— Куда вы собираетесь плыть? — осведомился Майлс.

Прошла неделя, но Харден уже достаточно отдохнул, для того чтобы лично присматривать за ремонтом «Лебедя». Сейчас они сидели одни в офисе владельца лодочной стоянки.

— На север.

Майлс криво усмехнулся и снова разлил чай по чашкам.

— В Атлантику или в Индийский океан?

Харден глядел на него не без восхищения; он держал свои планы при себе, но израильтянин не прекращал попыток выведать их.

— Вы можете организовать перевозку яхты на грузовом корабле до Дурбана?

— Значит, на восток.

— Да, Дурбан расположен там. И кроме того, огибать мыс Доброй Надежды зимой — дело непростое. Вы сэкономите мне две или три недели.

— Куда торопиться? «Левиафан» застрял в Кейптауне на месяц.

Харден пожал плечами. Даже больше — на шесть или семь недель, как он узнал в барах, где собирались рабочие, ремонтирующие танкер. Было отрадно услышать, что кое-что Майлсу неизвестно.

— Вы можете это организовать? — повторил он свой вопрос.

— Конечно, но я буду меньше беспокоиться, если вы расскажете мне о своих намерениях хотя бы в общих чертах.

— Нет, этот номер не пройдет.

Майлс раздраженно нахмурился, и Харден, не желая выводить его из себя, поставил свою чашку на поцарапанный деревянный стол и посмотрел израильтянину в глаза.

— Майлс, я хочу кое-что объяснить. — Он показал через окно на свою яхту. — Снова оказавшись в море на «Лебеде», я буду сам себе хозяин. Я смогу отправиться в любом направлении, если меня понесет туда ветер. Я смогу плыть даже туда, куда ветер не будет меня пускать. Но не более чем на семи узлах. За день я пройду максимум сто шестьдесят — сто семьдесят миль, если очень постараюсь. Самолет пролетает такое расстояние за двенадцать минут. Вы улавливаете мою мысль?

— Очевидно, вы хотите сказать, что в любой момент вас можно найти в пределах ограниченного пространства, но я не вполне понимаю, почему вы не хотите...

— Я буду рыбкой в аквариуме, — ответил Харден. — Единственный выход — спрятать аквариум. Следовательно, мне никому нельзя говорить, куда я направляюсь. Через два дня после выхода из Дурбана я буду сам себе хозяин.

— Но вы не обойдетесь без моей помощи.

— Мне нужно только знать час, когда «Левиафан» покинет Кейптаун, и все.

— Не считая перехода на борту грузового корабля... ремонта... продовольствия...

— Все это полезно, но не необходимо.

— А как вы достанете деньги? Вас разыскивает американская военная полиция. Вам вряд ли удастся использовать карточку «Америкэн экспресс».

— Я врач, — заявил Харден. — Я могу отправиться в самую грязную дыру этого года и заработать тысячу баксов, зашив рану взломщику, подстреленному хозяином дома, в который он залез.

— Это будет стоить больше тысячи долларов, — проворчал Майлс.

— Я дам вам долговую расписку для моего адвоката в Нью-Йорке.

— Спасибо, не нужно.

— Я так не думаю.

— И кроме того, пожалуйста, не зашивайте раны преступникам. Если вы еще этого не заметили, мы находимся в полицейском государстве. В общем-то, чем скорее я отсюда уберусь, тем лучше всем нам будет.

— Найдите мне место на корабле, — сказал Харден. — Я признателен вам за помощь, но не собираюсь говорить о своих планах.

— Не уверен, что смогу это себе позволить, — пробормотал Майлс. — Может быть, мне придется пересмотреть свое решение.

— Идите и пересматривайте, — ответил Харден, устало поднимаясь на ноги. — А я пойду ремонтировать яхту.

«Лебедь» был поднят из воды палубным краном и водружен на шлюпбалку на палубе судна, после чего корабль немедленно отправился в путь. Доннер договорился, что его заберет лоцманский бот. Он стоял рядом с Харденом и вместе с ним смотрел, как корабль выходит из дока Дункан, мимо «Левиафана». Танкер, корпус которого до сих пор находился в наклонном положении, больше походил на скалистый мыс, чем на корабль.

Губы Хардена сардонически искривились, а взгляд был прикован к изувеченному танкеру, пока они не оказались за волноломом. Затем, когда к борту подошел лоцманский бот, он официальным тоном поблагодарил Доннера и пообещал поддерживать с ним связь по радио. У Доннера появилось тревожное чувство, что Харден смеется над ним.

— Удачи, доктор, — пожелал израильтянин, пожимая ему руку, и почувствовал, что в ней спрятано что-то твердое.

— Вы все время забываете, что я инженер-электрик, — беззаботно улыбнулся Харден, что с ним редко бывало, и раскрыл ладонь.

Доннер увидел в его руке маленький металлический предмет — электронное выслеживающее устройство, которое он прикрепил к мачте, чтобы знать, куда плывет Харден.

— Не извиняйтесь, — продолжил Харден. — Все равно я бы вам не поверил.

Грузовой корабль, на борту которого оказалась яхта, принадлежал компании «Польские океанские линии». Харден все свободное время спал и заставлял себя усиленно питаться. Он не вполне оправился после пережитых испытаний и все еще быстро уставал. Почти никто из команды не говорил по-английски, и ему было легко оставаться наедине с самим собой.

Майлс вручил ему пару писем от Ажарату. На третий день после выхода он открыл одно из них и прочел его несколько раз.

"Дорогой Питер,

Я, надеюсь, что твой разум восторжествует над чувствами, но вряд ли мои надежды оправдаются. Я боюсь, что ты позволишь чувствам вести себя навстречу ужасной гибели. Ты одержим прошлым, ты — человек, влюбленный и лишенный предмета своей любви, и моя трагедия в том же.

Прости мне этот унылый тон. Я хотела только убедить тебя не добавлять себе мучений, но я ужасно тоскую по тебе, а ведь прошла всего неделя".

Здесь чернила менялись с синих на черные — она написала продолжение на следующий день. За это время ее настроение переменилось.

"Спасибо тебе за часы и спасибо твоему другу Майлсу, который с потрясающей изобретательностью вырвал меня из лап южноафриканских расистов. Когда-нибудь я все расскажу тебе. Но хочу предупредить: я не хотела бы иметь его среди своих врагов.