Больше в материалах эта лента не возникала, ей не придали значения, как не придал бы ей значения и Малинин, если бы не помнил с точностью, что мальчишка-сторож в Шиловске умер задохнувшись оттого, что рот ему, связанному, заклеили скотчем, а носом из-за полипов дышать он не мог.

Отцу Никодиму рот не заклеивали — просто заткнули полотенцем. А кусок клейкой ленты остался на полу.

Это могло быть простым совпадением. Но тут уже Малинин в совпадения не верил. Клейкая лента, веник… Характерно. Характерно и противоречиво. Взломщики, которые отправляются на грабеж, предусмотрев, кажется, все вплоть до веника, чтобы заметать следы в самом буквальном смысле слова. Вплоть до новомодного скотча. Малинину казалось, что он даже улавливает гордость, которую испытывали грабители от своей предусмотрительности. И одновременно — останавливают машину среди улицы, первую, случайную, объясняются с водителем, даже называют ему — и верно называют — место грабежа, точный адрес…

Если бы тогда же, по горячему следу, пошло сообщение по райотделам, по автоинспекциям, их взяли бы еще до Черданиц. Или в Черданицах. Или в крайнем случае сразу после грабежа. После грабежа, но до гибели мальчика-сторожа. И был бы жив Демиденко — единственный сын своих родителей.

Но сегодня это уже какой-то узелок. Хотя зацикливаться на нем нельзя. Никак нельзя…

Все больше и больше начинал Малинин понимать, что прав оказался угрюмый, неразговорчивый Кравец. Даже это сочетание предусмотрительности и беспечности характерно для новичков. Подлинные профессионалы, конечно же, угнали бы машину “по-тихому”. Без своих примет, без следов… И то, что нашел Пронько, установив идентичность действий преступной группы и в Приморске, и в Шиловске, тоже свидетельство косвенно в пользу версии Кравца.

Теперь Пронько методично исследовал СМУ — искал хоть какие-то подводки к преступной группе. Ясно было, что связь со стройконторой у них была. Но какая — прямая, косвенная, опосредованная, — вот это и надо было найти. Работал Пронько старательно. В один из дней притащил целую историю. Он лазил по стройплощадке, беседовал с людьми, у него был какой-то особый крестьянский дар разговора. Неторопливый, медлительный, он пробуждал в людях доверие. И вот ему-то и рассказали, что каждый месяц на втором участке с каждой бригады собирают деньги, будто бы на взятку начальнику. Прежний начальник участка уже уволился, теперь работал новый, но вроде бы и для нового будут собирать в предстоящий аванс. Легко установил Пронько, что заводилой в этих поборах выступает бригадир Портнов. Рассказывая об этом Малинину, Пронько аж задохнулся от ярости:

— От бесстыжий! От гад! Он у них на Доске почета висит, в совете бригадиров заседает. Никакой совести!

Прямого отношения к делам группы эта история не имела, а потому начальник уголовного розыска, выслушав Малинина и Пронько, вызвал ребят из отдела борьбы с хищениями социалистической собственности и попросил их заняться этим делом. Те пообещали держать в курсе…

С особой надеждой Павел Николаевич всегда ждал Колю Осецкого. Осецкий появлялся в управлении ежедневно часам к пяти, чтобы снова исчезнуть на сутки. Но он работал на самом перспективном направлении. И сегодня Малинин ждал его, волнуясь. Надо было показать фотографии “черданицкой троицы” Коле, вдруг он узнает кого-то из них? Ведь Коля смотрел шиловские связи с Приморском. Кто-то мог и всплыть там.

Коля явился ровно в пять, хоть часы проверяй. Обычно он торопливо раскрывал папочку, рапортовал, словно диктовал на машинку, и снова исчезал. Но сегодня Осецкий был серьезен, почти торжествен, и Малинин понял: Коля пришел с добычей. Только сдерживает себя из последних сил.

Малинин отодвинул в сторону снимки, чтобы они пока не отвлекали Осецкого, но Коля значительно молчал.

— Та еще группа! — сказал Малинин весело. — Что ни город, то норов. И я не столько жуликов ловлю, сколь ко любуюсь вашими, друзья мои, характерами.

Коля взглянул удивленно.

— У каждого своя золотая минута. Ты можешь не томить душу, а просто объявить, что ты сделал наконец гениальное открытие. Уши-то у тебя горят, как у бабочки!..

— Почему у бабочки? — обиженно спросил Коля.

— А ты просто договорить не даешь. Как у бабочки на свету. Выкладывай, что принес.

— Женечка Дмитриев. Помните?

— Помню. Девятнадцать лет, родители в разъездах, бабушка — учительница, фарцовщик по маркам и дискам. Так?

— Так. — Коля вытащил из неизменной своей кожаной папочки, делавшей его похожим на юного снабженца, лист бумаги и протянул его Малинину.

Майор прочел, вопросительно глянул, и тогда Коля движением фокусника извлек второй лист и снова вручил его Малинину. Когда Павел Николаевич закончил чтение, Коля сказал, удовлетворенно улыбаясь:

— Вот так.

— А какой он из себя, этот Женечка?

— Золотой парнишка. Акселерат. Метр восемьдесят семь. В девятнадцать лет.

— Спортсмен?

— Нет, просто вот такие плечи, вот такая шея и вот такусенькая голова. — Коля показал руками, насколько широка шея и как мала голова. — И как у них у всех — по росту мужик, а по соображению пацан.

— Погоди-ка, мой друг.

С этими словами Малинин извлек из стопки снимков один и протянул его Осецкому:

— Не он?

Коля с сомнением рассматривал фоторобот.

— А других у вас нет?

В Черданицах “молодой” в дом не входил. Его описания и фоторобота среди тамошних материалов не было.

— Смотри на этот. Чем богаты, тем и рады.

— В общем, какое то сходство есть. Не столько в лице, сколько в фигуре. Вот это соотношение — и голова такая маленькая, и глаза круглые. Хотя вы же знаете, роботы настоящего снимка не дают.

— Конечно, живой человек лучше. Вот поэтому надо твоего Женечку сфотографировать, а мы его одному человечку предъявим. И если он его опознает, то мы вышли с тобой, Коля, точка в точку.

— Ну, если опознает… — разочарованно протянул Коля. Ему казалось, что данных, которые он принес, и так достаточно чтобы всерьез заняться Женей Дмитриевым. С семнадцатого по двадцатое ноября прошлого года Женя не был дома. Не ночевал, не появлялся днем, бабушка начала разыскивать его через милицию. Но утром на четвертый день он появился как ни в чем не бывало, заявил бабушке, что ездил с друзьями на теплоходе в Ялту. Но семнадцатого ноября и была ограблена касса в стройконторе.

Двадцать шестого июня он снова исчез на два дня И опять объяснил, что уезжал с приятелями — навещал каких то друзей в летнем лагере труда и отдыха. А именно двадцать шестого — в ночь на двадцать седьмое — и был совершен взлом в Шиловске.

— А пока давай так: за Женей Дмитриевым — наблюдение. Нам нужны его контакты. Предположительно среди его знакомых должны находиться вот эти двое.

Малинин предъявил Осецкому оставшиеся снимки. Тот снова долго рассматривал их, потом отложил.

— Пока не знаю таких.

— Могут быть. Такие или другие, но нам нужны его контакты. Теперь, эта его девушка — она как?

— По девушке никаких компрометирующих материалов не имею. Изучаю еще.

Малинин тихонько засмеялся, и Коля отвел глаза. Оба знали, почему смеется Малинин. Был в Колиной практике случай “изучения девушки”, едва не закончившийся женитьбой.

— Но надо смотреть и там. Внимательно смотреть. Завтра с утра попрошу, чтобы дали тебе в помощь людей. Двоих хватит?

— Троих надо бы, — сказал Коля. — Он же допоздна шатается.

— Ладно. Попросим. Сколько ни дадут, все равно спасибо скажем.

С лица Коли Осецкого уже сошла торжественная значительность, и теперь он снова был худеньким, почти щуплым Колей.

— Товарищ майор, а может, взять его, и все дела? Не похоже, чтобы он был таким уж крепким. Взять — он расскажет.

— Может рассказать. А может и нет. Ты вот тоже не похож на крепкого.

Коля смутился — это была похвала.

— Когда нам подкинут людей, придется вместе на инструктаж.

— Слушаюсь.

— Ну посиди у себя, подожди. Пойду по начальству разбираться.