Его лицо было искажено от боли. Из-под ладоней, прижатых к лицу, сочилась кровь, капая на его белую рубашку и приводя в ярость его друзей. Они усадили Огилви в кресло, в то время как бармен, крупный коренастый мужчина, двигался на Хардена, поднимая кулаки жестом опытного бойца.

Он нанес два молниеносных прямых удара, а затем косой удар справа, который попал Хардену в щеку и отшвырнул его к стойке. Пританцовывая и покачиваясь, бармен сделал еще два выпада, разбил Хардену губу и приготовился нанести удар в солнечное сплетение.

Но Харден отступил в сторону, и удар бармена попал в стойку. Разъяренный противник слепо бросился на Хардена, и тот оглушил его табуретом. Затем сел за угловой столик спиной к стене, оперев голову на руки, и стал ждать приезда полиции.

Его обвинили в появлении в нетрезвом виде в общественном месте, оскорблении действием и хулиганстве, и посадили в одну камеру с несколькими пьяными, которые все время угрожали избить молодого парня с Ямайки, обвиненного в краже со взломом. В качестве своего английского адреса Харден назвал госпиталь в Фоуэе.

На рассвете за ним снова пришла черная стена, гоня перед собой волну. На ее пенном гребне отчаянно барахталась Кэролайн. Он бросился ей на помощь и схватил ее за руку, но волна унесла ее прочь. Харден проснулся от собственного крика. Парень с Ямайки тряс его и бормотал: «Сэр, сэр, это только сон».

Утром полиция отвезла Хардена в суд. Отчетливо сознавая, что его грязный, растрепанный вид не пойдет ему на пользу, Харден намеревался потребовать адвоката и отсрочку суда, а если ему в этом откажут, просить помощи в американском посольстве.

Прежде чем он успел открыть рот, самоуверенный молодой человек стал произносить знакомые юридические формулы, и до Хардена не сразу дошло, что это не обвинитель, а его защитник. После того как были зачитаны пункты обвинения, полицейский констебль описал сцену, которую увидел в «Лансерз Армз». Лицо судьи сморщилось от негодования при упоминании о возрасте Огилви. Ситуация для Хардена несколько прояснилась, когда в зал суда вошла доктор Аканке в синем костюме мужского покроя и белом тюрбане, озабоченно улыбнулась ему и засвидетельствовала, что Харден был ее пациентом.

Судья устроил ей довольно пристрастный допрос. Когда стало видно, что он сомневается в ее врачебной квалификации, какой-то хорошо одетый молодой человек попросил разрешения поговорить с ним наедине. К молодому человеку присоединились несколько других людей, включая двоих негров. Все они собрались около судейского кресла, и судья несколько раз обращался к секретарю за советом.

— Пусть подсудимый подойдет, — наконец приказал он приставу.

Хардена подтолкнули вперед. Судья выглядел сбитым с толку.

— Доктор Харден, тот факт, что вы предстали перед судом, привлек внимание исключительно опытного адвоката, чиновника Министерства иностранных дел и двоих нигерийских дипломатов, не говоря уже о поверенном в делах американского посольства, который ждет меня в приемной. Если бы эти достойные лица пришли сюда, чтобы защитить хулигана, ударившего пожилого джентльмена и напавшего на бармена, который встал на защиту старика, я бы не обратил на их слова никакого внимания и передал бы ваше дело в высшую инстанцию. Однако они приехали сюда, в Хэмпстед, чтобы подтвердить показания вашего врача, которая утверждает, что вы перенесли мозговую травму и не полностью отвечаете за свои поступки. Я вынужден отпустить вас на ее попечение. Но я установлю за вами строжайшее наблюдение. Если вы когда-нибудь снова приблизитесь к капитану Огилви, я отправлю вас в тюрьму. Вам все ясно?

Доктор Аканке завезла Хардена в отель, чтобы он забрал вещи, затем направилась по шоссе МЗ в Корнуолл. Харден сидел, прислонившись к задней дверце «ровера». Он вспомнил, как позвонил Клайну с просьбой помочь и Клайн сказал «возвращайся домой».

Возвращаться домой? Куда? На улицы, по которым они гуляли, когда плавать под парусом было слишком холодно? В их любимые рестораны? Допустим, он найдет место, где они с Кэролайн никогда не были, но он все равно не сможет там оставаться, потому что будет знать: ей бы тут тоже понравилось.

Он думал об Огилви и «Левиафане».

Когда они проехали Шафтсбери, Харден сказал:

— Спасибо вам, доктор Аканке. Откуда вы выкопали этих важных шишек?

Доктор Аканке вела машину, держась обеими руками за рулевое колесо. Не отрывая взгляда от дороги, она ответила:

— Расизм стал в Англии серьезной проблемой, особенно в городах. Я боялась, что судья не поверит моим словам из-за цвета моей кожи, и поэтому обратилась за помощью в свое посольство.

— И они прислали двоих дипломатов и важного чиновника из английского МИДа? Хорошее у вас посольство!

Аканке улыбнулась.

— Не надо меня дразнить. Ходит упорный слух, что мой отец скоро станет начальником штаба нигерийской армии. А еще есть мнение, что я выйду замуж за сына одного крупного политика.

— Зачем вы приехали ко мне? — спросил Харден.

— Вы — мой пациент. Судя по всему, вы не поправились до конца.

— Поправился.

Она нахмурилась, сомневаясь в его словах.

— Вы считаете, что, ударив капитана Огилви, получили облегчение?

Харден улыбнулся, чтобы успокоить ее.

— Нет, — сказал он, — это была ошибка.

— Я рада, что вы это понимаете.

Да, он это понимал. Не капитан Огилви погубил его жену. Даже убив его, Харден не смог бы погасить свою ярость.

Пока Огилви работал в своем саду в Хэмпстеде, пока доктор Аканке везла Хардена по Дорсету, чудовище разгуливало на свободе, в очередной раз огибая Африку. И капитан, считавший, что управляет им, на самом деле был его пленником.

Она никогда не встречала врача, похожего на него. Он говорил, что не занимался хирургией, но проводил операции с решительностью и храбростью опытного хирурга, напоминая ей отца. Но ее отец был нигерийским солдатом из племени йоруба, а этот человек — белым американцем. У Ажарату появилось предчувствие, что она удачно придумала, решив через месяц отправиться домой.