А ведь у народов, с которыми общались алеуты, таких развитых медицинских познаний не было. Эскимосы южной и западной Аляски, правда, некоторыми медицинскими навыками обладали, но далеко не в том объеме, как алеуты, а уж центральные и восточные эскимосы полагались только на чудодейственную силу шаманов. Что же касается воды, то и эскимосы и чукчи ее боялись, и человека, выплывшего после крушения лодки в море, убивали – считали, что ему помогли злые духи.

Сравнение медицины алеутов и их соседей опять-таки может помочь нам разобраться в культурных связях алеутов.

Полтора месяца провели мы на острове Беринга. Говорить об итогах рано, эта экспедиция была лишь прелюдией к дальнейшей работе. И все-таки…

Мне удалось установить, что на острове Беринга люди старшего – а иногда и среднего – поколения многое еще помнят из алеутской народной медицины: травы, массаж, иглоукалывание.

Старушка Панькова мне рассказала две сказки – никем еще не записанные! – об орле и вороне. Рассказывала по-алеутски, сама себя и переводила. Еще пела. Сама глухая, поэтому просила дочь послушать магнитофон и все сокрушалась:

– По-русски-то так складно не выходит, как по-алеутски. Погоди-ка, дай-ка еще иначе скажу…

И старалась получше перевести, передать поточнее смысл.

Не раз ходила я с островитянами на берег моря. Отлив обнажал дно, и на песке жирно поблескивали буро-зеленые ленты водорослей. Кое-где проглядывали проплешины – там водорослей было меньше, и среди камней виднелись лакированные темные раковины. Для меня водоросли плохо различимы, а мои спутники, пожилые алеуты, сразу называли – какие съедобны, какие нет. Помнили они и как строить байдарки. Знали алеутские названия многих трав. Травы здесь так высоки – яркие, зеленые и очень сочные, – что в их зарослях можно заблудиться, как в лесу. Зато редкие деревья стелются по земле: тундра, и ветры дуют со всех сторон:

Подружилась я и со старым охотником-алеутом Григорьевым Сергеем Сергеевичем, большим знатоком местной истории и к тому же искусным резчиком по камню. Режет он миниатюрные скульптуры из мягкого местного «алеутского» камня.

Почувствовавшие ко мне доверие старушки посвятили меня в тайны национальной кухни: какие травки в пищу идут, как рыбу «сыровать». (Кстати, традиционная пища алеутов заслуживает пристального внимания: для человека, ею питающегося, не страшна цинга. Газета «Алеутская звезда» часто печатает алеутские рецепты. Они просты и – на Командорах – общедоступны: все нужное под рукой – морские ежи, водоросли, рыба.)

Многое еще предстоит нам узнать о прошлой и нынешней жизни алеутов. Но главное сделано: ледок настороженности растоплен. Я поняла это, когда однажды на улице Никольского меня окликнул старик алеут:

– Ты чего давно не заходила? Заходи-ка сегодня вечером…

В следующую свою экспедицию я уже еду к алеутам острова Беринга как к старым друзьям и знакомым, с которыми мы вместе будем делать одну работу.

Записал Л. Минц

На полу – яичная скорлупа, апельсиновые корки, растоптанные креветки, ботва, огрызки яблок, гнилые помидоры даже…

И грязь эта не где-нибудь – во дворце. И не на кухне, а в столовой, в столовой самого царя. Царя могучего государства Пергам. И ходят по столовой без опаски, не глядя под ноги. И мусор в зале лежит уже много лет, и убрать его не может никто, хотя убирают здесь часто и тщательно. Ибо мусор этот – всего лишь иллюзия. Его нет, а есть творение большого художника.

Пол в столовой дворца пергамских царей – огромная мозаичная картина. Выполнил ее в конце II века до нашей эры один из самых известных мастеров своего времени, Сосос. Называется мозаика «Осаратос ойкос», что значит «Неприбранная комната». Сам дворец не сохранился, но до нашего времени дошли описания и некоторые римские копии мозаик темы «Неприбранная комната».

Нетускнеющие картины, сложенные из маленьких кусочков различных пород камня и стекла, известны давно. Самая ранняя древнегреческая мозаика относится к IV веку до нашей эры, однако она уже настолько совершенна, что не могла быть первой и самой древней работой в Греции.

Римляне, признанные поклонники греческого искусства, не только тщательно копировали работы старых мастеров, но и продолжали традиции, творчески развивая их. Риму полюбился мрамор. Комбинируя крохотные – 5—10 миллиметров – кубики из разноцветных пород камня, мастера добивались большого декоративного эффекта.

Со временем римские работы начинают значительно отличаться от греческих. Эллинские традиции ориентировали на реалистическое изображение, то есть если это Геракл, то рельефно показана вся могучая мускулатура, если это сцена из комедии, то герои обязательно размещены в пространстве, сохранена перспектива. Все объемно и убедительно.

Прямолинейных римлян это смущало. Они в отличие от греков довольно часто ходили в сапогах, и мысль о тем, что наступать приходится на великолепную, почти живую фигуру Венеры или Юпитера, им, видимо, была неприятна. Во всяком случае, постепенно римские мозаики становятся более декоративными, менее реалистичными в построении, более плоскостными и условными. Этот период совпадает со временем расцвета и упадка империи.

После победы в Пунических войнах на месте уничтоженного государства Карфаген была образована римская провинция «Африка». В 46 году до нашей эры было присоединено еще одно государство – Нумидия – под названием «Новая Африка». При императоре Октавиане Августе (I век до нашей эры) был вновь отстроен Карфаген, ставший крупнейшим городом империи. Северную Африку того времени стали называть житницей Рима; росли города – во II веке нашей эры их насчитывалось около двухсот. Все говорило о новом подъеме.

Мозаика в Северной Африке была хорошо известна и раньше. Карфагеняне, например, пользовались кусочками камня неправильной формы, а в Александрии добавляли еще и синее стекло. Но Рим принес изобилие. По выражению современников, Африка оказалась вымощенной мозаикой. Характерно, что здесь этот вид искусства получил большее развитие, чем в метрополии. В это время в Италии господствовала черно-белая, контрастная техника, а на территории современного Туниса – многоцветье красок, богатство сюжетов – мифологические сцены охоты, рыбной ловли.

…Огромное панно – на слона напал питон, гигант пытается разорвать стальные кольца. Двое охотников несут убитого вепря, рядом бегут гончие. Псы преследуют кабана. Геркулес, венчаемый Викторией. Лев в окружении злаков: он очень-очень злой, с растрепанной привой, круглыми глазами, оскаленными зубами. Амуры ловят рыбу. В Древнем Риме амуры часто изображались в виде подростков в туниках, копирующих занятия взрослых. В V веке, на заре христианства, мозаика появляется на надгробных плитах – живший в это время в Северной Африке один из «отцов церкви», Августин, санкционировал мозаику как средство религиозного воздействия.

Но в том же веке Карфаген был завоеван вандалами Гензериха. Пришельцев с севера, германцев по происхождению, раздражали все эти выкрутасы с узорчатыми полами и бассейнами. Для них не было ничего приятней, чем, пустив оливковую рощу на дрова, запалить посреди какого-нибудь из залов великолепный, огромный, черно-дышащий – очистительный и магический – костер.

Это время характеризуется заметным упадком африканской мозаики.

В сценах, когда-то полных жизни и оптимизма, теперь царит сухой аскетизм. Часто появляются орнаментальные произведения – плетенки, «павлиньи перья», сочетания геометрических фигур и христианских символов. Все это несет явные черты застоя и упадка.

Возрождение монументальной мозаики наступило с победой в VI веке императора Юстиниана над вандалами и присоединением африканского побережья к Византии.