— Две тысячи, молодой человек! Это очень большие деньги…

— Я согласен, — только и сумел выдавить Ян.

— В таком случае мне от вас понадобится документ и расписка в получении денег. Подобные сделки я вынужден обязательно фиксировать. Но, если вы позволите, я не стану указывать ни действительно уплаченной вам суммы, ни действительного названия раритета. Пусть будет испанский дублон времен правления короля Филиппа?

— В таком случае не будем усложнять ситуацию, — предложил Ян, — и оставим мои документы в покое. Я же не могу быть уверен, что завтра меня не навестят не менее квалифицированные специалисты, но без денег и расписки, а с удавкой и кастетом?

— Может быть, вы, молодой человек, и правы… — Антиквар аккуратно отсчитал причитающуюся Яну сумму и на прощание предложил заглядывать к нему. — Если не на этой неделе, то на следующей — теперь, после подобной покупки, касса истощена, а найти достойного покупателя на такую вещь в наше время…

Через неделю? Да через день Ян был уже далеко — решив не рисковать, он направился не в родной городок Комарин, а на запад, справедливо опасаясь, что примутся его ловить именно на восточной границе. А еще через два дня, обогнув без труда контрольно-пропускные посты янки, он попал в зону ответственности французских оккупационных войск. Теперь дело оставалось за малым — укрыть унесенное и раствориться. Что сообразительный Ян и проделал без труда — через неделю какой-то раздолбанный пароход, нещадно коптя голубое небо Средиземноморья, тащил на своей спине будущего мсье Франса и еще три сотни головорезов в Танжер…

А почему Франс? Да потому, что во всей роте новобранцев оказалось всего два немца. Одного из них окрестили Гансом, Яну же досталось имя Фриц, которое позже, при оформлении французского гражданства, изящно трансформировалось во Франса.

Если отстраненно рассматривать принцип движения автомобиля, то логику между отдельными движениями водителя и реакцией на эти действия самого агрегата усмотреть довольно трудно. Если, разумеется, не принимать во внимание стереотип — чем больнее придавишь лапу собаке, тем вероятнее, что она хватит тебя за причинное место. Усматривается некоторое сходство с автомобилем? Такие мысли крутились в голове Кирилла, пока он делал звонки утром прошедшего дня. Какие шестерни должны провернуться, на какой из валов передастся усилие и куда, собственно, вся эта телега намерена двинуться? Куда и зачем? Об этом не знал никто. За исключением самого Кирилла и отчасти Бориса, его давнего приятеля.

Утром, в день звонка, полузадушенный узами брака и лет десять как настоящий немец, Борис приступил к воплощению замысла своего партнера. Он нанял в частных детективных агентствах два десятка отличных высокооплачиваемых специалистов по наружному наблюдению и отправил их за собственный счет в Люцерн и прочие швейцарские захолустья. Затем посетил несколько крупных банков, где совершил пару достаточно простых финансовых операций, потратив при этом сумму, выражавшуюся шестью нулями после цифры «5», воспользовавшись корпоративными счетами компании. Далее он навестил несколько довольно мрачных личностей, пользовавшихся одно время достаточным доверием со стороны Кирилла, — югославов, коих с такой странной любовью оберегают от самостоятельных шагов верные продекларированным ценностям Соединенные Штаты. И, получив от них довольно обнадеживающий прогноз — речь шла о возможностях современной полиграфической техники, поставленной на действительную службу во благо каждого отдельно взятого индивида, к — обеду Борис вернулся домой, в замечательный загородный домик, откуда позвонил в офис, сообщив своей едва различимой в дневном свете секретарше, что неотложные дела требуют его присутствия в местах весьма отдаленных от парящей на морозе Эльбы.

Еще один из абонентов Кирилла, насвистывая себе под нос одному ему известные мотивы, катил по зигзагам, ущельям и тоннелям к предполагаемой точке встречи на огромном даже по здешним меркам рефрижераторе. Рядом с ним, за баранкой, сидел синюшного оттенка бывший соотечественник — от него несло переработанным вчерашним пойлом, луковой закуской, замешенной на аромате грязных носков, и в меньшей мере, разумеется, соляркой. Жуков отыскал его, подбирая необходимый ему многотоннажный автотранспорт. С сотней франков на всю обратную дорогу из Европы в овеянные гением господина Гоголя Палестины, он, мучимый похмельем, в спальнике своего F-12, терзался голодом и страхом перед наступающим новым днем — заказов на перевозку «кулубники» из страны, по странному стечению обстоятельств ставшей чуть ли не лидером по выращиванию этой мерзкой кислой ягоды, не поступило. Как и на часы с кукующими пернатыми, шоколадом и прочей пакостью — все это, видать, раскупили местные жители и в изобилии прибывшие на Рождество туристы из менее морозоустойчивых государств. В кузове, едва слышно погромыхивая на зимних неровностях автострад, катился груз, за перевозку которого был обещан рейс в Россию с необходимыми для этого случая прогонными. Водитель, надо сказать, скучнейший парень, принимавший к оплате только доллары достоинством не более пятерки и представившийся при знакомстве Тарасом, через три часа погруженного в абсолютное молчание пути наконец сбавил ход и сообщил охрипшим голосом:

— Через пять километров граница. Что будем делать?

— Ты куда-то торопишься? Стой и жди команды, — ответил Жуков недоверчиво поглядывающему на него водителю. — А пока сбегай-ка вон в ту лавку и купи себе пару носков. Если же носками там не торгуют, разузнай, нет ли у них противогаза на случай третьей мировой войны…

У Кирилла образовалось дел не менее, чем у его приятеля Бориса. В Берне была отпущена на волю свободолюбивая птичка Маркова. Без особой теплоты, лобзаний и клятв в верности до гроба она выпорхнула из джипа, едва не оставив в память о своем пребывании три неподъемных чемодана с туфлями и нижним бельем. Затем, разумно рассудив, что в излишнем балласте нет необходимости, командир сухопутной эскадры высадил утомленных приключениями Галкиных и ответственного за их младенческий рассудок Грибмана, предложив провести несколько дней в Цюрихе, в милой компании, во взаимных обвинениях и недовольствах. А чтобы их общение ощущалось окружающими как относительно непосредственное, выделил Сергею денег — их вполне хватило бы для того, чтобы навестить все рождественские распродажи, не отказывая себе в услугах такси, ни в посещении заведений местного общепита. Разумеется, вместе с деньгами были переданы и некоторые инструкции — о правилах поведения в местах общественного пользования, о способах контакта с представителями местной администрации и полицией. А далее путь лег на запад, в вотчины барона фон Корфа — предстояло сделать немало, а времени оставалось — чуть.

— Вот тебе, братец Кролик, и Рождество! И выбрать не из чего! — болезненно сморщившись, вслух констатировал Род.

Конечно, существовала пара вариантов, которые могли бы вполне устроить человека разумного. Один из них — возвращение в обжитую до отвращения дыру, в квартале «С», в Ист-Сайде, к выматывающим своей ритмичностью походам к абонентскому ящику — девять — двадцать фунтов гонорара за соседскую кошку или собаку, сотня-другая — за жизнь какого-нибудь ревнивца или жизнь его спутницы, — все это выглядело слишком серо и обыденно. Да и некто, заказавший музыку, непременно пожелает встретиться с отставным сержантом. А в планы Галлахера встреча с этим, возможно рассерженным, господином не входила.

Второй вариант, более дорогостоящий, — убраться подобру-поздорову подальше, да хоть бы на другой материк. В Африку, к примеру… Устроиться в какую-нибудь контору охранником или руководителем службы безопасности и дожить свой век среди баобабов, жирафов и черномазых… Хижина под банановыми листьями с видом на глинистый берег Замбези и, если особенно повезет, покладистая босая зулуска с консервной банкой из-под сардин в левом ухе… Но, к счастью для зулуски с консервной банкой, Род обладал способностью конструировать в собственном сознании довольно удачные логические схемы, которые, может быть, и не привели бы к ожидаемым результатам, но вполне могли увлечь их созидателя довольно далеко. Веттеншапен с Биркиным — тому пример. Но о них Галлахер не вспоминал уже достаточно давно. Давно, если учесть, что встреча, так нелепо прерванная какой-то сумасшедшей дамочкой, завершилась всего лишь тридцать часов назад. И за это время кое-что изменилось. Галлахер обрел способность передвигаться в обуви, следить за стремящейся под колеса дорогой, не морщась от боли в обожженном лице, и размышлять.