— То есть император знал об элевсинских мистериях что-то особенное?

Руфин заинтересовался еще больше. Хотя он вышел из простонародья и был человеком не слишком образованным, но префектом стал совсем не случайно. Врожденная жестокость, властность и тонкое чувство интриги закономерно вывели временщика на самый верх. И сейчас он инстинктивно почувствовал, что тайна элевсинских мистерий сыграет в его судьбе значительную роль. В этом Руфин был прав, но не смог предвидеть, что элевсинская тайна вскоре убьет его самого.

— Нет, я не совсем точно выразился, — поправился Хризостом. — Первоначально император только хотел уничтожить древний языческий культ, мешающий распространению христианства. Слишком много влиятельных людей приезжало со всех сторон в Элевсин, и под действием волшебного напитка они видели своих языческих богов, то есть бесов. Это надо было остановить. Прочтение александрийских книг не прояснило мне точный рецепт напитка, но зато раскрыло глаза на опасность его ошибочного приготовления. Только элевсинские жрецы знали, как сварить напиток правильно. А незадачливый изготовитель ложного напитка вместо встречи со своими богами видел лишь звериный оскал демонов смерти и умирал в страшных мучениях, сгорая от внутреннего огня.

— И ты рассказал об этом императору?

— Да, и не только об этом. Мне также удалось узнать, из чего жрецы приготовляли свое варево. И это знание при определенных условиях могло превратиться в страшное оружие. Его можно было использовать, лишив врагов хорошего урожая и превратив весь их хлеб в страшную пищу одержимости и смерти. Тот, кто отведает такой хлеб, сначала встретится с демонами, а затем будет сожжен адским огнем. Этот огонь будет пожирать его руки и ноги, пока страдалец не лишится их, если только не умрет раньше. Я приехал в Константинополь и стал дожидаться возвращения императора из Италии. Когда Феодосий вернулся и выслушал меня, он убедился в верности своего решения стереть из памяти людей даже следы элевсинского таинства.

— Феодосий поручил это дело тебе?

— Не мешкая, император послал меня уничтожить сами элевсинские мистерии, чтобы никто больше не смог узнать эту тайну. Мы убили в Элевсине главных жрецов, сожгли их дома и храм Деметры. Правда, возникла небольшая сложность — афинский епископ Климатий подошел слишком близко к разгадке. Мне пришлось подослать к нему убийц. Но когда я снова прибыл в Константинополь, императору было уже не до того. Вопрос с Арбогастом, который возвел на императорский престол своего ставленника ритора Евгения, требовал разрешения. Вскоре император отправился с войском в Италию. А после свержения узурпатора Евгения, когда Феодосий стал правителем единой Римской империи, он и сам прожил недолго, так и не успев вернуться в столицу.

— Так что же это за оружие? — Руфин был возбужден, чувствуя, что удача сама нашла его сегодня.

— Как известно, Элевсин в Аттике — это центр древнего языческого культа Деметры и ее дочери Персефо-ны. Деметра — богиня земледелия, по легенде она научила Триптолема, сына элевсинского царя Келея, обрабатывать землю и выращивать пшеницу. Впрочем, Херил утверждает, что Триптолем был сыном Рара, по имени которого и названы Рарийские поля. Как бы то ни было, но по преданию Триптолем с тех пор считается изобретателем плуга. И именно на прилегающем к Элевсину Рарийском поле, трижды вспаханным Триптолемом, были им посеяны первые зерна и собрана первая жатва. Как любимец Деметры, Триптолем был посвящен в тайну священных мистерий и стал жрецом богини. С тех пор во время мистерий жрецы показывали на Рарийском поле алтарь Триптолема. И эти мистерии шли уже более тысячи лет, завоевав огромную известность в языческом мире, когда бесы все же вырвались на волю во время Пелопоннесской войны Афин и Спарты. Тогда страшная болезнь напала на Афины, где от нее погибла треть жителей. И задолго до рождения Христа многие римские писатели называли эту афинскую болезнь священным огнем, Ignis Sacer. Я впервые узнал об этом из книги «О природе вещей» Тита Лукреция Кара, но тогда я еще не ведал, что это был за «священный огонь». Теперь же я владею семенем этого огня.

Хризостом развернул сверток и показал Руфину содержимое.

— Мы обнаружили их в тайнике ларца в храме Деметры. Это семена священного огня. Епископ Климатий сначала забрал их себе, но мои убийцы нашли сверток у него за пазухой.

— Так знаменитый афинский мор был связан с элев-синскими мистериями? — префект был удивлен. — Никогда не слышал об этом.

— Конечно, жрецы не могли не попытаться скрыть случившееся. И это им удалось. Никто не узнал, что языческие бесы однажды вырвались наружу, а жрецы не смогли их удержать. Тайна была сохранена. Жрецы рода Эвмолпидов знали, откуда пришла беда, но сами не решились ничего рассказать населению, им нужно было избежать любой огласки о связи мора с элевсинскими мистериями. Эта чума и так сильно поколебала религиозные чувства. Люди, массово умирающие от неведомой болезни, даже разуверились в богах, которые не смогли защитить их. Афинян сжигал внутренний огонь, и чтобы погасить его, они прыгали в колодцы и тонули в них. Заболевших била дикая дрожь, а руки, ноги и даже их мужское достоинство отваливались сами собой. Афины тогда представляли собой печальное зрелище. Вымирающее население, не ведающее причин смерти, стремительно уносящей жизни молодых и еще недавно здоровых людей.

— Полагаю, это было страшное зрелище, — злая улыбка играла на губах Руфина.

— Заброшенные святилища, расхищенная из храмов без опасения навлечь на себя гнев богов культовая утварь — вот что пришло на смену ревностному религиозному пылу граждан главного города Эллады. Люди открыто хулили и поносили богов, ибо те не внимали их мольбам о спасении и оставались совершенно безразличны к мукам людей. Население разуверилось и во врачах, которые наглядно показали свое бессилие — почти все они сами умерли во время этого мора. Нужен был человек со стороны, не местный, который бы указал выход из создавшегося положения. Тогда жрецы вызвали в Афины молодого врача Гиппократа. Он ведь и стал так широко известен именно после того, как остановил болезнь. За то, что он спас жителей от эпидемии, его избрали почетным гражданином Афин и увенчали золотым венком, а жрецы сделали его посвященным и допустили к элевсинским мистериям. Теперь об этой истории никто не сможет узнать или даже догадаться — почти все книги, в которых были хотя бы намеки на истоки болезни, я сжег в Александрии. Есть, правда, еще Книги Сивилл в Риме, но даже император не осмелился уничтожить их.

— Я читал об этой ужасной афинской чуме, кажется, у Фукидида.

— Да, Фукидид, сын Олора, подробно описал болезнь и симптомы, он ведь сам тогда был болен и знал, о чем пишет. Но книга Фукидида, которого пощадила болезнь, нам не опасна. Его описание может лишь запутать следы, поскольку знаменитый грек также упомянул и некоторые симптомы, которых не должно было быть. Вероятно, их ему просто подсунули жрецы. Или тот же Гиппократ.

— Получается, что авторитет Гиппократа раздут не слишком заслуженно, — задумчиво промолвил Руфин.

— Почему же? Он ведь спас Афины от этого мора. А не скрыть, что опасность связана с элевсинскими мистериями, он просто не мог. Однако он сделал для города главное — ему удалось спасти оставшихся жителей. Говорят, что он жег в городе особые ароматические травы. Но это было лишь прикрытием. Гиппократ остановил эпидемию более простым способом, подсказанным ему, без сомнения, самими жрецами — он сжег поля с пшеницей.

— И эта пшеница была поражена семенем священного огня?

— Да, это была пшеница с черным зерном. Возможно, люди даже знали, что из такой пшеницы нельзя печь хлеб, но голод во время войны…

— Значит, каким-то образом черное зерно попало с тайного жреческого на обычное поле?

— Виной, вероятно, были долгие дожди накануне войны. А может, и чья-то злая воля. Теперь нам этого уже не узнать.

— Но это имеет для нас большое значение. Опасно то оружие, которое трудно удержать в руках, ибо оно может обернуться против нас самих.