У нас оно зовется
«снегом».
Его
все государство ждет...
Идет
мороженое с неба.
Просторно,
сказочно идет.
Оно похрустывает слабо,
к прохожим
просится в друзья...
— А это сладко?..
— Очень сладко.
Т а к сладко, что сказать нельзя...
73
М о й собеседник затихает.
Глядит
неведомо куда...
— Л вы счастливые...—
вздыхает.
Я соглашаюсь:
— Иногда.
И Е Р О Г Л И Ф Ы
С. В. Неверову
Я в японский быт врастаю.
Интересный крест несу.
В иероглифах плутаю,
как в загадочном лесу.
Иероглифы приветствий,
поворотов головы.
Иероглифы созвездий.
И безмолвья. И молвы.
И луна — как иероглиф.
И вдали от городов
иероглифы вороньих
перепутанных следов...
Тучи с неба опустились.
Д о ж д ь со снегом пополам.
Иероглифы гостиниц.
Иероглифы реклам...
Я г л я ж у , вконец продрогнув,—
рано вынырнув
из сна,
на квадратный иероглиф
запотевшего окна.
Одеяла не помогут —
натяни хоть до бровей.
За окном покорно мокнут
иероглифы ветвей...
И, наверное, для драки
ждет у старого моста
иероглиф
злой собаки
иероглифа —
кота.
74
ГОЛОС АФРИКАНСКОГО ПОЭТА
Испуг читаю
в ваших синих взорах.
Слова читаю:
«Боже, пронеси!..»
У нас,
к а к у испытанных боксеров,
почти у всех — приплюснуты носы.
И взгляд упрям.
И губы — в изобнлье.
На внешность
я не жалуюсь творцу.
Ведь если б вас
так терпеливо били!
Т а к тщательно хлестали по лицу!
Т а к показательно
гноили в трюмах!..
Но в гуле изменившейся судьбы
для вас — велеречивых и угрюмых —
мы до сих пор — как беглые рабы!..
Мы не забыли вашего у р о к а ,
цветистых притч о зле и о добре.
Мы — черные.
К а к пашня.
К а к дорога.
Мы — черные.
К а к чернь
на серебре...
И над планетой —
вечною и бедной —
я возношу свой обожженный торс.
И свято верю в т о ,
что дьявол —
белый.
И в то, что черный —
бог Исус Христос
Запомните, глаза привычно пяля
в торжественность
соборной полутьмы:
чернеют не от времени
распятья!
75
Они
хотят быть черными.
К а к мы!..
До гроба буду белою вороной
я — черный —
в ваших пестрых городах.
И все-таки,—
грозой пророкотав,—
взойдет мой голос
над землей огромной!
Т Р Е Щ И Н К А
Речка Тахо,
речка Тахо под Толедо...
Над зеленою водой
бормочет птаха.
Желтоватая долина —
как тарелка.
Трещинкой на дне долины —
речка Т а х о .
А Толедо — к а к нахмуренное чудо.
К а к далекий отзвук
рыцарского гимна.
Тусклым золотом
блестит его кольчуга...
Я не слушаю начитанного гида.
Голос гида для меня звучит нелепо.
Почему-то мне глядеть на город
больно.
Слишком долго я шагал к тебе,
Толедо!
Исполняются желанья слишком поздно...
Память снова подымается из праха.
Вновь клянутся пацаны
у школьной карты.
Крепок долгий сон
бойцов интербригады...
Ты —
к а к трещинка на сердце,
речка Тахо.
76
АЛЬЕНДЕ
Молчит убийца в генеральском чипе.
Блестят штыки военного парада.
На карте
у з к а я полоска Чили
кровоточит,
к а к сабельная рана.
Уходит человек
в века н в песню...
О к а к они убить его спешили!
О как хотели —
«при попытке к бегству»!..
Его убили
при попытке к ж и з н и .
ГИТАРА Г Л Р С И Л Л О Р К И
А одна струна —
тетива,
зазвеневшая из темноты.
Вместо стрел в колчане —
слова.
Л когда захочу —
цветы.
Л вторая струна — река.
Я дотрагиваюсь до нее.
Я дотрагиваюсь слегка.
И смеется детство мое.
Есть и третья струна — змея.
Не отдергивайте р у к и :
это просто придумал я —
пусть боятся мои враги.
Л четвертая в небе живет.
А четвертая схожа с зарей.
Это — радуга, что плывет
над моею бедной землей.
Вместо пятой струны — лоза.
Поскорее друзей зови!
Начинать без вина нельзя
ни мелодии, ни любви.
77
А была и еще одна
очень трепетная струна.
Но ее — такие дела —
злая пуля
оборвала.
К О Ч Е В Н И К И
'/. Чимиду
У юрты ж д у т оседланные кони.
Стоит кумыс на низеньком столе...
Я знал давно, я чувствовал,
что корни
мои —
вот в этой
пепельной земле!..
Вскипает чай задумчиво и к р у т о , —
клубящегося пара торжество.
И медленно
плывет кумыс по кругу.
И люди величаво пьют его...
А что ИМ стоит на ноги подняться,
к высокому порогу подойти.
«Айда!»
И все.
М и н у т через пятнадцать
они у ж е не здесь.
Они — в пути...
К с к ж а л о к и неточен был учебник!
К а к он пугал меня!
К а к голосил:
«Кочевники!!»
Да я и сам кочевник!
Я сын дороги.
Самый верный сын...
Все в лес смотрю.
И как меня ни кормят,
и как я над собою ни острю,—
из очень теплых и удобных комнат
я
в лес смотрю.
78
Вес время
в лес смотрю!
То — север,
то — большое солнце ю г а !
То — ивняки,
то — колкое жнивье...
И снова я раскладываю юрту,
чтобы потом опять
собрать ее!..
Приходит ночь.
И вновь рассветы брезжат,
протяжными росинками звеня...
И подо мной, к а к колесо тележье,
поскрипывает
добрая
земля.
Р Е Ч К А П Н Я
Над ущельями.
над сутолокой к р у ч ,
над дорогой,
убегающей вниз,
уцепившийся за солнечный л у ч ,
жаворонок легкий повис.
Я его не слышу.
Д л я меня
жаворонок этот — не в счет.
Я пришел туда, где течет
маленькая речка И н я .
Что, казалось бы, такого
в пей?
Ручеек течет меж камней.
Переплюнуть м о ж н о ,
вброд перейти,
перепрыгнуть без усилий почти.
Речка, речка! Понимаешь ли ты,
почему
по перекрученной тропе
я пришел твоей напиться воды,
я пришел за песней к тебе?
...В белой пене,
В тучах брызг
сгоряча
79
вниз, в долину,
ты летишь с вышины,
вдохновенно и сердито урча
И локтями раздвигая валуны.
Холод тонких мартовских льдин
ты несешь в темно-зеленом нутре...
У меня приятель есть один,—
он скривился б,
па тебя посмотрев.
Он сказал бы, брови выгнув в дугу,
оглядев твои бешеный бег:
— Этих глупых
маленьких рек
я никак понять не могу.
Д л я чего они? Кому нужны?
И вообще зачем в них вода?
Если в речке нет глубины,
разве ж это речка тогда?
Разве ж она сможет, звеня,
славу о себе пронести?..
Ты прости его,
речушка И н я !
Несмышленый он еще.
Ты прости.
О Т Е Ц И С Ы Н
М. Магомасву
Бывает, песни не поются
ни наяву и ни во сне.
Отец хотел с войны вернуться,
да задержался
на войне.
Прошло и двадцать лет, и больше...
Устав над памятью грустить,
однажды сын приехал в Польшу —
отца родного навестить.
Он отыскал его.
А дальше —
склонил он голову свою.
У ж е он был
чуть-чуть постарше
80
отца,
убитого в бою...
А на могиле, на могиле
лежали белые цветы.
Они сейчас п о х о ж и были
на госпитальные бинты.
И тяжело плескались флаги.
