«Чего они боятся? Что их назовут еретиками? Вздор, какой вздор!»

Амарте казались смешными страхи храмовников, по сравнению с её собственными страхами. С минуты на минуту должны были явиться её палачи, а в том, что задумка с бракосочетанием её спасет, не был уверен и сам Эфай. И сколько бы не убеждала себя Амарта, что всё это – лишь ничем не обременяющий её брак по расчёту, какие заключаются в Каллирое каждый день, теперь она боялась его потерять. Она боялась смерти, боялась гибели Эфая, боялась, что их насильно разлучат или, что хуже того – сам Эфай настоит на том, чтобы они расстались во имя её безопасности. Она заставляла себя не принимать всерьёз эти признания в вечной любви, эти клятвенные обещания заботы и верности, и вместе с тем содрогалась от ужаса потерять то, что приобрела, испытывая дикое стремление до последнего вздоха защищать свой брак от этого чужого, враждебного и ей, и Эфаю духа непримиримости и фанатизма, каким и сама была одержима когда-то.

Её отец, называвший себя тёмным князем Эребом, не собирался выдавать её замуж. С самого детства она была предназначена для мести. Тем не менее, она умела соблазнять мужчин и использовать их в своих целях, и отклонила не одно предложение руки и сердца от важных в Амархтоне людей. Порой случались и весьма выгодные предложения, и вздумай Амарта выйти замуж, она сумела бы убедить отца, что формальный брак не только не помешает исполнению её обетов мести, но и будет весьма полезен в этом деле. Но выбор свой она так и не сделала. Наверное потому, что вовремя сумела распознать, для чего в действительности нужна была её женихам дочь тёмного князя Эреба Амархтонского. Сын самого влиятельного в то время архимага Калида хотел брака с Амартой исключительно для того, чтобы насолить своему отцу, который терпеть не мог семейство Эреба. Сын главы почётного легиона Тёмного Круга был обыкновенным дураком, которому взбрело в голову, что невеста, овеянная столь страшной молвой, поможет ему заслужить уважение начальства и суеверный страх подчинённых. Глава Гильдии Торговцев, богатейший купец Амархтона, счёл брак с дочерью архимага Эреба лучшим способом войти в Тёмный Круг. Архимаг Дарет, тайно предлагавший ей руку и сердце, был просто падким на мрачных, жестоких девиц, к тому же – трижды овдовевшим. Спиромаг Хоркис… пожалуй, был единственным, кто ценил в ней её личные качества, но брак с ним означал для Амарты стать подопытной зверушкой в его диких экспериментах в постижении таинства смерти.

А сейчас… сейчас она стала женой бродяги-отшельника, имущество которого составлял один-единственный меч, да пещера, где-то в далёких песках Фарана. И, как ни странно, чувствовала бы себя счастливой, если бы не страшное предчувствие злого рока, который должен всё оборвать…

Когда церемония закончилась, и Даная вызвалась сбегать за вином и закуской для брачного пира, послышались топот и ржание коней. В окно Амарта увидела, как спешились всадники и тотчас направились к дверям в напряжённом предбоевом запале. Их было где-то полторы дюжины, все при оружии и в доспехах. Тёмно-красные плащи секуторов смешались с тёмно-коричневыми накидками морфелонцев.

Властно, по-хозяйски ввалившись в дом, Радагар остановился, глядя на присутствующих с тщательно скрываемым изумлением и яростью. Амарта не сомневалась, что его люди, наблюдавшие за домом, успели ему всё рассказать, но, видимо, их слова показались старшему секутору слишком невероятными. Даже сейчас, когда он воочию убедился в том, что коварная дочь Эреба, трижды ускользавшая из его рук, – отныне законная супруга легендарного Фосфероса, ему потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с порывом выхватить меч и закончить всё одним-единственным ударом.

Неловкую паузу заполнил пожилой кряжистый рыцарь в панцирном нагруднике с выгравированным изображением семисвечника – символом самого древнего в Каллирое рыцарского ордена – Ордена хранителей традиций:

– Моё имя Барус из Ортфара, – представился он. Чётко подправленные бритвой борода и усы рыцаря подчёркивали строгость его благородных черт, а брови были сдвинуты в вечной суровости. – Я имею честь представлять в краю Туманных болот опору Морфелонского Королевства и защиту всей Каллирои – Орден хранителей традиций. Сей благородный рыцарь, – он указал на пребывающего в зловещем молчании Радагара, – попросил моего и братьев вмешательства в происходящее дело, поистине преступное, ибо речь идёт об укрывательстве злой ведьмы, виновной во множестве страшных преступлений, – представившийся Барусом рыцарь окинул благородным взором всех присутствующих и тут отпрянул, как будто в потрясении и возмущении. – Но что я вижу! Брат Малоний, неужели глаза мне не лгут?! Неужели вы и вправду переступили все священные запреты и попрали заповеди Спасителя, совершив таинство обряда бракосочетания между фаранским отшельником и чёрной ведьмой?!

– Это правда, славный брат Барус, – тихо-тихо промолвил настоятель Малоний, глядя в пол. – Я не посмел перечить воле двух влюблённых, жаждущих соединить свои сердца в законном, освящённом аделианским храмом браке. И смею заверить тебя, брат Барус, что проведя обряд, я не нарушил ни единого запрета и не попрал ни одну из заповедей Спасителя.

– Ты обвенчал отшельника, которому запрещено касаться женщины! И какой женщины – ведьмы, ненавидящей аделиан и презирающей Спасителя! – в пылу гнева морфелонский рыцарь позабыл об учтивости, что к священникам следует обращаться лишь на «вы».

– Ты заблуждаешься, брат. Эфай, прозванный Фосферосом – не тот отшельник, которого благословляет на отшельничество епископ и который даёт соответствующие обеты. Фосферос – отшельник сам по себе, – при этих словах лицо Баруса побагровело от возмущения. – Он не давал никаких обетов и не проходил никаких обрядов посвящения, следовательно – он ничем не связан и волен вступать в брак по своему желанию. Что же касается женщины, о который ты отзываешься в столь нелестной форме, то я не знаю, о каком её ведьмостве и о каких её преступлениях ты говоришь. Имею подозрение, брат Барус, что ты сам о ней знаешь лишь со слов этого человека из Двора Секуторов, репутация которого тебе хорошо известна…

– У меня есть все бумаги, свидетельствующие о преступлениях Амарты, дочери Эреба, – быстро проговорил Радагар.

– Смею напомнить, почтенный, что преступления того или иного человека определяются судом, а не бумагами, – парировал настоятель. – Я знаю лишь одно: что эта женщина произнесла все предписанные канонами бракосочетания слова, включая обеты верности мужу и Спасителю…

– Фальшь, притворство и шутовство! – глухо выпалил в лицо настоятелю Радагар.

– Думаю, не тебе об этом судить, почтенный.

– Ты сейчас же расторгнешь этот брак, Малоний, или будешь уличён в святотатстве и укрывательстве преступницы!

Радагар, похоже, не желал продолжения диспута между морфелонским рыцарем и морфелонским же храмовником, поскольку их спор о вероучении, обетах и храмовых правилах мог затянуться до глубокой ночи. Его резкий повелительный голос, усиленный подавляющим волю взглядом, заставил Малония содрогнуться, однако тот нашёл в себе силы всплеснуть руками и с укором обратить взор к своему соплеменнику.

– Брат Барус, на твоих глазах этот дерзкий южанин позволяет себе угрожать подданному сиятельного наместника Кивея, принуждая меня к совершению действа, на которое имеет полномочия лишь служитель в сане архиепископа.

Старому рыцарю тон Радагара, конечно же, не понравился, но, похоже, он ехал сюда уже с чётко сделанным для себя выводом, изменить который не мог в силу своего образа мышления.

– Южный брат слишком горяч, это верно… – нехотя произнёс он, косо глянув на Радагара. – Зрит Всевышний, я хочу разрешить это дело миром, брат Малоний. Расторгать брак вовсе необязательно. Достаточно признать его незаконным. Думаю, это будет возможно, если вы сейчас же, в присутствии свидетелей признаете, что были введены в заблуждение относительно жениха и невесты и совершили ошибку, связав их узами брака.