Да что со мной происходит? Нужно прийти в чувства, взять себя в руки, иначе я сейчас свихнусь… Оглянувшись, я с екнувшим сердцем уставилась на закрытую дверь под лестницей.

Музыкальная комната. Развернувшись, я неуверенно шагнула к ней, помедлив у двери, и, решившись, зашла внутрь. Мягкая обстановка обласкала полыхающий мозг, а глаза неотрывно смотрели на красивый рояль, одиноко стоявший в отдалении от громадной книжной стены и окон. В детстве, когда было труднее всего, я прокрадывалась в музыкальное крыло и слушала звуки фортепиано, позволяя им вытеснять собой владеющие мной, кажущиеся сейчас совершенно мелочными, глупыми, переживания…

Лаковое покрытие манило своим сверканием, завораживая. Ноги сами понесли к мягкой, двойной лавочке. Медленно сев, я секунду помешкала и все же отпустила плюшевую игрушку, позволяя малышу сесть на моих коленях, неспешно погладив крышку ладонями, плавно ее подняла.

Пальцы дрогнули в нерешительности, замерев над черно-белыми клавишами, заставляя сжать их в кулаки. Конечно, я не имела права вторгаться в комнату, хранящую в себе память о Куросаки Масаки, но пока я одна, мне нужно подумать, успокоиться, привести в норму бушующие в душе чувства. Для меня сейчас это крайне необходимо. Никто меня не увидит, а Кон будет молчать, если я его попрошу. Маленький проныра удобнее устроился у меня на коленях, выжидающее глазея своими бусинками на замершую меня.

Прикрыв веки, я сделала глубокий вдох, задержав воздух в легких, позволяя ему наполнить кислородом напряженное тело, и, медленно выдохнув, открыла глаза, разжимая пальцы, чтобы бережно опустить их на клавиши, проверяя чистоту игры.

Этот сверкающий красавец был прекрасно настроен, мгновенно отозвавшись глубоким звуком, что немного удивило меня. Ичиго говорил, что на нем уже много лет никто не играет, а такое чувство, будто никто и не прекращал…

Остановившись, впитывая в себя утихающее эхо, я дождалась полной тишины и, мягко касаясь клавиш, взяла первые ноты, пробуждая рояль, заставляя его откликаться на каждое плавное касание моих подушечек пальцев.

Музыка заполняла собой уютную комнату нежной умиротворяющей мелодией, подхватывая меня, унося с собой неприятное чувство тревоги, засевшее глубоко в груди, туда, где нет места страху, нет места боли или душевным переживаниям, только мягкий, ласкающий слух звук, с каждым нажатием клавиши убаюкивающий мои бушующие чувства, рассеивая все потаенные страхи, пряча их на время, позволяя мне свободно вдохнуть…

Сейчас, позволив музыке нежно окутать меня, заглушая ею свои чувства, все вокруг как-то заострилось, казалось, я даже смотрю на окружающие меня вещи как-то не так, как-то по-особенному. Даже стук сердца, трепетно разгоняющего по венам кровь теперь другой — наполненный, более живой, более свободный… Все казалось куда ярче: цветы на подоконниках, приковавшие мой взгляд, показавшиеся в окне, плавно скользящие по небу тяжелые, серо-белые облака, время от времени открывающие взгляду солнце, разбавляя мягкие вспышки теплых лучиков маленькими прерывистыми радугами от едва заметного, все еще моросящего дождя.

Закрыв глаза, я отпустила себя, полностью погружаясь в мир звуков, не слыша ничего вокруг, только эту бархатистость нежной мелодии, легко заполняющей музыкальную комнату.

Хотелось раствориться в ней, вернуть своей душе крылья, позволить ей петь…

Меня накрыла тень, а плечи крепко обхватили чужие руки. Я испуганно дернулась, а рояль издал резкий протестующий звук, резанув по ушам. Нос защекотал его сводящий с ума запах, вынуждая меня сделать прерывистый, глубокий вдох.

— Прости, — промямлила я, чувствуя всплеск огненной лавы, взорвавшейся в каждой клеточке моего тела. Сглотнув, я рвано вдохнула, пытаясь отгородиться от собственных взбесившихся чувств, и потянула крышку рояля, мягко прикрывая клавиши, виновато, сипло прошептав. — Мне стоило сначала спросить…

— Я испугался, — защекотало теплое дыхание, отзываясь томительной нежностью в груди, заставляя сердце гулко трепыхаться о ребра. — Думал, что ты… не знаю, что бы я тогда сделал…

— Ичиго… — обалдело выдохнула я, поглощенная яркой вспышкой дикого облегчения, и тут до меня дошло. — Я чувствую тебя, чувствую твои эмоции?

— Мы закончили нашу с тобой связь, — хрипло выдохнул он мне в макушку, зарываясь лицом в мои волосы, заставляя по коже бегать миллиард щекочущих мурашек. — Теперь нам придется учиться жить с этим или учиться закрываться, чтобы не свести друг друга с ума…

Я затихла, поглощенная бушующими в нас чувствами, с трудом дыша, не в силах унять грохот собственного сердца. Секунда, и парень разжал руки, отпуская меня. Протест и слабое неприятное чувство укололо внизу живота, заставляя задохнуться от того, что я поняла. Он отстранялся, пытался отгородиться, не хотел касаться меня…

— Прости, я больше никогда…

— Нет, — выдохнула я, вскакивая с места, прижимая притихшего плюшевого льва к полыхающей груди. — Не смей говорить, что ты о чем-то там жалеешь, Куросаки Ичиго! Если ты это сделаешь, я тебя убью!

— Лика…

— Что, Лика?! — прошипела я, дрожа уже всем телом. — Ты собрался отгородиться от меня, отмахнуться, как от ненужной использованной игрушки, и это после того, что дал прочувствовать? После того, как я открыла перед вами обоими свою душу?

В груди полыхнуло, но какое-то стальное отторжения накрыло трепетное чувство ледяной глыбой, больно резанув в груди.

— Ты не понимаешь! — упрямо сорвался Куросаки, удушая меня своими эмоциями. — Мы чуть не убили тебя! Я никогда больше не позволю нам коснуться тебя и кончиком пальцев…

Хлесткий удар звоном разнесся по комнате, заставив меня резко вдохнуть. Я не хотела бить его, не хотела, это все его эмоции, он сейчас выплескивал ненависть к себе, вынудил меня ударить его. Окаменев, я позволила себе осторожно выдохнуть, дрожащим голосом прошептав.

— Придурок, если ты не заткнешься, я никогда тебя не прощу. Не смей манипулировать моими к тебе чувствами, слышишь? Не смей окатывать ненавистью к тебе. Так ты делаешь еще хуже и не только себе! Чокнутый эгоист, ты хоть на секунду подумал, чего хочу я?

Замерев, парень едва слышно прошептал:

— Прости…

— Тупой идиот, — выдохнула я, вцепившись в его футболку, и, не мешкая, потянула парня на себя, впившись в его губы поцелуем, не сдержав стона от того, что внутри все вспыхнуло убивающей смесью наших сплетающихся в одно эмоций…

POV: Иссин

Потерев лицо ладонями, я отложил карточку пациента, которую заполнял последние тридцать минут, не закончив даже первые три строчки. В голове все гудело и путалось, то и дело возвращая меня к бессознательной девочке, все никак не приходящей в себя.

На Ичиго уже было больно смотреть, но облегчать его мучения я не собирался. Парень сам виноват, что не сдержал свое второе я, стремясь отгородить малышку от нападок тварей. Признаться, мне стоило ожидать нечто подобное от пустого моего сына. Хичиго скорее убьет ее сам, чем позволит другому монстру получить ее душу…

Осмотрев девочку, Кискэ сказал, что ему нет смысла вмешиваться, Ичиго и так связан с Ликой-тян, как реяцу, так духовными узами. Все, что он может предпринять, это переместить девочку в магазин, чтобы было легче за ней наблюдать, но сын проявил стойкость, не позволив ее забрать. Урахара развел руками, сказав, что парня можно понять, к тому же, если посмотреть на произошедшее с другой стороны, оставив в девочке свою метку, Ичиго инстинктивно сделал то, что поможет Лике-тян выжить в нашем мире, если, конечно, она примет его яд…

— Господин Куросаки, — звучал в ушах его серьезный голос. — Мой вам совет, оставьте это на вашего сына. Сейчас только он способен поддержать в девушке жизнь, не позволив ей сдаться…

Да, Ичиго справится, тут я полностью могу положится на парня, к тому же, мальчик быстро привязывается к людям и за каждого готов отдать свою жизнь, а Лика-тян, она ведь особенная для моего сына… уверен, Ичиго и сам уже это понял, а если нет, то скоро поймет, не мне же ему об этом говорить? В конце-то концов, и до жирафа доходит на третьи сутки…