Крепость Яланга на Бобровой Реке была самым северным форпостом линтарии, за которым начинались бесконечные, населенные дикарями леса. И это было единственной особенностью, отличавшей ее от тысяч подобных гадючников, разбросанных по всей стране. Приземистый каменный донжон, кучка лачуг-казарм да бревенчатый частокол, окружавший истоптанный людьми и лошадьми грязный пятачок с копошащимися в лужах свиньями, – вот и вся Яланга. Подобную «неприступную твердыню» без труда могло стереть с лица земли любое войско, владевшее хотя бы азами осадного дела, но тут нам всем повезло: дикари с другого берега были столь примитивны, что даже переправиться через реку были не в состоянии, и предпочитали с нами не связываться. Распихав нас по убогим хибарам, где каждого ожидала лежанка из гнилой соломы, Роллс поторопился отбыть на юг, а мы приступили к несению службы во славу линтара и Адорны.

Каждое утро начиналось с построения, где префект-командующий Мисий – коротконогая бочка с жиром и кустами седых волос на лысеющей башке – писклявым голосом вопил, какие же мы никчемные бездельники и сколько же выпили наши отцы, чтобы зачать таких жалких дохляков с нашими шлюхами-матерями. Потом мы дружно орали «Линтар, Адорна, честь!» и до обеда изображали что-то вроде боевой подготовки, размахивая деревянными мечами, пытаясь попасть в истыканные стрелами трухлявые мишени из луков, у которых то и дело лопались гнилые тетивы, или поразить тупоносым копьем обитое ржавой жестью пугало, скача на старой кляче по кличке Серобокая, составлявшей всю мощь кавалерии нашего гарнизона. Затем, забив животы жидким варевом из лука и жесткого, как камень, жилистого мяса, мы отправлялись заниматься основной своей работой – рубить лес и сплавлять его вниз по реке. Там-то я и познакомился с Тайдереном.

В тот вечер мы таскали бревна к воде. Несмотря на особые условия – его назначили писарем при префекте-командующем, и до обеда он вместо учений занимался составлением депеш и приказов в столицу диоцеза, а также читал Мисию свежую почту, доставленную посыльным, – на вырубках Тайдерен трудился вместе с остальными. И так получилось, что именно мне довелось тащить вместе с ним ствол свежесрубленной сосны к реке, когда мы впервые увидели Людей Реки.

Над темной водой висела белесая дымка, которая тонкой вуалью окутывала весь этот мрачный край. В этом тумане даже солнечный свет будто путался и увязал, как в густой паутине, отчего задолго до заката все вокруг погружалось в сумрак, а те, кто стоял совсем рядом, становились едва заметными призраками. Вот и сейчас мы будто брели в густом молочном мареве по заросшему бурой травой склону к полоске песка, за которой плескалась вода. И когда мы уже были внизу и готовы были бросить бревно в реку, в тумане появилась прореха, открыв нашим взглядам широкую речную гладь – как порой солнце на миг проглядывает сквозь тучи в дождливый день.

И тогда мы впервые увидели их.

Они плыли в широкой лодке с низкими бортами – вроде тех, что у пиратов с Островов Тысячи Скелетов, но без паруса. Двигались бесшумно, весла едва касались воды. Казалось, они хотят остаться незамеченными. До них было буквально рукой подать – совсем близко. Все четверо Детей Реки смотрели на нас, и по их покрытым причудливыми татуировками, как у элонов из южных диоцезов, лицам невозможно было понять, удивлены ли они, увидев нас, так же, как мы сами. Лодка медленно двигалась вместе с тихим, но мощным потоком, и одетые в теплые шкуры люди в ней смотрели на нас.

И среди них была она.

Конечно, тогда я не знал, что ее зовут Семтра. Но, скажу я вам, даже меня, прожженного гуляку, не пропустившего ни одной юбки в моей родной деревеньке у Ручья Трех Жрецов, и то заставила на миг задержать дыхание ее красота, а сердце в груди под этими дрянными, тяжелыми и продуваемыми колючим ветром кожаными доспехами забилось быстрее, чем после двух часов маханий топором в ближайшей роще. А у Тейдерена и вовсе глаза из орбит так повылезали, что хотелось руки подставить на случай, если они выпадут. Прежде чем бревно выпало из его рук, треснуло меня по ноге и заставило стряхнуть наваждение, я мог лишь пялиться на эту девицу, как сопливый юнец. Да уж, таких красоток описать под силу лишь поэту, а не старому вояке и торгашу вроде меня, да и время не щадит старческую память, но я все же попытаюсь. Тяжелая, напоминающая медвежью, шкура не позволяла разглядеть, что под ней скрыто, но я ни на миг не сомневался, что к такому прекрасному, строгому, полному какого-то первобытного благородства бледному лицу, обрамленному длинными, блестящими черными волосами прилагалось отличное…

– Мать твою! – выругался я, когда на ногу упало дерево, и подумал, что проклятая сосна отомстила тому, кто ее срубил. – Ты что же, не пожрал сегодня, что у тебя бревно из рук выпало?!

Тайдерен, кажется, даже не заметил, что уронил дерево, не говоря уже о моих криках. Он продолжал неотрывно смотреть на проплывавшую мимо девушку, и на его губах появилась едва заметная улыбка.

И будь я проклят три тысячи раз, если она не ответила ему тем же!

– Что, Детей Реки не видел никогда? – проворчал я, хоть и сам видел их впервые.

– Детей Реки? – подал, наконец, голос Тайдерен, когда туман вновь скрыл лодку и ее команду от посторонних глаз и оцепенение покинуло гарнизонного писаря. – Кто они?

И тогда я рассказал ему все, что вчера, за карточной игрой в убогом трактиришке «Свиное Рыло», прилипшем к стене крепости, как навоз к сапогу, поведал мне о них Одноглазый Брог, здешний кузнец.

С Детьми Реки мало кто имел дело – чужаков они сторонились и только торговали с ними тем, что имели, – рыбой, в ловле которой им не было равных, будто и сами они были родом из речных вод. Впрочем, так оно, возможно, и было, ведь они превосходно плавали и, судя по преданиям, вели свой род от Арленны Черновласой – речной богини, чьи дети от брака с простолюдином и стали предками Детей Реки. Так или иначе, но в древние времена – еще когда Первый Мир был молод, а океаны из крови Олурена Перворождающего еще не остыли, Дети Реки, которые тогда обитали не только в реках, дерзнули погрузиться на дно и украсть драгоценности из покоев самого Тодананна, бога подводного царства. И за это на совете Старшей Девятки Божеств было принято решение наказать их. Почти все они погибли в низвергнутом на них пламени – выжил лишь один из тысячи. Тем же, кто уцелел, позволили жить, но только на островах посреди рек, запретив соваться в океаны. Но самым страшным запретом был другой.

Детям Реки навеки запретили ступать на любую землю, кроме своих островов.

С тех самых пор лишь люди могли навещать их городки посреди речных течений, но не наоборот. Те, кто бывал там, говорили, что Дети Реки живут довольно богато, их женщины потрясающе красивы (тут кузнец оскалился и покачал головой – дескать, «уж я-то в этом знаю толк»), но они ненавидят чужих, и соваться к ним не следует.

Тайдерен слушал меня с интересом, но я понимал, что мысли его где-то далеко, а в его глазах я почти видел отражение той девушки из лодки.

Нельзя сказать, что дни в Картенте тянулись медленно. Нет, они упирались, скрипели, стонали и с громким хрустом отправлялись в небытие, совсем как сосны, которые нам с Тайдереном приходилось рубить. Один, другой, третий… Я размахивался и вонзал лезвие топора в ствол очередной сосны, стараясь не думать о том, как проведу здесь десять лет службы, и не подозревая, что меня ожидает совсем другая судьба.

Бутылка появилась на четвертый день после того, как мы видели лодку. Это был флакончик из полупрозрачного зеленого стекла, в каких торговцы из Кшатрии продавали духи и благовония. Она выплыла из тумана, когда мы сталкивали очередное бревно в воду. И пусть сама Адорна всадит молнию в мою тупую голову, если бутылка не плыла против течения, лавируя среди медленно ползущих к морю бревен, как юркая рыбешка! Только годы спустя я узнал, что этим нехитрым заклинанием владели многие из Детей Реки…