– Она сегодня не пришла в школу, ну и… эмм, если она дома, не передадите ей трубку?
Раз уж я узнал ее адрес и телефон, пути назад не было. Выйдя из корпуса, я отправился в уголок школьного двора, куда мало кто заглядывал, и набрал номер на своем мобильнике.
Женщина (возможно, мать Мей) снова ответила с явным замешательством в голосе:
– …Я не знаю.
Я поднажал еще:
– Пожалуйста.
Секунду помолчав, она наконец сказала:
– Хорошо. Одну минуту, пожалуйста.
Последовала довольно приличная пауза, в течение которой я слушал зацикленную, хриплую версию «К Элизе» (даже я знаю, как эта мелодия называется), и наконец…
– Да? – раздался в динамике голос Мей. Я крепче сжал трубку.
– Ээ, это Сакакибара. Прости, что так вот внезапно звоню.
На две-три секунды повисла какая-то странная тишина, потом Мей коротко спросила:
– Чего тебе?
– Встретиться бы, – тут же ответил я. – Хочу спросить тебя кое о чем.
– Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Да, – ответил я и тут же добавил: – Значит, ты там и живешь, да? Там, где выставка кукол в Мисаки.
– Я думала, ты уже знаешь.
– Разве что в подсознании… а так не был уверен, пока не увидел список класса. Мне Мотидзуки дал копию. Но он мне сказал у тебя спросить, что творится.
– Вот как?
Ее реакция была апатичной – точнее, смахивала на нарочитую незаинтересованность. Я, наоборот, произнес еще энергичнее:
– Икуо Такабаяси умер, ты знаешь?
– Э!..
Вот теперь я получил правильную реакцию – короткий потрясенный возглас. Похоже, она еще не знала.
– Это было внезапно, в субботу днем, от сердечного приступа. Хотя говорят, что у него всегда были проблемы со здоровьем.
– …А, – к ней вновь вернулась ее отстраненная манера, причем, похоже, в еще большей степени, чем раньше. – Уже вторая смерть в июне.
Вторая смерть в июне. В смысле, первая – это Мидзуно-сан?
– А сегодня… – смело продолжил я. – Когда я пришел в школу, весь класс как-то странно себя вел. Как будто они все сговорились делать вид, что меня нет.
– Тебя, Сакакибара-кун?
– Ага. Весь день с самого утра. И я подумал, наверно, это то самое, что они с тобой делают…
Короткое молчание. И наконец –
– Значит, они решили попробовать это, – тяжело вздохнув, произнесла Мей.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, повысив голос. – Почему они все это делают?
Я выждал столько же, сколько она молчала в прошлый раз, но ответа так и не было. Поэтому я продолжил, контролируя голос получше:
– В общем… я поэтому и хочу встретиться и узнать у тебя, что происходит.
– …
– Эй, ну давай встретимся, а?
– …
– Ну Мисаки…
– Ладно, – очень тихо ответила она. – Ты сейчас где?
– Пока еще в школе. Как раз собираюсь уходить.
– Приходи сюда. Ты ведь знаешь дорогу, да?
– А, ага.
– Хорошо. Давай примерно через полчаса. В подвальной комнате. Идет?
– Отлично. Я выхожу.
– Я скажу бабушке Аманэ, что ты придешь. И буду ждать.
Имя «Аманэ» пишется кандзи, означающими «Исток неба», – это я узнал позже. Слово «бабушка» напомнило мне о той старухе, которая встречала посетителей за столом у входа.
6
Итак, я в третий раз посетил «Пустые синие глаза в сумраке Ёми».
Тускло звякнувший колокольчик. Голос седой старухи, здоровающейся со мной. Сумеречная, почти закатная комната…
– Мей внизу, – произнесла женщина, едва увидела мое лицо. – Проходи. Платить не нужно.
На первом этаже выставки посетителей не было.
«Других посетителей все равно сейчас нет».
Да. Старуха дважды сказала мне это – оба прошлых раза, когда я сюда заходил. «Других посетителей нет»… и тем не менее.
Оба раза, когда я спускался в подвал, там была Мей.
Меня все это время потихоньку грызла мысль, почему так. Мне это казалось странным… что склоняло меня, хоть и слегка, к версии «Мей Мисаки не существует».
А ответ-то был простейшим из всех возможных.
Теперь, когда я его знаю, ясно вижу: ничего странного тут нет. Не было ничего такого загадочного в словах старухи; она оба раза сообщила мне голый факт.
«Других посетителей все равно нет…»
Она была абсолютно права.
Потому что Мей – не посетитель. Этот дом, включая выставку, – и есть дом Мей.
Тихими шагами я прошел между рядами кукол, направляясь к задней лестнице. И снова глубоко дыша за тех, кто сам дышать не мог.
Сегодня на выставке играла не струнная музыка, а въедающийся в память женский вокал. Слова на фоне такой же въедающейся мелодии были не на английском и не на японском. Возможно, на французском.
Время было – без малого четыре. И в похожей на гробницу подвальной комнате, погруженной в холод куда более сильный, чем на первом этаже, в самой середине –
Стояла Мей. Толстая черная водолазка, черные же джинсы – впервые я увидел ее не в школьной форме.
Сражаясь с нарастающим во мне напряжением, я небрежно вскинул руку.
– Привет.
– Ну? – спросила она с самой микроскопической из микроскопических улыбок. – Как тебе нравится не существовать?
– Не очень, – ответил я, нарочито поджав губы. – Но… знаешь, все равно как-то легче на душе стало.
– О? С чего это?
– Потому что теперь я знаю, что Мей Мисаки существует.
Однако…
Все же: а вдруг девушки, стоящей передо мной, на самом деле нет… Даже сейчас сомнение на миг шмыгнуло мне в голову.
Я изо всех сил заморгал, прогоняя непрошеную мысль, потом уставился на Мей и, не отводя взгляда, подошел на шаг.
– Когда я в первый раз сюда пришел… – я заговорил, чисто чтобы самому слышать свой голос, – ты мне сказала: «Я спускаюсь иногда сюда. Мне здесь нравится». И сумки тогда у тебя не было, хотя ты только что пришла из школы… Отсюда вывод, что обычно ты живешь здесь на каком-то из верхних этажей и «спускаешься иногда сюда». В тот день ты пришла домой, оставила сумку, а потом спустилась, потому что была в настроении.
– Естественно, – кивнула Мей и вновь чуть-чуть улыбнулась. Я продолжил:
– Я тебя спросил, живешь ли ты где-то рядом, и ты ответила «ага». Потому что…
– Ну, мы живем в этом доме на третьем этаже. Слово «рядом» вполне уместно, как ты думаешь?
Да, вот что она имела в виду.
– Та пожилая женщина, которая всегда сидит возле входа, – это ее ты назвала «бабушка Аманэ»?
– Она мамина тетя. Мне, значит, двоюродная бабушка. Мамина мама умерла молодой, так что она мне как будто просто бабушка, – ответила Мей равнодушно, но без запинки. – Ей вреден яркий свет, поэтому она в последнее время постоянно носит эти очки. Она говорит, что людей различает нормально, так что, думаю, работать это ей не мешает.
– По телефону тогда твоя мама ответила?
– Ты ее удивил. Мне никогда не звонят другие ученики.
– А. Эмм, может, мне просто показалось, но твоя мама, эээ…
– Моя мама что?
– В смысле, это твоя мама сделала всех этих кукол? Она и есть Кирика?
– Да, – без намека на раскаяние кивнула Мей. – Кирика – ее псевдоним, ты, наверное, догадываешься. Настоящее имя гораздо прозаичнее. В основном она безвылазно сидит в мастерской на втором этаже – делает кукол, рисует картины и бог знает чем еще занимается. Она сдвинутая.
– «М» в «Студии М» означает «Мисаки»?
– Не так уж сложно догадаться, правда?
Женщина средних лет в ярко-желтой одежде, которую я видел на площадке наружной лестницы во второй свой приход сюда. Я и раньше понял, что она имеет отношение к кукольной студии, но неужели это и есть мать Мей – кукольник Кирика?
– А с твоим отцом что?
Мей отвела глаза.
– Что и с твоим.
– В смысле… он за границей?
– Кажется, сейчас он в Германии. Он по полгода за границей, а половину оставшегося времени торчит в Токио.
– Он торговлей, что ли, занимается, или чем-то в этом роде?
– Понятия не имею. Я плохо представляю, чем он занимается. Но думаю, у него денег куры не клюют, раз он построил этот дом и разрешает маме делать что хочет.
