– Вы знали генерала Таддеуша Карлайона, Валентайн? – спросил адвокат так просто, словно вокруг не было ни присяжных, ни тянущей шеи публики.

Подросток сглотнул:

– Да.

– Вы знали его хорошо?

Легкое колебание:

– Да.

– Как давно вы с ним познакомились?

– Мне было тогда лет шесть.

– Стало быть, вы уже знали его в те дни, когда он получил ножевую рану в бедро? Это ведь случилось в вашем доме?

Никто не шевелился. В зале повисло молчание.

– Да, – произнес мальчик в третий раз.

Оливер приблизился на шаг к возвышению.

– Как это случилось, Валентайн? Или мне следует спросить: почему?

Юный свидетель онемел, уставившись на адвоката. Монку даже показалось, что подросток вот-вот лишится чувств.

На галерее вцепилась в перила Дамарис. Глаза ее были полны отчаяния. Певерелл положил ладонь ей на руку.

– Если ты скажешь правду, – мягко добавил Рэтбоун, – бояться тебе нечего. Суд защитит тебя.

Судья, похоже, хотел вмешаться, но так ничего и не сказал. Промолчал и Ловат-Смит. Присяжные оцепенели в ожидании.

– Это я ударил его. – Валентайн почти прошептал эти слова.

Во втором ряду Максим Фэрнивел закрыл лицо руками. Луиза грызла ноготь. Александра зажала себе рот, словно боясь закричать.

– Для такого поступка должна быть весьма серьезная причина, – заметил защитник. – Рана была глубокой. Он мог истечь кровью, задень лезвие артерию.

– Я… – начал было подросток и задохнулся.

Рэтбоун явно ошибся в расчетах. Он слишком напугал мальчика и сам тут же это заметил.

– Но этого не произошло, – быстро добавил он. – Рана оказалась всего лишь неприятной и, я уверен, болезненной.

Вид у свидетеля был подавленный.

– Почему вы это сделали, Валентайн? – мягко продолжал Оливер. – Раз вы решились ударить человека кинжалом, значит, на то имелся серьезный повод.

Подросток готов был расплакаться, и ему стоило больших усилий сдержать слезы.

Монк глядел на него с состраданием, вспоминая свои тринадцать лет – шаткий мостик между детством и взрослой жизнью.

– От того, что вы скажете, зависит судьба миссис Карлайон, – напомнил мальчику Рэтбоун.

И ни Ловат-Смит, ни судья не посмели прервать адвоката.

– Я не мог больше этого выносить, – с дрожью в голосе проговорил Валентайн. Присяжные едва могли расслышать его слова. – Я просил его прекратить это, но он не слушал!

– То есть вы в отчаянии защищались? – Зато тихий ровный голос Оливера разносился по залу, словно не встречая препятствий на своем пути.

– Да.

– А что вы хотели прекратить?

Валентайн молчал. Лицо его залилось краской.

– Если вам больно об этом говорить, разрешите мне помочь вам, – предложил защитник. – Генерал занимался с вами содомией?

Валентайн кивнул. Это был еле заметный утвердительный наклон головы.

Максим Фэрнивел издал сдавленный крик.

Судья повернулся к мальчику.

– Вы должны отвечать вслух, чтобы не произошло судебной ошибки, – мягко сказал он. – Просто отвечайте: да или нет. Мистер Рэтбоун прав?

– Да, сэр, – прошептал Валентайн.

– Понимаю. Спасибо. Уверяю, что за ранение генерала Карлайона вам не будет предъявлено никаких обвинений. Ваши действия являлись самозащитой и не содержат состава преступления. Любой человек имеет право защищать свою жизнь и честь. Мы все понимаем вас и сочувствуем.

– Сколько вам было лет, когда все это началось? – продолжил Оливер, взглянув на судью и получив в ответ утвердительный кивок.

– Шесть, кажется, – ответил юный Фэрнивел.

Зал задохнулся от гнева и ужаса. Дамарис всхлипнула, и Певерелл обнял ее за плечи. На галерее послышались яростные возгласы. Один из присяжных застонал.

Адвокат выждал несколько мгновений. Задавать вопросы в таком шуме было невозможно.

– Шесть лет, – повторил он, дождавшись относительной тишины. – Но это продолжалось и после того, как вы ударили его ножом?

– Нет… Нет, он перестал.

– А его собственному сыну в то время… сколько было лет?

– Кассиану? – Валентайн покачнулся и вынужден был взяться за перила. Он был очень бледен.

– Около шести? – хрипловатым голосом спросил Рэтбоун.

Подросток кивнул.

На этот раз никто не настаивал на громогласном подтверждении. Судья сидел такой же бледный, как и все остальные.

В задумчивости Оливер сделал пару шагов, заложив руки в карманы, а затем снова повернулся к юному свидетелю:

– Скажите мне, Валентайн, почему вы не обратились за помощью к своим родителям? Почему не пожаловались матери? Ведь это так естественно для маленького ребенка, каким вы тогда были. Она могла бы отказать генералу от дома. Уверен, что ваш отец избил бы хлыстом человека, который позволил себе такое.

Полные слез глаза мальчика обратились ксудье.

– Вы должны отвечать, – хмуро произнес тот. – Отец тоже унижал вас?

– Нет! – Вскрик Фэрнивела-младшего был полон самого искреннего ужаса и изумления. – Нет! Никогда!

Судья вздохнул и с облегчением откинулся на спинку кресла.

– Тогда почему вы не попросили его защитить вас? Почему не пожаловались матери? Уж она бы смогла это сделать!

Слезы катились по щекам Валентайна, но он даже не пытался их утереть.

– Она знала, – выдохнул он через силу. – Она сказала, чтобы я никому не говорил, особенно папе. Сказала, это… расстроит его дела и будет стоить ему положения.

Зал взревел. Послышались крики: «Повесить ее!»

Судейский молоточек застучал, призывая к порядку, но публика угомонилась далеко не сразу.

– Положения? – непонимающе сдвинув брови, повернулся судья к Рэтбоуну. – Какого положения?

– Он зарабатывал много денег на военных контрактах, – объяснил мальчик.

– Которые ему предоставлял генерал Карлайон?

– Да, сэр.

– И ваша мать так вам сказала? Подумайте, прежде чем ответить, Валентайн!

– Да… Она так мне сказала.

– А вы абсолютно уверены, что ваша мать знала о том, чем занимается с вами генерал? Вы в самом деле все ей рассказали?

– Да! Я ей говорил! – Слезы снова хлынули у подростка из глаз.

Атмосфера в зале уже пропиталась яростью.

Максим Фэрнивел с мертвенно-бледным лицом сидел, неестественно выпрямившись. Луиза застыла как изваяние. Глаза ее пылали, а рот искривился от ненависти.

– Пристав! – негромко позвал судья. – Приказываю вам взять под стражу Луизу Фэрнивел. Надлежит также сделать соответствующие распоряжения, чтобы позаботиться о будущей безопасности Валентайна. В настоящий момент пусть остается с отцом.

Огромный судебный пристав, блистая пуговицами, пробрался к тому месту, где сидела бледная Луиза. Не церемонясь, он поднял ее на ноги и повлек вдоль скамей, спотыкающуюся и путающуюся в юбках, – к выходу.

Максим встал в растерянности, но, уяснив, что тут уже ничего не поделаешь, сел снова. Все, что он слепо лелеял, рушилось в одночасье. Отныне его забота сосредоточилась на Валентайне.

Судья вздохнул:

– Мистер Рэтбоун, у вас еще остались вопросы к свидетелю?

– Нет, милорд.

– Мистер Ловат-Смит?

– Нет, милорд.

– Спасибо, Валентайн, суд благодарен вам за вашу честность и мужество. Верьте, что мы искренне вам соболезнуем. Вы можете вернуться к отцу и быть его утешением.

Мальчик молча сошел по ступенькам и под сочувственный шепот двинулся туда, где неподвижно сидел и смотрел на него Максим.

– Мистер Рэтбоун, есть ли у вас еще свидетели? – спросил судья.

– Да, милорд. Я могу вызвать посыльного Фэрнивелов, служившего когда-то барабанщиком в Индии. Он объяснил бы, почему бросил стопку белья и бежал сломя голову, столкнувшись лицом к лицу с генералом Карлайоном в день убийства… если вы сочтете это необходимым. Но я бы предпочел обойтись без этого – по понятным теперь причинам.

– Хорошо, мистер Рэтбоун, – одобрил судья. – Вы можете не вызывать его. Мы ограничимся фактом, что он был испуган и растерян. Вас это удовлетворит?

– Да, благодарю вас, милорд.