После принятия ванны возвращаюсь на кухню и с жадностью поглощаю спагетти. Бедро болит уже меньше. Потом иду в спальню за подушкой и стеганым одеялом и застилаю кушетку двумя простынями, чтобы защититься от пылевых клещей. Вины Дэна здесь нет, просто кушетка очень старая.

Инцидент в доме Юджени оставил в душе неприятный осадок. Правда, местные власти осведомлены о бедственном положении маленькой дочери Юджени, имени которой я так и не узнала. Но какие меры они могут предпринять? И как измерить зло, причиненное девочке? Неужели ее отправят жить с одним из родителей? От мрачных мыслей я готова разрыдаться и начинаю думать о Еве.

Моя дочь никогда не ходила без носков или с немытыми волосами, но ее жизнь нельзя назвать безоблачной. То есть, на первый взгляд, все шло хорошо до прошлого года, когда мы с Роджером развелись. Но даже до этого печального события за пятнадцать лет я успела, как мать, совершить массу ошибок. Роджер тоже постарался на славу и изрядно наломал дров. Только ему повезло больше, так как теперь он имеет возможность проанализировать прошлый опыт и не повторять ляпов в новой семье, которой обзавелся. А вот у меня такого шанса нет.

Но какой бы плачевной ни выглядела ситуация, речь не об этом, потому что я возлагаю большие надежды на Еву. Она не только средоточие всех моих чаяний, единственное вместилище моих ДНК, но и просто славный смышленый ребенок, который иногда чудит, когда бывает в расстроенных чувствах, и ведет себя так, как большинство современных подростков. А расстраиваю ее обычно я.

Черт возьми, я опять нагоняю тоску! И начинаю воспринимать себя как тупую толстуху, путающуюся у людей под ногами. Что же со мной творится? Неужели из-за страха, что дочь получит травму, занимаясь верховой ездой, я готова поломать ей жизнь? Но это же непростительная нелепость. С таким же успехом можно запретить Еве водить машину.

Может, и правда пора обратиться к психотерапевту? Нет, я не выжила из ума, но, вероятно, настало время выслушать мнение специалиста, который сумеет взвесить все шансы и определить, стоит ли из-за страха потенциальной травмы отказываться от достижения намеченной цели и гармонии в жизни. Безусловно, я, со своим заново восстановленным лицом, на такой подвиг не способна.

Возникает желание позвонить Еве, но внутренний голос услужливо шепчет, что спешить не стоит. Возникшие в голове мысли слишком необычны и новы для меня. Я не собираюсь досаждать дочери нотациями, а просто хочу покаяться.

Я включаю веб-камеру и наблюдаю за мирно дремлющей Мэйзи, а затем переключаюсь на одиннадцатичасовые новости и снова прикладываюсь к пиву. Разумеется, исключительно в медицинских целях. Откидываюсь на подушку, хранящую чудесный, родной запах Дэна, и натягиваю до подбородка одеяло.

Просыпаюсь под пение птичек. Откуда-то доносится мужской голос. Я растерянно моргаю при виде предрассветных сумерек, заполняющих комнату.

– Нас ждет чудесный день, Луиза. Осадки маловероятны, а на термометре почти пятьдесят шесть градусов по Фаренгейту…

Вскочив с кушетки, шарю руками в поисках большого пульта и нахожу его на полу. Нажимаю на нужную кнопку, и экран становится черно-белым.

Мэйзи лежит на боку, задняя нога задрана кверху и слегка подрагивает.

– Черт побери!

Пулей вскакиваю с кушетки, натягиваю покрытые засохшей грязью сапоги и, схватив с вешалки куртку Дэна, выбегаю на улицу. Ушибленное бедро тут же дает о себе знать, но сейчас не до него.

Господи, только бы все обошлось! Боже милосердный, пусть она нормально родит! Умоляю, отведи от нас беду!

Прихрамывая, вбегаю в карантинную конюшню, включаю свет и тихонько подхожу к деннику, где находится Мэйзи. Тяжело дыша после пробежки, с трепетом заглядываю между досок.

У Мэйзи начинаются схватки, и она тихо стонет. Задняя нога будто окоченела, а из влагалища появляется белый пузырь, но как только прекращается схватка, исчезает. Это плодный пузырь, а значит, роды не за горами.

– Тише-тише-тише, – шепчу я, открывая дверь. – Все будет хорошо. – А сама не могу успокоиться, чувствуя, как гулкие удары сердца отдаются в ушах.

Мэйзи вскидывает голову и смотрит на меня, а я застываю на месте, опасаясь, что кобыла попробует встать. И уже хочу отступить, но она со стоном роняет голову на солому.

– Славная девочка, потерпи немного, – уговариваю я, затаскивая в денник корзинку с необходимыми принадлежностями. Опускаюсь на колени сзади и, взяв из корзинки свернутую простыню, заправляю ее под круп лошади, чтобы было куда принять жеребенка. Потом долго роюсь в остальных вещах в поисках фонарика.

Мэйзи поднимает голову и с тихим стоном пытается перевернуться на спину.

– Ох, Мэйзи, я все понимаю, уж можешь поверить, – ласково шепчу я, хотя у меня самой роды с самого начала проходили не так, как полагается.

Кобыла стонет громче, снова начинаются схватки, и опять появляется околоплодный пузырь.

Я стою на корточках сзади и стараюсь осветить фонариком пространство.

– Ну же, Мэйзи, давай! Еще разок! – Схватки прекращаются, но на сей раз пузырь никуда не исчезает. Прозрачная оболочка с сетью вен, наполненная бурлящей переливающейся жидкостью. В центре темнеет пятно, и, наклонившись ближе, я навожу на него фонарик под разными углами. Господи, да это же крошечное копытце!

Сердце переполняет восторг, и я прикрываю рот рукой, чтобы не закричать. А над черным пятном что-то белеет, не иначе как «носочек».

Снова начинаются схватки, сопровождаемые потоком жидкости. Наружу выходит одна ножка, потом вторая, на этой «носочка» нет. Затаив дыхание, наблюдаю, как дюйм за дюймом на свет появляется жеребенок.

Опять схватка, но теперь ножки не двигаются. И тут до меня доходит, что головка-то так и не показалась. Наклоняюсь еще ближе, чтобы как следует рассмотреть ножки, и от ужаса перехватывает дыхание.

Это не передние, а задние ножки! Жеребенок уже опустился очень низко, а значит, пуповина наверняка сдавила шею. При нормальном предлежании головка уже появилась бы на свет и жеребенок мог дышать. А сейчас головка находится в глубине чрева Мэйзи, и у меня не более двух минут, чтобы ее достать.

Всхлипывая, я роюсь в корзинке, пытаясь отыскать дезинфицирующее средство, а затем обильно смачиваю руки и энергично растираю. Потом открываю пакеты со стерильными перчатками.

Осенив себя крестным знамением, устремляю взгляд в потолок и, набрав в легкие воздуха, сжимаю в руках крошечные ножки. Они очень скользкие, а потому приходится воспользоваться полотенцем. Начинаю с силой их протирать, и одна ножка явно сопротивляется. Добрый знак: значит, жеребенок жив!

– Спокойно, спокойно, – бормочу я, стараясь утешить не столько Мэйзи, сколько себя.

Я поднимаюсь и, согнув колени, не выпускаю из рук ножки в ожидании очередной схватки, а когда она начинается, тяну изо всей силы. Жеребенок выходит из родовых путей на целый фут, но дальше дело не идет.

– О нет, только не это! – кричу я с искаженным от страха лицом. – Давай, Мэйзи, будь умницей! Ну, еще разочек!

Кажется, время остановилось. Я не отрываю глаз от кобылы и даже забываю моргать. Потом неожиданно чихаю и вытираю нос о плечо. Ножки выпускать из рук никак нельзя.

Живот Мэйзи снова напрягается, и я, собрав последние силы, тяну на себя. Тельце продвигается вперед, но в очередной раз застывает на полпути. Стиснув зубы, тащу его наружу и чувствую, что скольжу. Чтобы не упасть, упираюсь левой ногой в стену.

Жеребенок наконец выпадает из чрева Мэйзи и лежит на простыне неподвижной черной массой. На четвереньках подползаю к головке и в отчаянии очищаю от слизи нос и мордочку.

– Давай, малыш, дыши! – умоляю я.

Схватив полотенце, растираю голову и туловище новорожденного.

– Ну же, милый, дыши! Не вздумай подложить мне свинью! Дыши же, черт возьми!

Жеребенок внезапно оживает и, подняв головку, делает глубокий вдох.