«Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны».
– Сначала они просто решили, что кто-то обсчитался; достали еще одну парту и стул и выкинули это из головы. Вполне естественно, на мой взгляд. Чтобы учеников вдруг стало на одного больше и никто этого не заметил – такого вообще-то не бывает. Никто и не воспринял это всерьез. Но затем… – правый глаз Мей, не скрытый под повязкой, медленно закрылся, потом снова открылся. – Как я уже сказала, каждый месяц, начиная с апреля, люди, имеющие отношение к классу, стали умирать. И это несомненно.
– Каждый месяц… и так целый год?
– В 1973, кажется, шесть учеников и десять их родственников. Это трудно назвать нормальным.
– Да уж, – с последним утверждением попробуй поспорь. – Если такое правда произошло…
Шестнадцать человек за один год. Я прекрасно понимал, что это число выходит за все рамки разумного.
Мей снова медленно закрыла и открыла правый глаз, затем продолжила:
– На следующий год… было то же самое. Когда начался первый триместр, одной парты не хватило, а потом каждый месяц кто-то умирал… И тогда уже они поняли, что это что-то неординарное. И тогда же некоторые стали говорить, что это проклятие…
Да… «проклятие класса 3-3».
– Если это проклятие, то кто его наслал? – спросил я. Мей ответила все тем же спокойным тоном:
– Это проклятие Мисаки, умершего или умершей двадцать шесть лет назад.
– Но зачем Мисаки накладывать проклятие? – возразил я. – Нельзя ведь сказать, что с ним в классе как-то ужасно обходились или еще что-то? Всем было очень грустно, что такой ученик так внезапно умер… так ведь? И этот Мисаки все равно всех проклял?
– Странно, да? Я тоже так считаю. Но один человек сказал мне, что это не то, что обычно называют проклятием.
– А этот «один человек» – это кто? – задал я уже начавший занимать меня вопрос. Но Мей вместо ответа попыталась продолжить свой рассказ.
– Так вот…
– Стоп, – перебил я ее и прижал большой палец к левому виску. – Дай привести мысли в порядок. Значит, двадцать шесть лет назад умер Мисаки из класса три-три. На следующий год в классе был «один лишний», но никто не знал, кто именно. Потом каждый месяц стали умирать дети и их родственники. Я что имею в виду – какая вообще здесь логика? Почему люди умирают, когда в классе кто-то лишний? Почему…
– Не думаю, что тут есть какая-то формальная логика, – Мей качнула головой. – Я в этих делах не очень специалист. Просто все то, что до сих пор происходило, я не знаю, складывается в какую-то определенную картину. Все, кто связан с классом три-три, знают эту историю – она передается из поколения в поколение.
Потом, понизив голос, она добавила:
– Этот кто-то – «мертвый».
9
– …Чего?
Кончик моего большого пальца еще сильнее вжался в висок.
– Ээ, ты про… Мисаки, который умер двадцать шесть лет назад?
– Нет, тут не так, – Мей снова чуть качнула головой. – Не Мисаки. Какой-то другой «мертвый».
– Мертвый…
Слова, накарябанные на парте Мей в классе…
«Кто мертвый?»
…промелькнули у меня перед глазами.
– Все началось из-за того, что весь класс три-три двадцать шесть лет назад делал вид. Они говорили, что их умерший одноклассник Мисаки «не умер», «жив, с нами, прямо здесь», и продолжали это все целый год. И в итоге, когда они в день выпуска сделали общее фото, там они увидели и Мисаки, которого вообще не должно было быть среди живых. Если подумать, это можно трактовать так: они сами вызвали «мертвого».
Мей говорила все с тем же бесстрастным лицом.
– То есть… возможно, это и был толчок, и из-за этого теперь класс три-три Северного Ёми «ближе всех к смерти». Может быть, класс стал каким-то местом, каким-то маяком, который притягивает «мертвых». Что-то в этом роде.
– Притягивает мертвых?
– Да. Рационального объяснения, естественно, нет, но тем не менее это начало происходить. И происходит до сих пор.
Как и в прошлый раз, когда Мей рассказывала мне эту историю в окружении кукол внизу, тон ее в какой-то момент изменился, словно тайны всего мира лежали перед ней.
– «Мертвый» – часть класса, потому что класс ближе к смерти. Но, думаю, можно и с другой точки зрения взглянуть. Поскольку мертвый проникает в класс, мы становимся ближе к смерти. Так или иначе – понимаешь, Сакакибара-кун – «смерть» – это пустота. Как куклы. Если ты подходишь слишком близко, она притягивает тебя. Вот почему…
– Вот почему каждый месяц кто-то умирает?
– Подумай вот под каким углом, – ответила Мей. – Хотя это я сама придумала. Чем ближе мы к смерти, тем легче людям умирать по сравнению со всеми другими «местами».
– И что это значит?
– Скажем, даже если твоя жизнь будет такой же, у тебя больше шансов попасть в аварию. Даже в одной и той же аварии у тебя больше шансов получить тяжелую рану. Даже от одной и той же раны у тебя больше шансов умереть. Как-то так.
– А…
Стало быть, «проклятие» проявляется в том, что все области жизни становятся более рискованными, и риски растут до тех пор, пока в конце концов ты не вляпываешься и не умираешь? Она такую интерпретацию предлагает?
Значит, именно поэтому с Юкари Сакураги произошла та цепь несчастных совпадений, которая в конце концов лишила ее жизни? Именно поэтому Мидзуно-сан погибла в той аварии с лифтом?
– …Но это не…
Это не имеет смысла – так я подумал.
Как вообще можно в такое поверить? Если рассуждать, подключив здравый смысл, это просто бред. Нельзя же…
«Кстати, Сакакибара! А ты веришь в привидения, проклятья, всякое такое?»
В моем сконфуженном сознании всплыла некая сцена.
«Вообще в так называемые паранормальные явления?»
Эти вопросы мне вдруг, ни с того ни с сего, задали Тэсигавара и Кадзами на большой перемене в первый же мой день в школе. Они так прощупывали почву? Чтобы потом рассказать новенькому про это?
И все же в подробности они не углублялись…
…Ну конечно.
Потому что именно тогда я увидел Мей, сидящую на лавке возле клумбы перед нулевым корпусом. И, не обращая внимания на их тревожную реакцию, поспешил к ней… Неужели поэтому?
– Эмм, ты не против, если я спрошу еще пару вещей? – и я убрал палец от виска.
– Вперед, – ответила Мей, поглаживая повязку на левом глазу. – Но учти, я не эксперт. И тоже много чего не понимаю.
– Хорошо, – кивнул я и выпрямился. – Ээ, в первую очередь… Ты сказала, что лишний – это и есть «мертвый», да? Это значит, он привидение, что ли?
– Ну… – Мей склонила голову набок. – По-видимому, это не то, что обычно понимают под «привидением». Это не что-то нематериальное. Судя по всему, у него реальное физическое тело.
– Физическое тело…
– Странно звучит, но «мертвый» ничем не отличается от живых. У него настоящее тело, из плоти и крови.
– Типа как зомби, значит?
– Мм… – Мей снова склонила голову набок и посмотрела на меня. – Мне кажется, это другое. Они не охотятся на людей, не едят их и так далее.
– Думаешь?
– И когда люди умирают каждый месяц, это же не то что «мертвый» тянет к ним руки и убивает. У «мертвого» есть чувства, у него достаточно воспоминаний, чтобы полностью влиться в общество, и он понятия не имеет, что он «мертвый». Потому-то его и нельзя вычислить.
– Хмммм. Но тогда… – и я медленно задал следующий вопрос. – Хоть в какой-то момент можно все-таки понять, что именно этот и есть «лишний»?
– Да. Говорят, это всегда узнают после выпуска.
– И как же?
– Лишний просто исчезает. И, говорят, все документы и воспоминания людей тоже становятся такими же, как раньше были.
– А те люди, которые входят в класс как «мертвые», они кто? Они имеют или нет какое-то отношение к классу?
– Точно не знаю… а, но есть что-то вроде правила.
– Правила?
– Это всегда кто-то, кто раньше умер как часть этого «явления». Или бывший ученик класса три-три, или его младший брат или сестра, или…
