Он прикрыл окно и, как вор, проскользнул к двери. Сердце у него колотилось так, словно хотело выскочить из груди. Сквозь туман, застилавший глаза, он из крохотной передней оглянулся в последний раз. Сара лежала все так же ничком и плакала. Он резко захлопнул дверь. Спускаясь на ощупь по лестнице, он все еще слышал доносившуюся сверху — трудно было бы придумать издевку злее — ликующую коду моцартовской арии.
Оно лежит перед тобой
(его горечь капля по капле пропитала всю твою жизнь и определила твою судьбу)
обычно оно хранится в одной из связок тщательно разобранной переписки прадеда
среди торговых счетов накладных банковских квитанций расписок чековых книжек
среди прошений от различных религиозных учреждений благотворительных обществ миссионерских организаций представителей святой апостолической церкви
(по завещанию прадеда дед выстроил для вашей семьи часовню в экстравагантном стиле)
и благочестивая тетушка Анхелес
та самая что на фотографии в коридоре вашего имения изображена сидящей под темным тентом
получила возможность окружить себя пышной свитой каноников священников духовников семинаристов
они находились при ней неотлучно днем и ночью
и она
властная злая
усатая
командовала ими
как наседка своим выводком
простой листок бумаги
пожелтевший
истертый на сгибах
написанный старинным почерком
дрожащей
непривычной к перу
рукой
адресат дон Северо Мендиола
дата 10 декабря 1870 года
отправлено из Сьенфуэгоса
господин мой
Ваша милость изволили оставить меня в доме ваших детей барышни Ферминиты и барчука Хорхито и я все что было в моих силах исполняла как обещала Вашей милости но когда приехала к барышне Фермините барышня Телесфора меня выгнали из дому и сейчас я осталась как есть на улице и только жду Вашей милости если может приедете
еще сообщаю Вашей милости что барышня Телесфора отдали Хулиана Томабелье а Томабелья передал его Монтальво а там его не кормят и сынок Вашей милости Хорхито с лета не дали ему на содержание ни единого сентимо
если Ваша милость изволите распорядиться иначе потому как не на что куска хлеба купить то прошу Вас и умоляю вспомните и обо мне и окажите Вашу защиту
кланяюсь Петре Марии барышне Флоре барышне Анхелес барышне Аделаиде барышне Хосефите и моей милостивой госпоже
просящая Вашего благословения и всегда готовая к услугам преданная раба Вашей милости
Касильда Мендиола
с тех пор минуло почти сто лет
и нынче
когда все
решительно все на свете
и особенно сейчас
в зловещие дни лета 63-го внушает тебе убеждение в безнаказанности преступных деяний и чудовищной забывчивости Истории
тебе достаточно перечитать письмо рабыни чтобы установить истину
и в ней
в ее жестокой несомненности
обрести оправдание твоего ухода от них
и подтвердить правоту
твоего поведения
твоего отношения к жизни
утверждаемого тобой вопреки корыстолюбию и лжи
на которых зиждется испанское общество
твоих нравственных принципов
которые впредь помогут тебе
следовать
не уклоняясь
своим путем
порвав с близкими
жить без родины
без семьи без родного очага без друзей
без посторонней помощи
идти одному
против прилива и ветра
одному
но идти
как бы то ни было трудно
Несколько дней спустя — Альваро только что вернулся в Гавану после утомительной поездки по провинциальным городам, которые обследовал вместе с товарищами из Национального совета культуры, знатоками архитектурных сокровищ колониальной Кубы, — Сара позвонила ему по телефону. Она весело сообщила, что в Валье-Окульто сегодня состоится религиозное празднество негров абакуа́. Они договорились встретиться часа через два в Галерее.
— Я боялся, как бы ты и впрямь не вздумала уехать на уборку кофе, — пошутил он, подходя к ней.
— В последнюю минуту я передумала и осталась. — Сара слегка коснулась губами его щеки. — А ты? Где ты был?
— Ездил на остров Пинос, по следам Стивенсона. Места там красивые, но сокровищ я что-то не заметил.
— Их национализировала революция. Ты не знал? — ответила она.
Они разговаривали с подчеркнутой беспечностью, стараясь держаться непринужденно, как ни в чем не бывало. Сара попрощалась с заведующей и уселась на переднем сиденье машины.
— А ты? Что ты за эти дни успела?
— Стать взрослой, — ответила Сара. — Иногда дни летят быстро, без оглядки, и ничего это тебе не дает, ты все та же… Но эта неделя — нет. За эту неделю я узнала пропасть полезных вещей.
— Каких же именно? Если, конечно, это не слишком нескромный вопрос.
— Я читаю Большой кубинский словарь. Ты его видел?
— Нет, не приходилось.
— Очень любопытное чтение. Знакомишься с уймой самых разных терминов, названий. Известно ли тебе, например, что такое белый сучули?
— Ни разу не слыхал.
— А я теперь знаю, что́ это… А хирибилья? Ты и про хирибилью не слышал?
— Ни единого звука.
— Э, детка, отстаешь, отстаешь! Смотри, как бы в один прекрасный день мне не пришлось обучать тебя азам любовной науки.
— Даже так?
— Даже.
— И где же ты их освоила? Все с помощью словаря?
— Частично с помощью словаря, частично — жизни. Я изучала закон тяготения человеческих сердец и проблему применимости выводов Ньютона к сердечным привязанностям.
— Потрясающе, — заметил Альваро. — И далеко ты продвинулась в своих исследованиях?
— Основательно. — Сара не отводила глаз от моря за чертой Малекона — оно все кипело под свежим ветром. — Теперь, стоит мне захотеть, и я солгу, не моргнув глазом, и сумею заставить других мучиться, и стану откалывать такие номера, о которых раньше понятия не имела… Как подумаю, что мне всего шестнадцать лет и я столько всего знаю, мне кажется, что я просто гениальна.
— Скромностью ты не грешишь, прямо скажем.
— Я объективна и чистосердечна.
— Что ты еще за это время узнала?
— Не все сразу, детка, а то на тебя это слишком сильно подействует.
— Ты так думаешь?
— После того вечера я уже не такая, как раньше… У меня то же лицо, те же глаза, те же губы, и все-таки я другая… Ты и не подозреваешь, какой огромный шаг я сделала благодаря тебе.
— Радуюсь.
— Когда ты ушел, я больше не хотела тебя видеть. Никогда! Но потом я подумала, рассудила и поняла, что ты прав. И вот теперь я могу на тебя смотреть и даже нахожу, что ты в общем симпатичный, честное слово.
— Очень мило с твоей стороны.
— Знаешь, вроде тащила, тащила на спине тяжелый камень — и вдруг его больше нет. И этим я обязана тебе.
— Мне? Что еще за камень?
— Подлинная ценность вещей проверяется практикой. Сидя на берегу, плавать не научишься.
— Это ты про тот вечер?
— Нет, вообще. Я впервые бросилась в воду в двенадцать лет — и поплыла. Не сделай я этого, я бы так и не разобралась в революции и, наверно, болталась бы сейчас где-нибудь в Майами.
— Ты права. Не понимаю только, какое это имеет отношение ко мне.
— Тут вопрос темперамента. Ты, скажем, хочешь и невинность соблюсти, и капитал приобрести. А я, если уж чему-то отдаюсь, так вся без остатка. Всю душу вкладываю.
— Ты молода. В твои годы…
— Ах, оставь, — оборвала его Сара. — Эту пластинку я наизусть знаю.
— Хорошо, — согласился он. — Как тебе угодно.
Они ехали по Авенида-дель-Пуэрто, обгоняя развалины-автобусы и давно отбегавшие свой век такси. На скамьях у церкви Паула дремали старики. «Моррис» промчался по набережной Коубре и пошел дальше к Атарес и Виа-Бланка, мимо автопарков, складов, платформ с навесами. Было жарко, ослепительно сияла пелена облаков, рассеивая солнечный свет.
— Ты рассердился? — спросила Сара.
