— Сымай пиджак! — сказал небандит. И наступила полная тишина. Как в бездонном колодце Тропинкa незаметно спустилась к воде, от сырых темных кустов несло плесенью, и казалось, что здесь, в этой низине, остановилось движение, остановилась сама жизнь.

Слабый шум послышался сзади. Кошин быстро взглянул: сзади стоял еще один человек. Долговязый. Такой долговязый и тонкий, он бы казался совсем не опасным, если бы… Если бы не хищный нос, горбатый и острый, если бы не глаза, безразлично поблecкивающие из-под полуприкрытых век, если бы не беспощадная щелочка рта. Ястреб! Ястребиная голова увенчивала шею жирафа.

— Сымай! — повторил человек-ястреб как-то глухо и буднично. И положил голову на плечо.

«Сaмoe настоящее ограбление, — подумалось Кошину. — Вот, п-c-ст, живешь, что-то делаешь, ходишь в саyнy и на теннис, блюдешь тело, a она, которая в сaвaне, бродит поблизости. И тем не менее страха не было. Удивление, неверие в подлинность ситуации, вялость — все, кроме страха. «Глобус крутится-вертится, словно шар голубой, я не знаю, где встретиться нам придется…» Хороша себе встреча! Каких-то двадцать минyт отделяли Кошинa от уютного теплоходика, от развеселой компании, в которую вписался он так легко н естественно и в которой так легко и естественно захватил лидерство, двадцать, ну, от силы, тридцать минут! И вот какая-то дикая ситуация, какие-то бронтозавры кругом и действовать надо по каким-то темным бронтозаврьим законам. Лягнyть заднего по колену, увернуться от первого,

броситься в воду?

Агукнул буксир, кравшийся неподалеку, плecнyла мощная рыбина, засвистала пичуга — от окружающего мира пахнуло таким равнодушием, что сердце упало.

— Сымай, — сказали сзади, я нечто жесткое уперлось в центр позвоночника. Это могло быть горло бутылки, но мог

быть и ствол.

Когда отстегивал пугoвицy, дареный щегол неожиданно выпорхнул. Кошин инстинктивно шатнулся, ненароком отклонив жесткий упор — выстрела не последовало. Сейчас, сейчас именно, пока ствол в стороне, нужно действовать! Он присел, напружинившись, и… не смог.

Огромный человек глыбился, не шелохнувшись. Огромные ноги, широченная грудь, длинные руки — от него веяло таким страшным спокойствием, что Кошин обмяк. Да и когда дрался в последний раз? Когда поступал? Большой и подвижный, нахально-веселый и вовремя отстyпaющий, современный городской человек — когда случалось бывать в таких ситуациях? («Ах, Галочка, — говорил белокурой девчyшке, чуть не вдвое моложе его, — нет, в наше коммуникабельное время ни деньги, ни связи, нет, нет, нет! Все решает другое! Тайное оружие избранных — обаяние! Но что ecмь оно? П-c-ст, ответа не найдено! Обаяние оружие современного индивидуума!»

Обаяние… Но разве возмохио воздействовать обаянием на бронтозавра?

…Человек вновь зашагал впереди, Кошии брел за ним в полуобморочиом состоянии. И в голове вертелась круговерть совершенно посторонних мыслей н образов. Вновь вспоминалось, как, прикоснувшись к Галке коленом, oтpубaл Виктора, словно проснувшегося, взревновавшего: «Хочешь узнать, что там есть, на той стороне? B чернеющей бездне, куда вход открыт и обязателен каждому, но выхода

нет?..» Мальчишка! Кошин брал в руки девичью ладошку и, мимоходом лаская, выискивaл линию жизни: «У нас c вами, Галочка, длинная жизнь, и до чернеющей бездны, — подмигивал обожженному Виктору,— еще много любви!»

Много любви… П-c-ст, стерва пaмять!

Вдруг вздрогнул: птичка вылетела! Если верить примете — улетела душа. Чья душа? Девицы? Или?.. Внезапно понял ужас своего положения. Увидел как бы co стороны, как его ведут неизвестно куда, одни спереди, другой сзади — конвой! Что, Кошин, c тобой! Действовать, действовать! П-с-ст, прежде всего — разобраться. Что нужно им? Ограбить? Так уж ограбили! Убить? Но зачем? И за что? И вновь Кошин слегка ободрился.

— Ребята, — спросил, — вы не ошиблись? Я — Кошин из общества распространения знаний. Ценностей нет, на мозоли вам, кажется, не наступал!

Ни звука в ответ. Мерный шаг и молчание.

— Ребята, передохнуть дайте! Стер ногу в ботинке!

— Ботинки сымай! — резко остановился вожак, и Кошин опять ткнулся лицом в жесткую обширную спину.

— Сымай! — послышалось сзади, — и ботинки!

Ботинки? B памяти ворохнулись какие-то полузабытые ужасы, из книг o войне, O том, как, прежде чем отправить на небеса, случалось, снимали обувь c живых. Заранее, так сказать.

— Часы тоже, штaны! И рубаху! .

Опускаясь к ботинкам, в который раз Кошин подумал: какой удобный момент! И даже подобрал локоть, чтобы упасть на бок и кувырнуться и броситься в воду, но… знал, что к действию не способен. И, от натуги краснея, рвал шнуровку ботинок, балансируя ногой на камнях, стаскивал брюки, ругая свою прошлую жизнь, в которой не было решительных ситуаций.

(— Нет! — кричал Виктор, peвнyя Галину, — если жизнь коротка н ничего из задуманного не успеть, то тогда зачем это все? Неужели мысли мои, чувства мои пропaдyт безвозвратно? Или что-то все же останется? Какое-нибудь особое дpoжaние электронов?

Мысли его, чувства его, смех!

Вoт тогда Галка и высказалась по поводу мыслей, которые передаются, минуя общение. И где услыхала?

— Вздор это, — отрезал Кошин, прикидывая, взрослая она или еще не обученная, — от мыслей никаких волн не бывaeт!

Но этот обугленный Виктор:

— А вдруг в чернеющей бездне что-нибудь есть? Дрожание электронов?)

— Нет! — закричал Кошин, вцепившись в ботинок — Не хочу! Ничего не успел!

— Идем, — бypкнул вожак. И опять Кошин готов был поклясться, что угрозы в его голосе не было!

— Там нет ничего! Пустота, гниение, тьма! А дети?

Семья, жена, дети, кoторые станут сиротами!

— Идем, — повторил ястреб за вожаком. И толкнул Кошина в спину. Но тот не мог сдвинуться с места.

Не мог сдвинуться c места. А что делать? Был кинофильм. Там подняли винтовки. Человек, приставленный к стенке, зарыдaл, зацарапал ногтями лицо, упал на колени, пополз, в слезах и крови, к палачам. Его поднимали, еще и еще, ставили к стенке, но человек всякий раз падал и извивался в грязи.

Его не убили. Палачам, которые не были профессионалами, стало противно. Ушли.

Это тоже был выход. Не Бог весть какой, но все-таки выход. Однако Кошин не мог и упасть. Казалось бы, проще всего подогнуть ноги, свалиться мешком и обмякнуть.

Не мог.

Безволие.

— Подсобить? — послышался, словно бы издалека, голос.

— Пожалуйста… Не могу, — лепетал. Язык — единственное, что еще повиновалось ему. — Не могу сделать и шагу.

Его подтголкнули. Безвольно обвил он руками могучую шею, безвольно распластался на круглой широкой спине, ощущая упор орудия в позвоночник, как поддержку.

Смачно зачавкала грязь под ногами огромного человека, вот послышался гулкий стук, словно бы пошли по деревянным мосткам, но Кошин по сторонам уже не смотрел, покорившись воле чужих людей.

Так вот как она действует, программа самоуничтожения в критических ситуациях! Когда кролик замирает перед пастью удава, когда человек, качаясь над пропастью, делает шаг в бeзднy. B бездну! Будто движимый любопытством, что там есть, на той стороне!.. Но стоп! Чьи это слова?

И тут Кошин подивился инерции жизни. Его же несут, несут неизвестно куда, может быть, даже скорее всего, — утопить, и тело уже отказалось бороться, но что за вздор в голове? Инерция мысли, резонансное дрожание электронов: Ха!.. И тут — порыв злого прохладного ветра, Кошин открыл глаза. Над морем разгоралось мертвенно-белое зарево — то пробивалась луна через хмурь, затемнившую небо после захода солнца. А они шли по мосткам и удалились от берега уже далеко. Мостки, возведенные на железных трубах-опорах, были узки, вода возле них казалась беэдониой.

Тишину ночи прорезал рев реактивного самолета. Задрав голову, Кошин увидел снежную струйку.

— А ну-ка, постойте, — сказал и сделал попытку сползти. — Куда вы несете меня?

— Известно, куда, — буркнул вожак, прижимая ладони Кошина к своей могучей груди. Руки его были жестки, как