– А много у вас кукол, баас Карл? – спросил он, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

Господин Карл Барба поправил очки, с неудовольствием заметил множество застрявших в бороде стружек и вытряхнул их.

– Не очень много, Фриц. Не очень, si. Но мне хватает.

Он отложил заготовку, встал, с усилием откинул крышку самого большого сундука, перегнулся через его край и с головой зарылся в ворох тряпок, долженствующих, вероятно, изображать собою декорации. В солнечных лучах заклубилась пыль. Заинтригованный, Фриц приподнялся на локтях и наблюдал. Наконец Барба вынырнул наружу. В руках его был белый бесформенный ком, из которого торчали какие-то палки.

– Обычно я не даю больших представлений, – сказал он, отдуваясь и вытирая пот. – Управляться с ниточными куклами без помощников сложновато, больше чем с двумя я не справляюсь, разве только примостить одну заранее где-нибудь в уголке сцены. Но я исповедую жанр commedia dell’arte – «комедию масок», а там не требуется много действующих лиц.

– Комедию масок? – повторил Фриц. – А что это?

– Ты ни разу её не видел? Её придумали в Италии, но и у вас её играют часто. Странно, что ты её не видел. А впрочем, да, ты ведь немец. В ней нет готовых персонажей, только маски с именами, как актёры. Есть много готовых пьес, которые они разыгрывают меж собой, но обычно я придумываю их по ходу дела: никогда не знаешь, чего народу захочется. Обычно их играют настоящие, живые люди, но у меня дома, в Сицилии, это театр марионеток. Смотри, я тебе сейчас покажу.

И он развернул свёрток, на поверку оказавшийся грустной куклой в белом балахоне с большим плоёным воротником и в чёрной шапочке, сидевшей на его затылке, как ореховая плюска. Господин Карл осторожно уложил куклу на палубу, сунул бороду в карман, залез с ногами на сундук, чтобы растянуть на нужную длину марионеточные нити, взял в одну руку крестовину, а в другую – перекладину и… кукла ожила! Фриц заворожённо наблюдал, как она поднимает голову, медленно встаёт и смотрит вверх, а после обращает к нему белое лицо с нарисованной слезой под правым глазом.

– Вот видишь? – сказал бородач, преловко двигая верёвками и палочками. – Видишь, si? Его зовут Пьеро.

– Почему он такой грустный? – спросил Фриц.

– О, это грустная история, мой мальчик. Si, очень грустная. От него ушла невеста.

Кукла разом сникла и закрыла лицо рукавами широкой рубахи. Затряслась в рыданиях. Нити, тянущиеся к её рукам, ногам и голове, были почти незаметны, и всё происходящее походило на волшебство.

– Она пропала. Изменила. Убежала от него. Ушла к другому, si. Он ничего не ест, страдает и пишет стихи.

– А к кому она ушла?

– А! – Господин Карл отложил белую куклу, спрыгнул с сундука, откинул крышку и извлёк наружу нечто яркое, цветастое, с бубенчиком на колпаке и ухмыляющейся рожицей. Опять залез наверх, расправил нити и явил новую куклу во всей красе.

– Это Арлекин! – объявил он.

Раскрашенная кукла ухарски притопнула ногой и закружилась в пляске, помахала мальчику рукой и показала «нос». Фриц не удержался и хихикнул.

– Он слуга и озорник, бездельник и дурак, хитрец и забияка, он часто поколачивает остальных, особенно Пьеро. Si, где драка, там ищи его! Где он, там плутни и проделки.

– Это к нему и ушла невеста Пьеро?

– Scuzi? А, да, si. Её зовут Коломбина. Вот она. – Он снова слазал в ящик и достал оттуда куклу-девочку в цветастой юбке, тотчас выдавшую пару па жеманного затейливого танца и пославшую мальчишке воздушный поцелуй.

– А ещё кто есть?

– О, много кто. – Карл-баас опустил марионеточные крестовины и устало сел на крышку сундука. Извлёк из кармана бороду, потом носовой платок, вытер пот и в обратном порядке сунул их обратно. – Я не стану сейчас всех доставать и показывать: ты их всё равно потом увидишь. Есть Панталоне, старый купец, он глупый и жадный, его все обманывают. Ещё есть его слуга Бригелла, он друг Пьеро и Арлекина. А вот Скапино или Скапен, – хитрец и ловкий плут. Есть Доктор – болтун и шарлатан, а есть Тарталья – он учёный и педант. А есть ещё Капитан, такой трусливый пьяница со шпагой, а ещё Октавио, Лусинда… И ещё есть Пульчинелла, здесь его зовут Полишинель. Как раз его-то, – он кивнул на нож и заготовку, – я сейчас и вырезаю.

– Разве его у вас до того не было?

– О, его, вместе с Капитаном, конфисковал у меня настоящий капитан городской стражи, когда мы в последний раз давали представление. Тогда, кстати, мне пробили барабан, а моего слугу изрядным образом поколотили. Видно, после этого он и решил, что с него хватит, и при первой возможности дал дёру. Вот я и делаю нового.

– Слугу?

– Полишинеля!

Фриц заметил, что хозяин начинает сердиться, и поспешил исправить положение, хотя про себя решил попозже выяснить, за что такое их поколотили стражники.

– Ох, вы так ловко с ними управляетесь. Честное слово! Я даже как-то забыл, что это вы там, наверху, ими шевелите. Они у вас… будто сами двигались.

Бородач усмехнулся.

– Ах, друг мой Фрицо! Любое искусство полно тайн. Ты сам не подозреваешь, как ты близок к истине. У каждой куклы есть l’anima – душа. У каждой есть характер и свои замашки. Не поверишь, – тут Карл-баас огляделся, наклонился к Фридриху поближе и, понизив голос до заговорщического шёпота, проговорил из-под руки: – Ты не поверишь, но иногда мне самому кажется, что мои куклы… живые!

И в этот момент в сундуке кто-то чихнул.

Фриц вздрогнул. Кукольник тоже вздрогнул и изумлённо вытаращился на него. Глаза его за стёклами очков стали круглыми и неправдоподобно огромными.

– Будь здоров… – несколько неуверенно сказал он.

– Спасибо, баас Карл, – слегка дрогнувшим голосом поблагодарил его Фриц, – только я не чихал.

– То есть как не чихал? – удивился тот. – Я только что слышал, как кто-то чихнул!

– Я тоже слышал, баас Карл, но это был точно не я!

– Как не ты? Уж не хочешь ли ты сказать, что это я сам чихнул и не заметил, как чихнул?

– Н-нет… – замялся Фриц.

– Тогда кто же? А?

– По правде сказать, я думаю, это у вас в сундуке. – Фриц указал пальцем.

Канальщики на носу баржи прервали работу и теперь с интересом прислушивались к разгорающемуся спору.

Кукольник надулся и сердито запыхтел.

– Деточка, этого не может быть! – объявил он. – Куклы не чихают. Тебе послышалось. И вам, – он обернулся к речникам, – послышалось!

Те молча пожали плечами, выплюнули за борт две струи табачной жвачки и вернулись к работе. Как раз в воде мелькнул топляк, и один из парней поспешил его оттолкнуть.

И тут в сундуке чихнули ещё раз!

Бородач испуганно вскочил, будто под седалищем у него взорвалась пороховая мина, мгновенно развернулся и откинул крышку сундука. Отступил назад и опасливо потыкал кучу тряпок кончиком зонта.

– Эй, кто в сундуке? Выходи!

Сперва ничего не происходило. Фриц даже уверился, что им почудилось. Потом в глубине сундука возникло шевеление, будто кто-то пробирался вверх со дна, покрывала задвигались, и на свет вынырнула рыженькая девчоночья головка, размерами немногим больше кукольной. Девочка моргала на свету и виновато смотрела на Фрица и на господина Карла, а Фриц и господин Карл – на девочку.

– Здрасьте, господин Барба… – Она встала, попыталась сделать книксен и едва не утонула в театральных тряпках.

– Mamma mia! – наконец изрёк бородач. – Что ж это? Это что ж?! Как ты сюда попала?! – Разгневанный, он обернулся к Фрицу: – Это ты её там спрятал?

– Господинкарабас, господинкарабас, – глотая слоги, зачастила Октавия, умоляюще сложив перед собой ладошки, – не бейте Фрица, он не виноват! Он ничего не знал. Я… я сама забралась к вам в сундук. Без спросу.

– Но зачем? Зачем, porca Madonna?!

– Чтобы попутешествовать с вами, – простодушно призналась девчонка.

Юстас выругался и упустил свой шест.

Слежку Зерги заметила сразу. То есть, конечно, не сразу, а как только отъехала от лагеря настолько, чтобы тот скрылся из виду. Однако заметила. Преследователь, может, действовал по-своему умело, но при этом не учёл, что лес обманчив: звук в лесу разносится не как в городе – пусть глуше, но и дальше, с хрустом веточек под сапогами и копытами, с тревожной тишиной умолкших птиц и сорочиным треском по верхам. Ему бы не спешить и ехать по следам, как делают охотники, а он ломился напрямую. А не всегда короткий путь действительно короткий. Зерги усмехнулась, поддала каблуками, а как добралась до развилки, спешилась и отвела коня назад по молодой траве за зеленеющие заросли.