— Деньги взял? — спросила мать, придирчиво оглядывая сына. — Ты, надеюсь, не поздно?

Вопрос был чисто риторическим, и Чумаков ответил на него, потершись носом о материнскую щеку. Давно уже Валерий возвращался дамой когда хотел, и мать не ждала никаких объяснений, стоически перенося странные отношения сына с Танечкой. Танечка матери нравилась и мать почему то считала, что, если двое молотых людей любят друг друга, они должны пожениться и жить вместе.

В глубине души Валерий эту точку зрения разделял, а потому на третий месяц знакомства сделал Танечке предложение по всей форме. Она радостно засмеялась и обещала подумать. И думала вот уже второй год, а на все чумаковские настояния отвечала одним и тем же вопросом:

— Так тебе плохо глупенький?

Вопрос этот подкреплялся немедленными действиями, после которых Чумакову становитесь ясно, что все хорошо, а сам он действительно ужасно глупый.

Татьяна была добрым, веселым, компанейским и удивительно легкомысленным существом. Во всяком случае так говорила Рита — сухопарая и деловитая подружка Танечки. Обе работали в букинистическом магазине и работу свою считали крайне важной. Рита была дипломированным товароведом, а Танечка училась заочно на факультете иностранных языков, прилично владела английским и испанским, а потому по мнению Риты, ей была уготована иная судьба. Судьбу эту Рита подстегивала — уже дважды Ритин муж Павел, работавший в Приморском пароходстве, предлагал Танечке должность переводчицы на пассажирских судах заграничных линий. Конечно, эта работа была куда престижней, денежней, просто интересней, чем продавать книги в иностранном отделе букина, — тут Чумаков был согласен с Ритой. Но Танечка отказывалась.

Рита была старше на два года и замужем уже лет пять, она считала себя ответственной за судьбу подруги:

— Надо думать о будущем. Для чего же ты учишься, если не хочешь работать с языком?

— Я и думаю о будущем, — смеялась Танечка. — Вот Валера без меня пропадет! Нельзя же это допускать!

Иногда случались праздники. Ритин муж отправлялся в командировки по портам пароходства. Рита, отпросившись на работе, ехала вместе с ним, а их трехкомнатная квартира оставалась на несколько дней безраздельным владением Танечки и Валерия…

А в обычные дни им некуда было деваться — Татьяна жила с родителями и младшей сестренкой в двух тесных комнатушках коммунальной квартиры, а дома у Чумакова не разрешала даже поцеловать себя — мамы, добрейшей чумаковскои мамы, она боялась как огня.

В гости к Фоминым они снова шли втроем — Танечка с Валерием и Рита. Павел редко ходил с ними, он всегда был занят. Экстрасенс обещанный на сегодняшний вечер был предметом горячих споров. Чумаков в существование сверхъестественных способностей не верил. Рита допускала некоторые флуктуации, отклонения от нормы, а Танечка была страстной приверженкой всего необычного и таинственного: она буквально заваливала Валерия лавиной сведений, ссылками на древнеиндийские рукописи, шумерские предания, историями о таинственных сооружениях неолита, тибетской и филиппинской медицине… Танечка читала очень много помнила все прочитанное и формулировала точно и беспощадно. Барахтаясь в этой лавине Чумаков противостоять Танечке не мог, ему не хватало ни ее страстности, ни ее эрудиции. И тогда Валерий обращался к непобедимому аргументу: он требовал фактов. Нынешний поход “на экстрасенса” и был предъявлением факта.

Кравец возник совершенно неожиданно. Он попался навстречу в двух кварталах от Октябрьского райотдела — вероятно шел со службы. Чумаков заметил его издали, и тут Кравец повел себя странно. Он тоже углядел Чумакова и его спутниц, резко повернулся и перешел улицу лавируя между автомобилями. Он явно не желал встречи. Пока Чумаков тихонько удивлялся про себя, Рита захихикала:

— Танечка, твой искусствовед.

— Я вижу, — ответила Танечка.

— А кто это? — спросил Чумаков равнодушно.

Приземистая фигура Кравца уже исчезла за углом.

— Танечкин поклонник, — весело объяснила Рита. — Спец по живописи. Приходит в отдел, выбирает два—три альбома и стоит целый час рассматривает репродукции. А заодно и Танечку. Три дня назад целую дискуссию устроил, боролся с модернизмом.

— Ты напрасно так, — попыталась остановить подругу Татьяна. — Ну, он этого не знает. Так что?

— Да ничего. Если не знает, зачем говорить, да еще с таким апломбом!..

— Но он же искренне говорил. Ему непонятно. Не ему одному.

— А почему это ты раньше смеялась, а теперь защищаешь его? — заинтересовалась Рита. — А? Имейте в виду, Валерий, живописью он интересуется постольку поскольку.

Чумаков усмехнулся. Серьезного соперника в Кравце он не видел, а вот уж чего не ожидал — так это интереса к живописи…

— А знаешь, Рита, — вдруг сказала Танечка, — это уже снобизм. Я вот как-то думала об этом. Всякое знание — не преимущество, а обязанность. Обязанность перед теми, кто не знает, обязанность не только делиться, но еще и понимать тех, кто не знает. А смеяться, кстати, самое легкое и самое вредное.

— Очень интересно! — Рита тряхнула головой, откидывая длинные свои волосы. — Осталось уточнить — с кем делиться. А если человек и не хочет этой дележки, если он вполне удовлетворен своей жизнью и своим незнанием? Если он твердо убежден — все, что ему непонятно, — ерунда и глупость. Что тогда?

— Тогда постарайся ему объяснить, заинтересовать его, поколебать в этом убеждении. Но не смехом же, не издевательством… Ты-то можешь мыслить широко!

— Я не хочу объяснять бездельнику. У меня на это нет ни сил, ни времени.

Вот тут уж Танечка включилась всерьез. Чумаков знал эту ее привычку покусывать нижнюю губу во время спора.

— А почему ты считаешь, что он бездельник? Человек просто прежде не сталкивался серьезно с искусством, не задумывался о нем. А сейчас он начинает думать, а ты тут же его клеймишь!

— Ну уж нет, моя милая! — Рита тоже закусила удила. — Он в школе учился? Живет в большом городе — шесть музеев, каждый месяц выставки, библиотеки через квартал. Наконец образованных людей множество. Есть это все?

— Есть, — четко согласилась Танечка.

— Так почему же он с живописью знакомится в книжном магазине? А потому что ему так удобнее, это по пути, да еще и девушка симпатичная.

— Мы не про девушку, — отбилась Танечка. — Мы — в принципе. Да зашел в магазин, увидел альбом, удивился. Разве не с удивления и начинается любой интерес к искусству?

— Он не удивился, — вмешался в диспут Чумаков. — Он глянул — и готово. И ему уже все ясно. Я этой публики навидался — во! — Чумаков выразительно провел ладонью по горлу. — Все, что ему непонятно, — чепуха. Про физику он так не говорит, потому что знает: хоть и непонятно, но может током шарахнуть. Чепуха, но ракеты летают. Бред, зато взрывается. А об искусстве высказываться вроде бы безопасно. Во-первых, о вкусах не спорят. Во-вторых, искусство — совершенно безопасно, как ему кажется. Он не понимает, что здесь может шарахнуть посильнее, чем в электроутюге.

— Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками! — победоносно пропела Рита.

— Вот об этом я и говорю. — Танечка будто бы не заметила чумаковского вмешательства, она продолжала спорить с Ритой. — Вы какие-то авгуры, каста жрецов, вы говорите про свое, и все по-непонятному, вы можете трогать музыку руками, потому что знаете, что трогать. А тем — упаси господь! Они чернь, плебс, толпа, им не должно сметь свое суждение иметь. А почему, собственно? Ну, не понимает он, а ты — понимаешь. Пойми тогда и его, прости и помоги.

— Ну, это я оставлю тебе. Он ведь именно твоей помощи жаждет.

Спор не затих, а пригас сам по себе. И настроение у Чумакова испортилось. Вот тебе и день радости. Конечно, не соперничество Кравца! Просто неприятна была сама мысль о том, что Кравец, оказывается, мог вообразить себя рядом с Таней.

Чумаков молчал почти весь этот длинный вечер у Фоминых. Экстрасенс оказался симпатичным нескладным малым, безумно стеснительным, запинающимся, мучительно переживающим и свои нежданные способности, и свое неумение объяснить их.