Май подходил к концу – а значит, надвигались промежуточные экзамены триместра. Сдавать их нам предстояло в течение двух дней, понедельника и вторника, и только по пяти основным предметам.

Из-за всей этой суеты – переезда, госпитализации, смены школы – я отчасти отключился от рутинной стороны жизни. Однако действительность напомнила о себе.

Прошло две недели с тех пор, как я начал здесь учиться, и моя нервозность поутихла. Но я все еще не полностью влился в новый коллектив, членом которого теперь являлся. С несколькими из одноклассников я мог свободно общаться и дурачиться – в общем, начал входить в ритм школьной жизни, абсолютно не похожий на тот, что был в прежней школе. Если так пойдет дальше, я доучусь здесь до марта без особых проблем. Однако…

Посреди всего этого была одна вещь, не дающая мне покоя.

Таинственность, окутывающая Мей Мисаки, сопротивлялась всем попыткам разобраться в ней. Это была постоянно звучащая диссонансная нота в мирной, спокойной мелодии повседневной школьной жизни.

– Сразу после экзаменов меня целую неделю будут гонять по собеседованиям, – простонал Тэсигавара, запустив руки в свою крашеную шевелюру. – И мне придется трындеть с учителями и при этом все время делать умное лицо. Блин, тоскааа…

– Все у тебя будет нормально, – легкомысленно ответил Кадзами. – Сейчас в старшую школу поступает девяносто пять процентов народу. Так что не бойся, наверняка и для тебя найдется подходящая школа.

– Это ты таким способом хочешь меня приободрить?

– Совершенно верно.

– Ты намекаешь, что я идиот.

– Вовсе нет.

– Пфф. Ну, в любом случае, наша старая дружба продержится только до выпуска. А дальше – всего хорошего, типа.

Тэсигавара помахал рукой «всему из себя правильному» парню, которого знал с раннего детства, – будто прощаясь с ним навсегда. Потом повернулся ко мне.

– А ты в какую старшую школу будешь поступать, Сакаки? Вернешься обратно в Токио?

– Ага. Отец будущей весной вернется из Индии, ну и…

– В какую-нибудь частную школу пойдешь? – спросил Кадзами.

– Наверно.

– Хорошо некоторым, у которых батя – профессор в универе. Хотел бы я пойти в старшую в Токио.

Тэсигавара язвил в своей обычной манере, но, как ни странно, сарказма в его голосе на этот раз не было, так что и неприятного чувства у меня тоже не возникло.

– У твоего бати небось полно связей, и тебе в любой универ путь открыт, да, Сакаки?

– Это не так работает, – тут же ответил я; однако его укол был не совсем мимо цели. Ведь…

Директор моей прежней средней школы К** учился в том же университете и входил в тот же исследовательский отдел, что и отец; они были не только семпаем-кохаем[18], но и близкими друзьями. Поэтому, когда мне пришлось переводиться, они специально договорились насчет моего возвращения в Токио на будущий год. Несмотря на то, что я целый год проучусь в обычной школе, сдавать вступительный экзамен в старшую школу К** я буду как будто бы из средней школы К**. По крайней мере мне так сказали.

Я абсолютно не собирался кому-либо это рассказывать. Потому что если другие узнают, им это совершенно не покажется забавным, к гадалке не ходи…

20 мая, среда, после школы.

По окончании шестого урока мы вместе вышли из класса и направились по коридору. Снаружи шел дождь – он весь день шел.

– А кстати. Как у вас проходят школьные выезды? – спросил я.

Тэсигавара нахмурил брови.

– Ты серьезно? Мы в том году ездили. В Токио. Я тогда впервые в жизни поднялся на Токийскую башню, прикинь. И на Одайбу ездили. Сакаки, а ты когда-нибудь поднимался на Токийскую башню?

Я не поднимался, но…

– В том году? А разве школьные выезды не в третьем классе проводят?

– В Северном Ёми – во втором классе, осенью. Но я слышал, раньше их проводили в третьем классе, в мае.

– Раньше?

– Мм… угу. Скажи, Кадзами.

– Да. Я тоже слышал.

Почему-то мне показалось, что они как-то неохотно говорят на эту тему. Сделав вид, что ничего не заметил, я спросил:

– А почему их перенесли на второй год?

– Я почем знаю? Это когда было-то, – резко ответил Тэсигавара. – Наверно, были причины.

– Возможно, они проявили тактичность и стали проводить выезд до того, как наш брат начинает волноваться о вступительных экзаменах, – заметил Кадзами. Он остановился, снял очки и принялся протирать линзы.

– Хм. Не знал, что в муниципальных школах так.

Когда Кадзами остановился, я сделал то же самое, потом подошел к окну. Мы были на третьем этаже. Дождь слабо моросил; изнутри его не было видно, если не приглядываться, и больше половины учеников во дворе шло без зонтов.

«Я не против дождя».

Мне вдруг вспомнились слова Мей – в какой день это было?..

«Больше всего люблю холодный дождь зимой. Когда он переходит в снег».

Ни вчера, ни сегодня я ее не видел. В понедельник она была, но поговорить с ней мне не удалось. Может, из-за того, что я все время прокручивал в голове, как мы наткнулись друг на друга на кукольной выставке в Мисаки. Думал о каждом слове, которое она тогда произнесла. О каждом маленьком движении. О каждом действии…

Занозой во мне сидели ее слова, что «история Мисаки двадцатишестилетней давности» – это «только пролог». Я, конечно, не сомневался, что это одна из «Семи тайн», но тем не менее. «Есть продолжение». Что бы это могло быть за продолжение, какая страшилка с привидениями?

Кстати говоря, на позапрошлой неделе после урока рисования Тэсигавара вроде бы говорил что-то о «проклятии класса 3-3»?

– Эй, – я старался, чтобы мой голос звучал небрежно. – Ребята, а вы знаете историю о классе три-три, которая была двадцать шесть лет назад?

В следующий миг и Кадзами, и Тэсигавара застыли столбом. Их лица мгновенно побледнели.

– Т-ты что, Сакаки… Ты вроде говорил, что не веришь в такие штуки?

– Где ты… кто тебе рассказал?

После секундного размышления я решил не упоминать Мей.

– Просто случайно услышал.

Кадзами с серьезным лицом продолжил расспрашивать:

– Сколько ты услышал?

– Э? Только пролог, думаю.

Они среагировали куда острее, чем я ожидал, и потому я начал колебаться.

– Вроде двадцать шесть лет назад в классе три-три был ученик, которого все любили, а потом он внезапно умер… как-то так.

– Значит, только про первый год, – пробормотал Кадзами и кинул взгляд на Тэсигавару. Тот в явном замешательстве поджал губы.

– Что тут у вас происходит? Вы трое такие серьезные, – неожиданно раздался голос. Мимо нас проходила Миками-сэнсэй. Рядом шла Юкари Сакураги – наверно, учительница ей какие-то указания давала или еще что-нибудь.

– А. Нуу, это, в общем…

Разговаривать лицом к лицу с Миками-сэнсэй я по-прежнему не привык. Это был полный кошмар. Пока я мекал в поисках ответа, Кадзами шагнул вперед, будто приказывая мне замолчать. Потом театрально понизил голос и сказал Миками-сэнсэй:

– Сакакибара-кун говорит, что он слышал… про первый год.

– Понятно, – Миками-сэнсэй медленно кивнула, потом склонила голову набок. Ее реакция тоже показалась мне какой-то странной. Что до Сакураги, то она, как и Кадзами с Тэсигаварой, не смогла скрыть потрясения.

– Это проблема… – произнесла Миками-сэнсэй, даже не взглянув в мою сторону. Лицо ее стало таким задумчивым, каким я его никогда раньше не видел. Потом она продолжила настолько тихо и невнятно, что мне удалось разобрать лишь отдельные слова:

– …Не уверена. Но… хоть что-то, что сможете… теперь действительно… хорошо? Будем внимательно…

2

– Ба, ты помнишь, что было двадцать шесть лет назад? – первым делом спросил я, вернувшись в этот день домой.

Бабушка и дедушка сидели в плетеных креслах на крыльце и смотрели в сад, мокрый от долгого дождя. От внезапного вопроса внука бабушка заморгала, даже не успев договорить «С возвращением».