И Феофано впервые пожалела о Варде Валенте. Какая неосторожность, — не спросить, куда должен был повезти ее эте-риот!

— Скажите, — спросила она, пытаясь что-нибудь узнать у стоявшего перед ней гребца, — вы откуда сюда приплыли? Из залива Большого дворца или из Буколеона?

Воин, схватившись руками за мачту, едва держась на ногах, ответил:

— Мы плыли сюда не из залива, а из Золотого Рога.

И Феофано поняла, что она напрасно спрашивает об этом. В Большом дворце, а также и в Буколеоне сидит теперь Фео-дора. Это она, наверное, послала свою этерию на Прот, она задумала убить Феофано, а убила Варда Валента. Ей, Феофано, нечего соваться в тихие гавани Большого дворца или Буколеона — там ее ждет гибель, смерть.

— Мы поплывем туда, откуда вы вышли, в Золотой Рог, -приказала она воину.

Скедия мчалась дальше во мрак, в пустоту, рассекала высокие волны, то взлетая, то глубоко зарываясь в воду. Лились потоки воды, пронзительный, холодный ветер захватывал дух.

Но Феофано готова была пробиваться через все моря, преодолевая любые препятствия!

О чем думала Феофано в эту позднюю ночную пору?

Совсем еще недавно она в Большом дворце вершила Деле, опираясь на сильного и уничтожая слабого. Теперь же там, во дворце, был Иоанн, но что происходило у него в душе, она не знала и не понимала. Туда вернулась и властвовала дочь императора Константина, которую она выгнала из Большого дворца. Так куда же идти Феофано в Константинополе, к кому обратиться?

Ранним утром скедия, вынырнув из морского тумана, промчалась по волнам мимо высоких стен и гавани Буколеона, мимо Большого дворца, круто свернула у мыса, где стоял Акрополь, налево и вошла в тихие воды Золотого Рога. Здесь гребцы взялись за весла и пригнали скедию к рыбачьей пристани, где уже стояли сотни челнов.

В женщине, которая, закутав шалью голову, вышла из скедии, направилась к воротам в стене и вместе со многими рыбаками и их женами беспрепятственно миновала их, никто не узнал бы Феофано. Никто не узнал ее и когда она шла в крикливой толпе по улице Месы, направляясь к Большому дворцу.

Однако в Большой дворец Феофано не пошла, а присоединилась к толпе богомольцев, идущих к святой Софии; с ними вступила в подворье собора, на паперть…

Очутившись в соборе, Феофано почувствовала себя свободнее. Богомольцев было еще мало. Слышались приглушенные шаги, звучали неясные голоса, в узкие окна огромного купола вливался синий свет. Внизу все еще было окутано полумраком, среди которого кое-где теплились, освещая золотые и серебряные ризы икон, желтые огоньки свечей.

Феофано хорошо знала этот собор. Сколько раз она приходила сюда замаливать свои грехи, просить у Бога счастья! Вон слева, в темноте, едва-едва вырисовывается дверь, за которой, как это хорошо известно Феофано, идет вверх длинная узкая лестница, а за ней начинается ряд палат с ложами, откуда можно незаметно для богомольцев наблюдать сверху за всем, что происходит в соборе и алтаре. Это катихумений — покои василиссы, куда никто, кроме нее, не имеет права заходить, где никто не может ее беспокоить. По правую руку от алтаря расположены такие же покои — мутаторий — для василевса.

И вдруг у Феофано возникла мысль, которая сначала показалась ей безрассудной, невыполнимой, а потом — удачным, разумным выходом из того сложного положения, в каком она оказалась. Все еще не снимая темной шали с головы, Феофано осторожно прокралась вдоль стены, остановилась, оглянулась по сторонам, снова прошла дальше и еще раз остановилась.

Теперь она стояла у порога двери, которая вела в катиху-мений. За дверью, где обычно стояла стража, никого не было. Феофано переступила порог и быстро побежала по ступеням.

— Куда? Куда? — услышала она за собой голос и шаги.

Но Феофано, уже сняв с головы шаль, смело поднималась по ступеням. Вот она в катихумении, дошла до кресла, в котором когда-то сидела как василисса, и тотчас опустилась, вернее, упала в него.

Здесь, в катихумении и в окружающих его покоях, никто, даже патриарх, не имел права посягнуть на нее. Это был единственный уголок в империи, где она оставалась императрицей. У величайшей грешницы мира защитником теперь был Бог.

К Феофано подбежали слуги, требуя покинуть катихумении.

Она ответила им:

— Я — василисса, а вы ступайте прочь!

Потом в катихумении явились священники, затем два епископа, они просили, чтобы Феофано встала с кресла. Феофано сказала:

— Зачем вы пришли? Что вам нужно? Я буду говорить только с патриархом Полиевктом…

— Патриарх Полиевкт почил.

— Тем лучше, — дерзко ответила Феофано. — Тогда пусть сюда придет живой патриарх.

И новый патриарх — монах с горы Олимп Василий — явился в катихумении.

Когда она увидела неловкого, костлявого монаха с лицом, до того заросшим волосами, что видны были только лоб, глаза, нос и рот, ее охватила ярость, как некогда в кабаке отца.

— Кто ты? — сурово спросила Феофано.

— Я… патриарх Василий.

— Ты — вселенский патриарх Василий? — Феофано расхохоталась. — Не верю! Перекрестись!

Растерянный патриарх перекрестился.

— Так чего же ты хочешь?

— Я требую, чтобы ты покинула святой храм.

— Покинула храм?! — смеялась Феофано. — О нет! Я не уйду, патриарх, отсюда никуда, пока не явится император Иоанн. И прикажи своим слугам принести мне есть и пить.

И случилось то, чего никогда не бывало в храме святой Софии. По строгому велению испуганной василиссы Феодоры патриарх Василий приказал священнослужителям день и ночь править в соборе службу, молиться за победу императора Иоанна над тавроскифами. Но все ворота и двери собора патриарх Василий велел держать на замке, а возле них поставили еще этериотов.

Только одна дверь, с северной стороны собора, где тоже стояли этериоты, оставалась отпертой — вход в катихумений. Но в эту дверь могли войти лишь патриарх да император.