— Надень страховочный пояс! — прокричала Ажарату из кокпита.

Харден побежал к кокпиту, где оставил пояс.

«Даже в спокойном море, — вдалбливал он ей, — всегда надевай страховочный пояс, если работаешь рядом с бортом».

— Извини, — сказал он, застегивая пояс на себе. — Я забыл.

Он взглянул на нее. Ажарату напряженно сидела около штурвала. Его слова прозвучали глупо. Она называла его убийцей, а он извинялся за то, что не надел страховочный пояс. Ажарату встретила его взгляд горящими глазами.

— Чего ты хочешь?

— Ничего. Забавно: ты ненавидишь меня, но хочешь, чтобы я соблюдал осторожность.

— Ты думаешь, что я смогу одна плыть на этой чертовой яхте? — спросила Ажарату и вдруг разрыдалась. — Питер, ненависть здесь ни при чем. Послушай меня, пожалуйста.

Харден сел около нее. Эта истерика удивила его. В госпитале она всегда была спокойной, да, можно сказать, неприступной, а на борту яхты — неизменно жизнерадостной. Но сейчас расплакалась, как ребенок. Ее тело содрогалось от рыданий, и Харден обнял ее.

Ажарату прижала лицо к его груди.

— Мы столько всего вместе пережили... Я не верю, что ты способен на такое.

Харден сжал руками ее плечи, отстранил от себя и заставил взглянуть ему в глаза.

— А теперь ты послушай меня. Этот корабль погубил все, что я любил.

— Полюби что-нибудь еще, — ответила она. — Забудь мертвых, люби живых.

— Сначала я должен покончить с прошлым.

— Оставь прошлое в покое. Оно уже ушло.

— Еще нет.

— Ни один человек не может сказать, что ушло, а что нет.

— Черта с два не могу!

— Месть — это право Господа, а не твое.

— Я ждал, когда Он отомстит. Ты еще скажи, что «Левиафан» выполнял волю Бога, потопив мою яхту.

— Может быть это действительно была воля Бога.

— Лучше считай это деянием человека.

Лицо Ажарату окаменело, она перестала плакать.

Харден нервно встал. Яхта внезапно стала очень маленькой. Он шагнул вперед, но потом повернулся и снова схватил ее за плечи.

— Я скажу тебе еще кое-что, и понимай это как хочешь. Я думал, что схожу с ума. Меня терзали кошмары. Я погибал. До этого момента я знал наверняка, что должен потопить это чудовище.

— И у тебя не было сомнений?

Харден притянул ее к себе.

— Я боялся заниматься с тобой любовью. Я думал что ты расслабишь мою волю.

— И что?

— Наоборот, ты сделала меня гораздо сильнее.

— Каким образом?

— Ты напомнила мне, каким я был счастливым.

Ажарату вглядывалась в его лицо.

— А если бы я оказалась на «Левиафане», то ты все равно...

— Никакой разницы не было бы.

— Почему?

— Ты бы спаслась вместе с остальными.

— Почему ты в этом уверен? — спросила Ажарату, глядя ему в глаза.

— Ты не представляешь себе, насколько «Левиафан» велик. Он не потонет, как камень, и мгновенно не испарится. Он будет умирать долго.

— Питер, ты по-прежнему не в своем уме. Если он такой большой, то как ты его утопишь?

— Я знаю его изъян.

— Тебя убьют.

— Это не входит в мои планы, — сказал Харден, чуть улыбнувшись.

Ажарату высвободилась из его объятий.

— А что, если я попробую остановить тебя? — спросила она. — Что ты сделаешь, чтобы защитить свое право мести?

Харден посмотрел на нее и промолчал.

— Ты убьешь меня? — настаивала Ажарату.

Он холодно улыбнулся.

— Я уже об этом думал. В порту Монровии я высажу тебя в шлюпку и быстро уплыву.

— А если я сообщу властям о твоих намерениях?

— Тебя уже кто-то опередил. За мной охотятся на боевом вертолете.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— Тогда в любом случае все кончено. Ты не сможешь выполнить задуманное.

— Может быть.

— Что ты собираешься делать?

Харден слегка улыбнулся.

— Итак, ты хочешь выдать меня?

Ажарату яростно покачала головой.

— Я ничего не говорила.

— Я не могу рисковать.

— Что, если я дам тебе слово?

— Я буду подозревать, что ты успокаиваешь буйно помешанного.

Ажарату протиснулась мимо него и исчезла внизу. Харден поднял генуэзский парус, чтобы «Лебедь» снова набрал скорость. Пассат, который редко встречается так далеко на юге, постепенно крепчал, и время от времени спидометр показывал невероятную скорость — десять узлов. Яхта летела вперед, рассекая волны.

Наконец Ажарату вернулась в кокпит и целый час молчала. Ее лицо было замкнуто и лишено выражения. Харден следил за колебаниями стрелок спидометра. Ему показалось, что прибор поврежден. Нужно будет проверить скорость яхты по расстоянию, пройденному от полудня до полудня.

— Смотри, — внезапно сказал он, показывая на нос.

Ажарату не сразу последовала его призыву, но, когда она увидела радугу, танцующую в брызгах воды перед носом яхты, с ее губ сорвался возглас невольного восхищения.

— Какое чудо!

Цвета радуги были такими же четкими и чистыми, как свет в хрустальной призме. Радуга мерцала, как огонь бакена, появляясь, исчезая, снова появляясь, разбрасывая вспышки желтого, зеленого и синего цветов.

— Смотри! — выдохнула Ажарату.

Радуга окрасилась в красный цвет — такой же густой и яркий, как красная кардинальская шапка.

— Она похожа на кровь.

Харден мрачно глядел на радугу. Да, кровь. Как будто волны кровоточили, когда «Лебедь» рассекал их.

— У тебя есть план? — спросила она внезапно.

— А тебя это волнует?

— Я не хочу, чтобы ты погиб.

— Я тоже не хочу.

— Я не допущу этого, — сказала она энергично. — Я остановлю тебя.

— Не сможешь. Я же говорил тебе, что они уже знают.

— Нет, смогу.

Харден поглядел на Ажарату. Ее рот был упрямо сжат.

— Каким образом?

— Я заставлю своего отца использовать свое влияние в Либерии, Береге Слоновой Кости, Сенегале и Гане. Тебя поймают и арестуют.

— А тебе не приходило в голову, — спросил Харден, — что я могу сковать тебе ноги и выбросить за борт?

— Как рабыню?

— Перестань говорить глупости.

— Я чувствую себя твоей рабыней, — произнесла она тихо. — Но я знаю, что ты ничего мне не сделаешь.

Харден холодно посмотрел на нее. Если она так думает, он не сможет защититься.

— Ты думаешь, что мы возлюбленные, потому что занимались любовью при свете звезд?