Трос с блоком безнадежно запутались, и поднять «Дракон» из каюты было невозможно. Харден привязал гик к нескольким палубным уткам, затем закрепил противотанковую установку тросом, чтобы она не мешала вычерпывать воду.

Они всю ночь вычерпывали воду, стараясь держаться на ногах. Корпус барахтался в штормовых волнах, как пьяный, а их изнуренные тела жаждали сна и покоя. После каждой сотни ведер они устраивали недолгую передышку. На четвертой сотне Ажарату зачерпнула своим ведром уцелевшую банку с медом, и они жадно опустошили ее, набив рты сладкой вязкой субстанцией.

Ажарату приходилось хуже, потому что она не могла снять напряжение, размахивая руками. Несколько раз Харден пытался привести в действие помпу, но мелкие обломки засорили ее. Они работали до рассвета, и наконец, несмотря на то, что волны часто заливались под заплату над люком, слой воды стал слишком мелким, чтобы его можно было вычерпать ведрами. На дне каюты остался черный и вонючий суп из морской воды, машинного масла, аккумуляторной кислоты, плавающего дерева, одежды, книг, карт, одеял и инструментов.

Хардену удалось прочистить патрубок помпы, и Ажарату, опустившись на пол, подгоняла воду руками, а он качал, пока его руки и спина не онемели, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Тогда он выпрямился и прислонился к «Дракону», свисавшему в петле, как мертвая акула.

Ажарату привалилась к кожуху мотора. Сердце колотилось у нее в груди. Харден поднял ее из грязи и посадил на штурманский стол. Он погладил ей подбородок, чтобы привлечь внимание.

— Найди штормовой стаксель и какие-нибудь канаты и поднимайся наверх.

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— Быстро!

— Не знаю, смогу ли... — пробормотала он.

— Давай, шевелись. Мы еще не спасены.

Он подтолкнул ее к форпику и вышел на палубу. Ветер слегка утих, но волны были по-прежнему высокими. Он нашел аварийный румпель в ящике кокпита рядом со спасательным плотом и прикрепил его к валу руля. К его облегчению, вал двигался, значит, руль пережил аварию.

Ажарату передала ему несколько колец троса. Харден велел ей подложить матрасы под «Дракон» и, когда она исполнила приказание, перерезал канат, позволив оружию упасть на подстилку. Потом с ее помощью он поставил алюминиевую штангу вертикально и укрепил в гнезде мачты, обернув несколько раз нейлоновым канатом. Протянув от импровизированной мачты штаги к носу, корме и бортам, он поднял на нее штормовой стаксель и, еле двигаясь от изнеможения, убрал румпель, когда парус наполнился ветром и «Лебедь» перестал качаться.

Ажарату осторожно перелистывала слипшиеся страницы «Указаний к мореплаванию у юго-западного побережья Африки». Прошло пять дней с тех пор, как яхта перевернулась, и сейчас они медленно входили в Столовую бухту — гавань Кейптауна. Она расстилалась у подножия горы с невероятно плоской вершиной, так и называвшейся — Столовой.

— "Зимой, — читала Ажарату, — когда дуют северо-западные ветры, течение входит в Столовую бухту с северо-запада".

— Она закрыла книгу, пометив место ногтем.

— Нам это пригодится, — сказал Харден, оглядывая укороченные паруса. Яхту нес легкий холодный бриз, и у них почти не возникало необходимости управлять движением судна.

Секстанты были разбиты, радио и «Лоран» — тоже. Не имея понятия, куда их забросил шторм, Харден приблизительно держал курс по солнцу, желая только одного — плыть на запад, к земле. И наконец над горизонтом показалась Столовая гора, пурпурно-розовая на фоне невероятно голубого неба, подпираемая с одной стороны конической Львиной Головой, а с другой — изрезанным Пиком Дьявола. Ее силуэт невозможно было ни с чем спутать.

Сейчас, когда волны, напоминая о прошедшем шторме, несли их ко входу в бухту, Харден был рад, что среди немногих спасенных вещей, вместе с бесценными «Указаниями к мореплаванию», оказался и его паспорт. Ему понадобится помощь американского консульства, несмотря на неприятности из-за «Дракона», чтобы отправить Ажарату за пределы Южной Африки.

Шторм очистил Хардена от ненависти к «Левиафану», с ним осталась только стоящая перед глазами живая картина: огромный корабль разглаживает, как утюг, те самые волны, которые едва не погубили его. Харден был благодарен, что остался в живых, и смирился. Но море показало ему, что в смирении скрывается сила, возникающая у того, кто отведал страх, кто отступил, кто познал мощь, превосходящую его собственную силу. Как моряк Харден всегда признавал могущество океана. Но в «Левиафане» он увидел повелителя морей.

Это откровение внесло в душу Хардена не умиротворение, а опустошенность. Он ничего не хотел и знал, что пройдет много времени, прежде чем снова захочет что-нибудь. Начинать надо с малого. Он вывезет Ажарату из Южной Африки. Затем починит яхту и поплывет дальше. Куда — он не знал и не хотел знать.

Течение внесло яхту в бухту. Белые здания Кейптауна на далеком берегу сверкали под солнцем и казались волнами у подножия Столовой горы. В пяти милях от устья бухты каменные волноломы ограждали гавань, защищенную от штормов лучше, чем любой другой порт. Харден осмотрел гавань в бинокль в поисках маленькой, уединенной бухточки, где они могли бы починить яхту, не вступая в контакты с властями.

Южную часть акватории сразу же за волноломами занимали причалы для грузовых кораблей. Ажарату вслух читала «Указания к мореплаванию». В них упоминалась стоянка для яхт, расположенная позади дока Дункан. Харден мог разглядеть краны и пневматические погрузчики зерна в доке, но высокий черный мол закрывал от него стоянку для яхт. Они пришли к выводу, что она расположена слишком близко к центру Кейптауна. Разглядывая в бинокль побережье дальше к северу, Харден увидел какие-то заводы, рыболовецкую гавань и пригороды Кейптауна. Он решил еще глубже зайти в Столовую бухту, пока течение несет яхту, а затем плыть вдоль берега, чтобы найти подходящее место.

Ему не удалось запустить мотор, хотя проверка показала, что он не сильно сместился, когда яхта перевернулась. Нужно попробовать еще раз. Харден вручил Ажарату румпель, спустился вниз и стал орудовать заводной рукояткой. Через несколько минут двигатель многообещающе закашлял. Харден дернул ручку сильнее, и дизель с ревом пробудился к жизни. В приподнятом настроении Харден вернулся на палубу, взял румпель и включил переднюю передачу.