беспросветность: лачуги, печальные детские лица. К чему этот перекос? Неужели, действительно, вы полагаете, что это и есть Испания? Нет, у вас просто были дурные гиды.

— Никаких гидов у меня не было, — запротестовал Гаспарини.

— А если бы мы приехали к вам в Италию и, вместо того чтобы фотографировать ваши достопримечательности, новые здания, те или иные приметы ваших достижений, стали бы нарочно выискивать и снимать какие-то нищие закоулки и помойные ямы, а потом вернулись бы домой и заявили: «Вот полюбуйтесь, господа, это Италия»? Что бы вы тогда сказали, сеньор Гаспарини? Вы бы восприняли это как оскорбление. Вы были бы возмущены нашим поступком… Как и всякий добрый патриот. Когда, вы говорите, вам надо ехать в аэропорт?

— В час дня.

— Отлично. — Лысый взглянул на свои часы. — Теперь без десяти одиннадцать. Уверен, за полтора часа я успею доказать вам, как вы заблуждаетесь… Не будете ли вы любезны одеться?

— Одеться?

— Мы с вами проедемся в машине по городу — небольшая прогулка — и по дороге кое-что сфотографируем… Я заметил, у вас в чемодане есть еще две неиспользованные пленки.

— Это приказ?

— Это вежливое приглашение, сеньор Гаспарини. Я был бы крайне огорчен, если бы вы уехали из Испании, не уяснив себе некоторых элементарных вещей… Страна у нас прекрасная, люди живут спокойно и счастливо. Я покажу вам, какие у нас кафе в новых кварталах, покажу монумент Победы, школы профессионального обучения… Вы увидите подлинную Испанию, о которой вы и не подозревали: счастливых мужчин и женщин, смеющихся детей… С художественной точки зрения, ваши снимки выполнены слабо. Вы их перетемнили, они все на одно лицо — ужасное однообразие. Поэтому, если вас не обидит, мы их уничтожим… Мне бы не хотелось, чтобы ваши знакомые в Италии имели основание вас осуждать, сеньор Гаспарини… Надеюсь, скоро выглянет солнце, и мы сможем сделать снимки эффектнее этих.

Старое кафе мадам Берже удостаивали при случае своим посещением путешественники, носившие весьма громкие имена.

В толпе политических эмигрантов и студентов-бездельников — последние приезжали в Париж, видимо, лишь за тем, чтобы трепать ботинки на мостовых Латинского квартала и вести существование, которое показалось бы бессмысленным в любом другом месте земного шара, — в этой толпе завсегдатаев Альваро за десять лет своего парижского изгнания смог бы насчитать дюжину писателей и людей искусства, отправившихся во Францию в надежде — как это ни трудно — завоевать Париж. В кругах прогрессивно настроенной французской интеллигенции их принимали с распростертыми объятиями, и этот пылкий прием внушал им на какой-то миг обманчивую уверенность, что счастье им наконец улыбнулось: пробил великий час триумфа, вершина славы достигнута, покорена раз и навсегда. Легковерными подёнками кружились они в лучах своей славы по литературным салонам Левого берега — эфемерное воплощение образа и духа Испании — и затем исчезали.

Стоило лишь появиться испанцу с длинными баками и угрюмыми черными глазами, как его засыпали приглашениями. Ужины, собрания, встречи. Женщины преследовали его настойчивыми взглядами. Мужчины чуть ли не в молитвенном экстазе ловили каждое его слово. Он был героем дня, несчастной жертвою диктатуры, навязанной стране Гитлером и Муссолини при гнусном пособничестве западных демократий.

вернуться

108

Прибыл в Барселону (итал.)

вернуться

109

Понедельник, девятого мая (итал.)

67
{"b":"250675","o":1}