Я не призываю любить Путина. Для меня он одной крови. Для кого-то чужд и непонятен. Но я уверен, что, в отличие от украинских президентов, Путин понимает, чего он хочет для своей страны и народа, знает последовательность шагов, которые необходимо совершить, чтобы достичь цели, и продвигает свой караван, несмотря на лай. Главное же, его видение будущего страны совпадает с видением большинства граждан. Поэтому он популярен.

Любой государственный деятель, желающий достичь результата, обречен действовать так же. Если эффективно работать научатся украинские «вожди», у них исчезнет страх перед Россией. Сегодня они боятся не мифических «имперских амбиций Кремля». Они боятся, что народ, получив возможность сравнить эффективность украинского и российского государств, выберет последнее, и они останутся не у дел. А народ, как я писал выше, имеет полное право отказаться от услуг неэффективного государства и взять на службу иное (например, соседнее).

В моем роду в примерно равных пропорциях смешались поляки с великороссами, а малороссы с белорусами. Как минимум пятое поколение моей семьи живет в Киеве. Ощущаю я себя русским.

Не потому, что я родился, вырос и получил образование в стране, которая простиралась «от Варшавы до Японии и от Белого моря, до Черного». Не потому, что в этой стране родились, жили и умерли десятки поколений моих предков. Не потому, что эта страна называлась Русь, Россия, с кратким перерывом на Советский Союз. Не потому даже, что с детства я воспитывался в рамках именно русской культуры, а русский язык был моим родным. Хотя и поэтому тоже, но не в первую очередь.

Я русский даже не благодаря исключительно украинским националистам. Скорее, я должен быть признателен за это политическому «оранжизму», среди адептов и проводников которого отметились не только украинец Порошенко, но и грузин Жвания, и еврей Червоненко, и более чем интернациональная Тимошенко, и многие-многие другие, в том числе граждане России.

Жители Украины точно таким же образом делятся на русских и «европейцев», как жители собственно России. О других постсоветских и постсоциалистических странах в данном контексте говорить не будем, чтобы не множить сущности без необходимости и не объяснять, что таджик и грузин, чех, серб и даже венгр могут на самом деле быть русскими по духу, как может быть «европейцем» и «демократом» ливиец, член Аль Каиды, живущий по законам шариата, только потому, что он воевал против Каддафи.

В 1992 году распался Советский Союз – социалистический вариант Российской империи. С этого момента и до 2004 года мы могли стать украинцами – политической нацией русских, живущих на бывшем южном пограничье империи. Как стали швейцарцами и австрийцами немцы, жившие на южном и восточном пограничье Священной Римской империи германской нации. Не было ничего невозможного в создании трех, и даже более, русских государств, активно конкурирующих друг с другом, и даже не всегда мирно. Ведь и Австрия с Пруссией воевала чаще, чем с Россией.

Мы ничем, кроме общей истории и общих воспоминаний не были связаны с современной Россией. Так у нас и с Польшей было без малого триста-четыреста лет общей истории. В конце XX века Киев, как и Москва, начинал с чистого листа. Формальная международно-правовая преемственность по отношению к СССР не отменяла того факта, что вновь создающиеся государства лишь пытаются сформулировать цель и смысл своего существования.

Население проигравшего «холодную войну» советского лагеря не без пиетета относилось к «европейским ценностям», всерьез верило в возможность «шведского социализма», на основе «конвергенции двух систем», почти не сомневалось в том, что США и НАТО сорок пять лет боролись с «советской угрозой» «свободному миру», что современный капитализм = «общество всеобщего благоденствия». Да много еще в чем не сомневалось население. Говоря «население», я говорю о большинстве. Понятно, что были и другие, что было их довольно много, но был, как сейчас говорят, «тренд».

Мы могли двинуться по расходящимся дорогам, пытаясь выстраивать благополучие свое и своих семей в разных государствах, постепенно становясь разными нациями. Этому движению «от России» способствовала политика ползучей украинизации, проводившаяся в кучмовское десятилетие. Гуманитарная сфера постепенно переводилась на «национально-сознательные» рельсы, но это практически не касалось привычной среды обитания миллионов простых людей.

Наиболее сообразительным было ясно, что наши внуки будут уже другим народом. Но тысячу лет назад не было англичан, а были кельты, саксы, датчане и норманны, в разное время поселившиеся в Великобритании и долго резавшие друг друга. А потом они слились в один народ. А когда-нибудь этого народа не будет, а будут другие, выросшие из него, как уже выросли австралийцы, новозеландцы, канадцы, американцы. Как есть Пруссия, но давно нет давших ей название пруссов – люди есть, народа нет.

В общем, медленно, естественным путем, формировалась новая нация. И этому формированию даже не особенно мешало желание украинских советских поэтов и писателей иметь в независимой стране такие же тиражи, какие они имели в УССР. Попытки ограничить поступление на украинские рынки российской книги все равно не повышали продаж украинских «мытцив». Покупаемые же авторы понимали, что им выгоднее прорваться на 150-миллионный российский рынок, чем пытаться монопольно закрепить за собой 50-миллионный украинский.

Русскоязычное население было более чем лояльно настроено по отношению к новому государству, считало его своим и даже не возмущалось ускоренным переводом на украинский всего образования страны, в результате чего сохранившиеся единичные школы с русским языком обучения оказались более элитарными, чем при СССР были английские спецшколы. Русские на Украине считали это государство своим, по месту рождения, как в XIV веке рязанцы считали своим Великое княжество Рязанское, тверичи – Великое княжество Тверское, а новгородцы – Господин Великий Новгород.

Откровенные провокации Запада в начале 2000-х годов: «дело Гонгадзе», «кольчужный скандал», «Украина без Кучмы» и прочие «пленки Мельниченко», практически не изменили вектор общественных настроений. Они были направлены против нелюбимого, растратившего свой авторитет президента, который был сам виновен в своих проблемах и даже в условиях явного слива своими бывшими европейскими и американскими «друзьями», предпочитал заискивать перед ними, не пытаясь обратиться за поддержкой к собственному народу.

Мало кто сомневался, что Янукович будет проводить ту же политику постепенного отрыва от России, ту же ползучую украинизацию, что основной внешнеполитический вектор Украины и дальше будет направлен на Запад. Альтернативы не было. Было ясно (и то далеко не всем), что Ющенко будет хуже, просто бестолковее. Никого лучше не было заметно не только на горизонте, но и за горизонтом.

В конечном итоге, до конца 2003 года народ не особенно волновался по поводу исхода борьбы за президентство между Януковичем и Ющенко. Многие искренне верили, что Кучма пойдет на третий срок и вообще ничего не поменяется.

Все стало меняться с первых месяцев 2004 года, и кардинально изменилось к лету того же года. В это время отечественные «демократы» вдруг, как по команде «прозрели» и «поняли», что если Ющенко не победит на выборах, значит они «фальсифицированы». Произошло это ровно в тот момент, когда все социологические исследования стали показывать, что ранее высокий рейтинг Ющенко стагнирует и готов упасть, а Янукович быстро наращивает электоральную поддержку и скоро сравняется с кандидатом в «мессии», а там и обойдет его.

В это время вдруг выяснилось, что все, кто за Ющенко – «демократы», а против – исключительно «зомбированные», «купленные» и «совки» (куда же, без них). В это время начала навязчиво проводиться мысль, что только с Ющенко Украину примут в ЕС, а без него страна окажется в «страшных кремлевских объятиях». Это было время, когда страну начали делить на сорта. Это сделал не «дэмон» Медведчук. Его политтехнологи только правильно отметили реально существующую тенденцию и продемонстрировали ее народу. Делить начали сторонники Ющенко, потому, что только расколов страну, противопоставив ее части друг другу, они могли надеяться сохранить электоральную поддержку хотя бы в западных областях. Это именно им надо было голосование не за программы, а по принципу свой-чужой.