-- Староверы уже дважды вечевали разрешение исторической науки.

-- Провалилось?

-- Пока -- да.

-- Не надо, -- горячо заговорил Гоша, -- не надо нам исторической науки. И художественной

литературы не надо. Пусть будет все, как есть. Ради одного этого мы обязаны туда вернуться.

Выступить, доказать, навсегда запретить староверство -- и можно умирать. Я только этим и живу, не

подыхаю. Василий! Если не выдержу, это будет твой долг! Поклянись!

Краснов усмехнулся наивности бывшего старовера и немедленно выдал требуемую клятву, не

сомневаясь, что верность ей от сможет сохранить до самой своей и Гошиной смерти.119

Через час присяжные заявили: "Мы не ОСО"* и отложили решение до завтра. (*Особое

совещание - разновидность суда НКВД).

3. Посмертно уважаемый.

А ведь Краснов всерьез надеялся прожить под именем Александра Краснова остаток жизни в

ЭТОМ мире. Он смирился с невозможностью вернуться к Светлане, хотя это и мучило его больше

всего на свете. Он не хотел больше ни славы, ни власти, ни служения народу. Он хотел сегодня

дожить до завтра, потом до следующего дня, до следующего... Вернее, не до дня, а до ночи, ибо к

дням своего рабства он совсем потерял интерес. Его интересовала теперь исключительно жизнь во

снах, ибо в эти бесконечные ночные часы он бывал свободен, он видел Лабирию, Светлану и совсем

еще беспомощного сынишку, которого она зовет Васенькой. Он видел во снах Александра Краснова.

Он вовсе не стал спать с его Светкой, а живет с какой-то медработницей из лечебни и работает в

"Скорой помощи"… Эти сны грели Василия по ночам и давали днем силы дождаться следующего

вечера.

Двое блаженных спали на соседних нарах и становились все более похожи -- худобой и

безумным блеском голодных глаз, от которых отворачивался "фронтовик" Бугрин, потерявший

интерес к своему предшественнику после неудавшейся расправы. Работали они -- по слабости

здоровья -- на "легкой" работе: заготавливали дрова для своего барака. Таких бедолаг, как они, было

на ближней лесной командировке по двое от каждого барака, и гуманный смысл их назначения сюда

заключался в возможности дотянуть до зимы, а дальше -- как кому повезет.

Лучше было бы, конечно, в библиотеке, но оттуда Краснова удалили уже на следующий день

после суда в бараке. Бугрин обставил это с обычным своим изяществом. Вызвал, показал врачу, и

врач "прописал" чистый воздух. "Чтобы уберечь тебя от прииска, -- заботливо сообщил Бугрин, --

поставлю тебя с Дойкиным на заготовку дров. За лето придешь в себя, а там -- что-нибудь

придумаем. -- И посетовал: -- Угораздило же тебя попасть под взрыв".

Было ясно, что прииск ожидает Краснова зимой. Как сказал его барачный адвокат, майор

Болотников: "Что и требовалось доказать".

Согласно решению военного суда, состоявшегося еще в больнице и носившего характер

мимолетный и формальный, Краснову предстояло выдержать еще две зимы, и это было

неосуществимо. Так считали все, кто имел с ним дело в бараке, а это были все участники зековского

суда над ним. Задача стояла: не дать Бугрину замучить Краснова. Из принципа. В знак протеста.

Именно и только по этой причине, убедившись в порядочности Василия, его посвятили в план

восстания.

-- Блатным была амнистия, -- говорил Болотников. -- Нас она не коснулась. Это значит, что

Берию сделали крайним, но ничего не изменили. Так было с Ежовым, а до него -- с Ягодой. Свободу

не дадут, ее надо брать.

Готовился большой этап на прииск. Дорога шла вплотную к командировке, где "доходяги"

заготавливали дрова. Успех целиком зависел от Гоши и Краснова. Откормиться за неделю,

оставшуюся до этапа, снять в день отправки своих малочисленных охранников и рано утром

положить поперек дороги дерево или камни, чтобы остановить колонну. Огнем захваченного оружия

связать конвоиров, которые поедут в заднем грузовике. Остальное -- дело этапа.

Их откармливали сгущенкой и тушенкой, добытыми каким-то невероятным путем с офицерского

склада. Они давились шоколадом и объедались галетами, которые калорийнее хлеба. И им удалось,

припомнив лабирийскую боевую выучку, обезоружить ночью охрану своей командировки. Прочим

доходягам было велено помочь в перегораживании дороги, а затем убираться к чертовой матери.

Они залегли у дороги за поворотом, в том же, наверное, месте, где Александр Краснов три года

назад сломал себе ногу. Они лежали очень близко от дороги, обложенные гранатами и плоскими

судаевскими магазинами, держа наготове легкие и удобные судаевские автоматы -- давнишнюю

честолюбивую мечту капитана Краснова. Они договорились не применять гранат без самой крайней,

смертельной нужды. Гранат было всего восемь, слабосильных рубчатых "лимонок".

Они прождали до утра, и колонна "зисов" пришла к завалу и остановилась так, как было учтено --

последним грузовиком напротив них. Дорога была прорезана в сопке, хорошо поросшей

лиственничным лесом. Они открыли прицельный огонь по прыгающим из кузова конвоирам. Не

оставляя им шансов на спасение. Застрочили автоматы по всей колонне. К заднему грузовику от всех

машин бежали люди в грязных зековских бушлатах. Краснов с Гошей скатились к разгромленному

конвою раньше всех. Они собирали гранаты, только гранаты -- в заранее приготовленные сумки.

-- Спасибо, капитан! -- Болотников налетел с протянутой рукой. -- Молодчики! Примите мое

посмертное уважение.

И он повернулся к вооруженным своим бойцам, отдавая приказания.

-- Ну? -- Гоша посмотрел в глаза Краснову.

-- Пошли, -- кивнул Краснов.

Они стали подниматься на откос, чтобы, спустившись на ту сторону сопки, взять курс по прямой в

сторону "Ближнего". На этой прямой им встретится распадок, заросший лесом. По распадку будет 120

бежать золотоносный ручеек, в котором Краснов когда-то даже намыл немного золотишка (черт его

знает, где оно теперь). Там, на берегу ручья, они увидят заросшее кипреем Кешкино пепелище,

полузасыпанное взорванным входом в тоннель. У них есть две кайлушки, две саперные лопатки,

веревка и с полсотни гранат-"лимонок". Они будут раскапывать, растаскивать, взрывать, грызть

зубами, но они войдут в тоннель...

Эпилог.

-- Кушай, кушай Васенька. Тебе надо сил набираться. Тебе какая забота -- спи да кушай. Да

опять спи. А мне, сынок, хоть спать не ложись. То твой папка снился заключенным, то больным, то

вешали его какие-то страшилища. То он тяжести таскал, то от голода умирал, то дрова пилил... А

сегодня -- совсем страшно. Стрелял папка по своим, потом бежал куда-то, а с ним какой-то худющий-

худющий, еще худее нашего папки. Ну, ничего, это они побежали домой. Скоро-скоро будет папка

дома, буду вас двоих откармливать. И больше никуда его не отпустим. Что это такое: из дому бегать?

Ух, ты, папка, такой-сякой.

"Ах, сынок, не могу я рассказать тебе весь этот сон: а вдруг ты уже что-нибудь там, в своей

головенке, кумекаешь? Возьмешь, да напугаешься. Бежал твой папка с сопки вниз, в руке автомат, на

плече -- сумка с гранатами, бежал да оглянулся. И увидел, что едут по дороге еще два грузовика с

солдатами. Едут прямо туда, где он был только что. Едут убивать его товарищей. Далеко еще им до

того поворота, а папке до них -- близко. И бросился он наперерез тем грузовикам и залег у дороги с

автоматом. И тот худой с ним вместе. И гранаты они достали из сумок... Но на этом сон закончился.

Что там с нашим папкой?.."

-- Сын, а сын, что там с нашим папкой?