Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Шум и неразбериха, царившие в этой толпе, носили, однако, веселый и праздничный характер. Все шли, чтобы поглазеть и повеселиться, и все смеялись над пустячными неудобствами, которые в другое время могли бы вызвать досаду. Если не считать случайных перепалок, о которых мы упомянули, обычных среди раздражительного племени возчиков, — над всем этим скопищем людей стоял нестройный гул беспечного веселья и радости. Музыканты настраивали свои инструменты; менестрели распевали песни; заправский шут старался вовсю, с веселым гиканьем размахивая своей дубинкой; танцоры позванивали колокольчиками; крестьяне перекликались и свистели; мужчины громко смеялись; девушки пронзительно хихикали, когда грубая шутка перелетала, как волан, из одной компании в другую, подхватывалась всеми и возвращалась с противоположного края дороги обратно к тем, кто пустил ее в ход.

Нет более мучительного наказания для человека, погруженного в тяжелое раздумье, чем необходимость находиться в водовороте веселья и разгула, столь не соответствующего его чувствам. Впрочем, шум, гам и пестрота зрелища немного развлекли графиню Лестер, оказав ей печальную услугу и помешав погрузиться в размышления о ее собственных горестях или предаться ужасным предчувствиям относительно своего будущего. Она ехала как во сне, беспрекословно следуя за Уэйлендом, который с величайшей ловкостью то прокладывал ей дорогу в толпе, то останавливался, выжидая благоприятного случая, чтобы двинуться вперед, а время от времени вообще сворачивал в сторону и ехал какой-нибудь кружной тропкой, которая снова выводила их на большую дорогу, дав возможность проделать значительную часть пути с большей легкостью и быстротой.

Так они миновали замок Уорика (прекрасный памятник старины и рыцарского великолепия, до сих пор не тронутый временем), где Елизавета провела прошлую ночь и где она была намерена задержаться до полудня — часа, когда обедает вся Англия, после чего должна была проследовать в Кенилворт.

Тем временем каждая проходящая компания за что-нибудь восхваляла государыню, хотя обычно не без оттенка иронии, которая всегда более или менее свойственна нашему мнению о ближних, особенно когда они принадлежат к сильным мира сего.

— Слыхали вы, — начал один, — как милостиво она разговаривала с мистером управителем, и городским судьей, и с нашим проповедником, любезным мистером Гриффином, когда они опустились на колени перед окном ее кареты?

— Да, а плюгавому Эглайонби она заявила: «Мистер судья, мне говорили, что вы боитесь меня, но, право, вы так прекрасно перечислили мне подобающие монарху добродетели, что теперь у меня есть серьезные основания побаиваться вас…» А потом как благосклонно она приняла роскошный кошелек с двадцатью золотыми соверенами, который поначалу, казалось, не хотела брать, а в конце концов все же взяла.

— Да, да, — отозвался другой, — и мне показалось, что ее пальцы под конец сжали этот кошелек даже очень решительно; по-моему, она его как бы взвесила в руке, словно хотела сказать: «Надеюсь, монеты полноценные!»

— Напрасно беспокоилась, — вмешался третий. — Вот когда община расплачивается с каким-нибудь жалким ремесленником вроде меня, тогда они подсовывают ему обстриженные монетки. Ну, да ладно, бог все видит!.. А плюгавый судья теперь, пожалуй, вырастет на целую голову.

— Ну полно, любезный сосед, — сказал первый, — не завидуй! Елизавета — королева добрая и щедрая, она отдала свой кошелек графу Лестеру.

— Я завидую? Да провались ты за такие слова! — ответил ремесленник. — Но она того и гляди все отдаст графу Лестеру.

— Вам дурно, миледи? — спросил Уэйленд Смит и предложил графине отъехать в сторону от большой дороги, чтобы подождать, пока она придет в себя. Но, подавив чувства, вызванные в ней этой беседой и многими подобными толками, которых она наслушалась в дороге, графиня настояла, чтобы проводник ее продолжал путь в Кенилворт со всей поспешностью, какую допускали бесчисленные препятствия.

Однако тревога Уэйленда, вызванная этими повторяющимися приступами недомогания и ее очевидным душевным расстройством, с каждым часом все возрастала. Он и сам страстно желал поскорее благополучно доставить графиню в замок, где ее, несомненно, ждал теплый прием, хотя она, по-видимому, не хотела говорить, на кого именно возлагала свои надежды.

«Лишь бы мне посчастливилось благополучно избавиться от опасности, — думал он. — И если кто-нибудь еще раз увидит меня в роли телохранителя странствующей красавицы — пусть размозжит мне череп моим же кузнечным молотом!»

Наконец показался великолепный замок, на отделку которого вместе с окружающими зданиями граф Лестер, по слухам, истратил шестьдесят тысяч фунтов стерлингов — сумму, равную половине миллиона на наши теперешние деньги.

Наружная стена этой великолепной и гигантской постройки опоясывала площадь в семь акров, часть которой была отведена под обширные конюшни и роскошный сад с нарядными беседками и цветниками; остальное было занято огромным задним двором.

Сам замок, возвышающийся в центре защищенного стеной пространства, состоял из нескольких величественных и прекрасных зданий, замыкавших внутренний двор; они, видимо, были возведены в разные эпохи. На каждом из этих грандиозных сооружений красовались имена и гербы их прежних могущественных владельцев, давно уже истлевших в земле, чья история, прислушайся лишь к ней честолюбие, могла бы послужить хорошим уроком надменному фавориту, который ныне владел этим роскошным замком и расширял свои владения.

Огромная массивная башня, твердыня Кенилворта, была построена в незапамятные времена. Она носила имя Цезаря — быть может, из-за сходства с одной из башен лондонского Тауэра, носящей то же название. Некоторые историки относят ее основание к временам Кенелфа, саксонского короля Мерсии, в честь которого назван замок; другие — к раннему периоду норманского владычества. На наружной стене красовался герб Клинтонов, которые возвели ее в годы царствования Генриха I, и герб грозного Симона Монфора, выдержавшего в Кенилворте долгую осаду Генриха III во время войны баронов. Мортимер, граф Марч, прославившийся своим возвышением и своим падением, некогда весело пировал здесь, в Кенилворте, в то время как его свергнутый государь, Эдуард II, томился в подземелье того же замка.

Старый Джон Гант, «почтенный Ланкастер», значительно расширил замок, построив тот благородный массив, который до сих пор носит имя Ланкастерского. Но сам граф Лестер превзошел своих блистательных и могущественных предшественников, воздвигнув новое колоссальное сооружение, которое ныне обратилось в развалины — памятник честолюбивых стремлений их владельца.

Наружная стена этого величественного замка с юга и запада омывалась озером, наполовину искусственным. Лестер перекинул через него великолепный мост, чтобы Елизавета могла вступить в замок путем, которым до тех пор никто еще не вступал в него, вместо того чтобы, как обычно, войти через северные ворота, над которыми он соорудил барбикен — навесную башню, существующую и поныне; своими размерами и архитектурой она превосходит многие рыцарские замки в Англии.

За озером простирался огромный охотничий парк, где водились многочисленные лани, олени, косули и всевозможная дичь; парк изобиловал могучими деревьями, сквозь которые вставали во всем величии и красоте фасад замка и его массивные башни. Следует, однако, добавить, что этот царственный замок, где пировали короли и сражались герои, видавший: на своем веку и кровопролитные битвы с осадами и рыцарские турниры, в которых красота служила наградой доблести, теперь пуст и заброшен. Озеро поросло камышом и превратилось в болото, а развалины замка свидетельствуют лишь о былом великолепии и наводят посетителей на мысль о преходящей ценности человеческого богатства и о счастье тех, кто довольствуется скромным жребием честной и добродетельной жизни.

С совершенно иными чувствами взирала несчастная графиня Лестер на эти серые массивные башни, когда впервые увидела, как они высятся над густыми, тенистыми деревьями. Она, законная супруга Великого Графа, любимца Елизаветы, самого могущественного фаворита в Англии, приближалась к своему супругу и его государыне в сопровождении жалкого фокусника, который скорее был ее покровителем, нежели проводником. Она, неоспоримая хозяйка этого гордого замка, ворота которого должны были повернуться на своих тяжелых петлях и распахнуться перед ней по одному ее слову, не могла скрыть от себя самой те препятствия и опасности, с которыми предстояло столкнуться, чтобы получить разрешение войти в свой собственный дом.

84
{"b":"25023","o":1}