Он мог опять предаваться своим мечтам, купаться в холодном море у Орнильо, спать с проституткой, заточенной в доме на холме, переводить страницу за страницей тяжеловесного метафизического труда, без устали беседовать с рыбаками в баре Констансио. Но он по-прежнему жил и двигался в мире двусмысленном, в мире, где слова теряли свое первоначальное значение и приобретали смысл ускользающий и переменчивый, словно легкие облака под ветром. Свобода и заключение смешались в этой нечеткой действительности, и временами ему казалось, что уже невозможно вырваться из этого прочно сцепившегося зубьями механизма. Время плелось черепашьим шагом, тянулись дни томительного существования, и Антонио не покидала опустошающая уверенность, что жизнь его проходит бесполезно, неоправданно и пусто, как и у всех остальных его соотечественников.
Проститутка простила ему грубость первой встречи, и теперь, когда он приходил, ее большое и крепкое тело встречало его с заученной нежностью. В конце дня, как две капли воды похожего на все остальные и столь же однообразного, он чувствовал себя уверенней, погружаясь в ее плоть, кусая ее податливые и мягкие груди, — хоть на несколько минут ему удавалось забыть тиканье часов.
Привычки стали обычаем, и, когда в конце октября погода испортилась и пришлось отказаться от купания, Антонио по-прежнему совершал прогулки на велосипеде и, сидя на скале напротив острова Монаха, часами смотрел на пугливый полет птиц, на застывший, обезлюдевший пляж и слившиеся в сером объятии небо и море.
В день всех святых он целый вечер провел в баре Констансио, играя в домино с рыбаками, а потом, предупредив мать, пригласил Фермина с ним поужинать.
— Курзал подойдет? — спросил Антонио.
— Где хочешь, — ответил Фермин. — Мне все равно.
Они прошли Главной улицей до Пасео. Последние отдыхающие разъехались еще несколько недель назад вместе с кормилицами и детьми, и неоновые огни светились вяло и печально. Клубный ресторан ни капельки не изменился со времен его встреч с Лолитой. Они сели за столик в углу зала — посетителей еще не было, официанты бродили точно тени, — и Антонио заметил стол, накрытый на двенадцать персон, в центре которого красовался пышный букет цветов. Принимая у них заказ, официант сообщил, что стол этот заказан доном Гонсало.
— Готов спорить, это помолвка, — сказал Фермин. — Сегодня утром голубки были в церкви, моя мать говорит, что они шли под руку, точно жених и невеста.
— Вот именно, сеньор, тут что-то есть, — сказал официант. — Дон Гонсало самолично приходил заказывать ужин и велел поставить на лед двенадцать бутылок шампанского.
— А ведь злые языки станут болтать, будто это состряпано родителями, — прошептал Фермин. — Боже мой, как жесток мир.
Им подали кларет из Вальдепеньяса, который пился с обманчивой легкостью. Фермин шутил насчет состояний обоих семейств, а Антонио слушал его молча, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться. Необычайная красота цветов бесила его. К тому времени, когда прибыли гости, они успели выпить одну бутылку, и Антонио заказал вторую.
— Может, уйдем? — предложил Фермин.
— Побудем еще.
За столом восседали дон Гонсало, его супруга, сын, консул Испании в Александрии вместе со своей супругой и двумя дочерьми и еще полдюжины одетых с иголочки гостей. Среди них Антонио заметил и самодовольно надутую физиономию доктора. Официанты порхали вокруг стола, и по знаку дона Гонсало повар подал к столу поднос с закусками.
— Да, эти толк в жизни знают, — прошептал Фермин.
Антонио, не останавливаясь, наливал из второй бутылки и решил остаться еще. Кто-то из гостей за тем столом рассказал забавный анекдот, и остальные ответили хором восторженных возгласов. «Божественно!» — проворковал женский голос. Доктор сидел к ним спиною, неподалеку от дона Гонсало; он перегнулся через даму, занимавшую место между ним и доном Гонсало, и зашептал тому что-то на ухо.
— Будь осторожен, это они о тебе.
Дон Гонсало обернулся и мгновение смотрел в упор на Антонио — лицо, каких в Испании тысячи: большой нос и косматые брови, — а доктор, улыбнувшись, помахал ему приветственно рукой. Антонио, не отрываясь от вина из Вальдепеньяса, с удивлением рассматривал любезное лицо официанта, который, коротко переговорив о чем-то с доном Гонсало, стоял теперь перед ними.
— Сеньор Рамирес, это вы?
— Я.
— Дон Гонсало просил меня передать вам приглашение пересесть за их стол.
Доктор снова обернулся и смотрел на него с выражением заговорщика. Официант в ожидании ответа вытянулся в струнку, как рекрут. Антонио залпом осушил бокал.
— Скажите этому господину, что я крайне признателен за приглашение, но я сам выбираю себе компанию, а его компания меня не устраивает.
— Как?
— Как я сказал.
Официант смотрел на него, словно на сумасшедшего. Чтобы привести официанта в чувство, Антонио похлопал его по руке и заказал еще одну бутылку кларета.
— Хорошо, как прикажете.
Официант подошел к дону Гонсало и повторил слова Антонио. Гости за столом оцепенели, потом пришли в ярость. Доктор сорвался с места и подлетел к ним.
— Чего вы добиваетесь, Рамирес? Хотите перессориться со всем селением?
— Я ничего не добиваюсь, доктор.
— Вы ведете себя грубо и неумно.
— Возможно.
— Вы просто глупец, слышите? Невоспитанный и безответственный глупец…
— Не кипятитесь, — сказал Антонио мягко. — А то омар не переварится.
— Вы раскаетесь, Рамирес. Клянусь, вы раскаетесь.
Доктор повернулся к нему спиной, а Антонио вдруг почувствовал себя безмерно счастливым. Все за тем столом смотрели на него с презрительным осуждением, а сам дон Гонсало, переговорив с официантом, стал рассказывать какую-то историю почтительно внимавшим ему гостям.
— Сеньор Рамирес.
Бармен твердым шагом подошел к их столику и недобро уставился на Антонио.
— Я вас слушаю.
— Дирекция просит вас немедленно покинуть наше заведение.
— Скажите, пожалуйста, сколько я должен?
Бармен движением подозвал официанта.
— Счет сеньорам.
— Всего сто шестьдесят три песеты пятьдесят сентимо.
— Пожалуйста, — Антонио положил бумажки на стол. — Сдачу оставьте себе.
Он вышел на улицу, Фермин — за ним. Плотные тучи окружали серп месяца и через несколько минут закрыли его совсем. С моря дул сильный ветер. На Пасео одна скамейка пустовала, и он сел на нее, вдыхая полной грудью солоноватые и острые запахи воды.
— Вот отмочил, — сказал Фермин. — Тебе что — нехорошо?
— Мне просто отлично, — ответил Антонио. — Я словно помолодел.
На горизонте в море, как светлячки, дрожали фонари рыболовных судов, вдали кто-то печально пел песню. Антонио долго слушал, охваченный невыразимым восторгом, а потом обнял Фермина и пожелал ему спокойной ночи. Придя домой, он в первый раз за многие месяцы заснул спокойным сном, без помощи снотворных.
Среда, 3-е. В 10.40 Горилла идет в бар «Пичи», а оттуда — в бар «Мариола», где его ожидает Синий с механиком из своей мастерской. Когда в бар входят два продавца лотерейных билетов, приятели Синего, которые могут знать в лицо сотрудников полиции, наблюдение за баром снимается.
В 14.00 Горилла появляется в доме Цыгана. На такси едет в мастерские «Орион» и потом идет пешком до пассажа Перманейер, как будто кого-то ищет. Сегодня, кажется, он принимает меры предосторожности: часто оглядывается и, чтобы сбить со следа, делает полный круг по кварталу.
Четверг, 4-е. В 12.30 приезжает Горилла. На площади Корреос садится в метро, едет до Уркинаоны и встречается с Никитой напротив транспортного агентства «Ла-Каталана». Сегодня он ведет себя спокойнее, чем накануне. Она идут по Ронда — Сан-Педро и в 14.20 расстаются. Через несколько минут Горилла теряется в уличном движении на Уркинаоне.
Пятница, 5-е. Горилла приезжает в 15 часов и, походив немного по центру города, идет в мастерскую Синего. Они заходят в бар «Пичи», возвращаются к мастерской, 20 минут разговаривают у дверей, некоторое время разглядывают витрины и потом исчезают. Их не оказывается ни в баре «Мариола», ни в «Эскосесе». В 18.15 их замечают на улице Калабриа, около магазина оптики. Некоторое время они идут вместе, а потом расходятся. Синий идет в мастерскую, а Горилла — на проспект Хосе-Антонио; Горилла несет деревянный чемоданчик, который видят в первый раз и который он, должно быть, взял или в магазине оптики, или в привратницкой одного из близлежащих домов. Он едет в трамвае, в поезде и в 20.03 приходит домой к Сойке. Чемоданчик длиною около 50 см, шириною — около 40 см, в глубину около 10 см, темно-коричневого цвета, с одной ручкой; с виду — легкий. Наводились справки о хозяевах оптического магазина и жильцах прилежащего дома, в котором помещается пансион под названием «Пансион Самора», расследование не дало результатов.
Суббота, 6-е. В 14 часов Горилла садится на поезд в Премья. На площади Паласио он пропадает из виду, и в 17 часов его обнаруживают в баре «Пичи» вместе с Цыганом и Синим. Последний уходит в мастерскую, а потом домой. Цыган и Горилла остаются в баре до 19 часов и смотрят по телевизору передачу о нашем освободительном Крестовом походе. Потом выходят, идут очень медленно. Горилла достает блокнот и шариковую ручку и, кажется, рисует какой-то план; они обсуждают его, и Цыган тоже что-то рисует; так они доходят до бара «Флоридита», где их ожидает жена Цыгана. Дальше они идут втроем и заходят в несколько баров. Потом Горилла садится на поезд и едет к Сойке. В 22 часа он появляется вместе с Сойкой, Эскучи и еще одной девушкой, которую назовем Косы. Вчетвером они идут в кино. В 0.30 все возвращаются на улицу Альмогаварес, 8, и наблюдение за домом снимается.
Воскресенье, 7-е. Горилла приезжает в 11.45, идет в бар «Эскосес» и встречается со Скимо, Кудрявым и Никитой. Через полчаса он садится в «пежо» № 9089 МС-75 вместе со Скимо и уезжает в направлении Санса; далее следить за ними невозможно за неимением подходящей машины. Кудрявый прощается с Никитой и идет на проспект Хосе-Антонио. Сворачивает на улицу Калабриа, проходит мимо оптического магазина, входит в соседний подъезд, где помещается Пансион «Самора», и больше не показывается.
Понедельник, 8-е. Горилла не появляется.
Вторник, 9-е. Гориллу замечают в 10.35. Он садится на такси на площади Паласио и едет до угла Энтенса — проспект Хосе-Антонио. Заходит в бар «Эскосес» и, не найдя там никого, медленно идет до угла Рокафорт — Арагон; неподалеку от обычного места встреч замечает женщину, которая идет тоже медленно; они переглядываются. Время — 12.01. Женщина останавливается на углу, Горилла внимательно смотрит на нее, подходит, будто хочет что-то спросить, и они радостно здороваются. Женщина, которую мы назовем Пиаф, — низкого роста, худощавая, в руках у нее черная дамская сумочка. Они заходят в бар «Эскосес» и через 15 минут выходят. Заходят в другой бар. Когда через 10 минут они выходят, у Гориллы в руках небольшой сверток в синей бумаге. Он что-то объясняет Пиаф, и они прощаются. Она на такси едет в отель «Интернасьональ». Горилла пропадает из виду и в 16.40 появляется в баре «Пичи». Через четверть часа он обходит квартал вокруг и направляется в «Эскосес». В 17.35 приходит Пиаф. Полчаса они оживленно разговаривают и расходятся; у Гориллы остаются бумаги, свернутые в трубочку длиною около 40 см, и сверток, похожий на утренний, но большего размера. Он идет в бар «Пичи» и там встречается с Цыганом. Они сидят до 19 часов, а когда поднимаются уходить, сверток и бумаги остаются у Цыгана, Пиаф в центре города прогуливается по улицам, проходит по Рамблас и в 20.30 возвращается в отель.
Среда, 10-е. Пиаф выходит из отеля в 10.15 и встречается с Гориллой напротив Дворца вице-королевы. Вместе идут на Королевскую площадь, сидят на террасе бара и через полчаса расходятся. Пиаф идет в порт и на катере едет на мол. Горилла в баре «Пичи» встречается с Цыганом и Синим. Пиаф возвращается в отель, укладывает чемоданы, оплачивает счета и на такси едет на угол Рокафорт — Арагон. Выходит из машины, берет багаж и отпускает такси. Через пять минут она начинает проявлять признаки нетерпения, поглядывает на часы, и тут появляются Горилла и Цыган. Прежде чем подойти к Пиаф, Горилла с Цыганом о чем-то переговариваются, потом Горилла подходит первым и представляет ей Цыгана. Последний берет чемодан и чемоданчик, останавливает такси и отвозит вещи к себе домой, на улицу Альманса. Горилла и Пиаф идут на площадь Испании, заходят в помещение выставки и возвращаются на проспект Хосе-Антонио. Цыган с женою ждут их в баре «Мариола», они принесли с собой чемодан, но не тот, что был раньше, а другой и большой саквояж темно-коричневого цвета; чемодан бежевый, с наугольниками. Они разговаривают вчетвером; останавливают такси, Пиаф садится в машину с этим новым багажом и едет на вокзал MCA. Садится в поезд, идущий на Сербере; за ней следуют двое полицейских агентов. В порту они успевают несколько раз ее сфотографировать, а при переезде через границу фотографируют ее паспорт.
Четверг, 11-е. Кудрявый оказался Антонио Рамиресом Труэба, родом из города Агилас, Мурсия, в настоящее время проживает в пансионе «Самора», улица Калабриа, 116. Доктор юридических наук, слушатель дипломатической школы. В университете был замечен в симпатиях марксистам, в досье фигурирует как спутник Альваро Мендиолы, автора антииспанского фильма об эмиграции рабочих, конфискованного полицией города Йесте, провинция Альбасете, 23 августа 58-го года.
