Три магазина: мебельный и два промтоварных. В двух случаях точно установлено, что Георгий Дорошенко, вор-рецидивист, был одним из главных исполнителей. По «мебельному» делу проходит его давний сообщник Кузьмаков, по кличке Суслик. Можно предположить, что не обошлось без Кузьмакова и в случае с благодатненским магазином.
Что общее во всех этих трех эпизодах? Женщины, не очень разборчивые в связях. Директриса мебельного — разведенная, «смело» пользующаяся обретенной свободой. Дорошенко «приторговывал» у нее импортный гарнитур.
Директриса благодатненского промтоварного магазина — распущенная, безнравственная женщина.
Ивану Ивановичу хотелось сказать: «стерва», но когда докладывают генералу, эмоции приберегают для более непринужденной обстановки.
Сейчас принято говорить: нравы опростились. Идет парень с девчонкой, обнял ее за плечи... Стоят двое на остановке и в ожидании троллейбуса целуются на глазах у всех. А те, кто постарше, ворчат: «Бесстыжие!» Но у каждого времени — свои моды, свои песни, свои нормы поведения. Старики, забывая, какими лихими парубками они были в молодости, нудят: «Куда мы идем!»
И в самом деле — куда? Однажды Иван Иванович прочитал в журнале «Крокодил» письмо, которому... три тысячи лет. Отец, возмущенный поведением сына, писал другу: «Куда идет эта молодежь? Мы умрем, и после нас жизнь закончится». А она не кончается, все развивается и развивается вширь и вглубь. Но всегда были женщины легкого поведения. В разные времена у разных народов их называли по-разному: гулящая — в русском простонародье, кокотка — в дворянской среде, повия — у украинцев, травиата — у итальянцев, субретка — у французов... И, видимо, неспроста первой древнейшей профессией называют проституцию: судьба заставляла женщину торговать собою.
Но испокон веку у всех народов ценились воздержанность, девичья скромность, женская верность: весталок, нарушивших обет девственности, казнили.
А куда записать Риту Васильевну Моргун, в замужестве Хомутову? Просто распущенная до предела женщина. И судьба ее за это покарала.
Со стретинским универмагом все сложнее. Вера Сергеевна, по глубокому убеждению Ивана Ивановича, не из тех, кто легко идет на случайные связи. Старая дева, «синий чулок» — вот скорее, из какой она породы. Да, у нее в доме три недели жил Черенков. Но нельзя быть ханжой! К женщине пришла любовь. И тут уж сердце нараспашку, все сокровища души — ему! Лю-би-мы-й!
Запрос на Черенкова Л. Н. в Волгоград ушел. (Предварительные данные характеризовали его с весьма положительной стороны).
Но была в коллективе стретинского универмага еще одна женщина — заместитель директора Светлана Леонтьевна Остапенко. Нет-нет, она не из гулящих, по крайней мере, фактов, которые позволяли бы без натяжки обвинить ее в нарушении норм семейной морали, у милиции не имелось. Но уж какая-то неполноценная семья... Светлана Леонтьевна о своей персоне была высочайшего мнения, а мужа, человека занятого с утра до ночи, не очень ценила. Двенадцатый год замужем, а решение проблемы продолжения рода человеческого (рода Остапенко) все откладывала «на потом». Муж с этим мирился. Пословица, правда, гласит: чужая семья — потемки. Но если нет детей только по одной причине: жена не хочет — это не семья!
Капитан Бухтурма пытался увязать имя заместителя директора универмага с шофером Шурпиным, у которого изъяли один из пропавших магнитофонов. Шофер утверждал, что взял магнитофон «напрокат» до понедельника с разрешения Светланы Леонтьевны. Во время первого допроса Остапенко отрицала этот факт, а узнав, что шофера считают соучастником преступления и он требует очной ставки с нею, да еще в присутствии мужа — секретаря парткома колхоза, изменила свои показания и заявила: «Теперь припоминаю, что-то такое Шурпин просил, и я, кажется, согласилась: «Бери, но чтобы в понедельник вернул, — завотделом еще не принимала товар, он числится за мною». Шофер Шурпин не смог (вернее, категорически отказался) подтвердить свое алиби, то есть пояснить так, чтобы его слова можно было проверить: где и с кем он был после того, как в субботу вечером разгрузил товар в универмаге, и до понедельника, когда обнаружили кражу. А он один из тех, кто имел возможность снять отпечатки с ключей, добыть листок в крупную клеточку из тетрадки, хранившейся в сейфе, допуск к которому имели только Голубева и Остапенко. Не составляло для Шурпина труда и взять образец подписи директрисы.
В общем, не исключено, что Шурпин был одним из активных участников воровства и как-то связан с опытными Дорошенко и Кузьмаковым.
Выслушав доклад майора Орача, генерал в раздумье прокомментировал:
— Наполеон в трудных случаях говорил: «Шерше ля фам» — «Ищи женщину». Пока у Дорошенко с Папой Юлей был постоянный доход — бригада «ух» на пряниковском участке, — они вели себя довольно тихо. Но когда мы эту кормушку ликвидировали, преступники оживились: один магазин, второй... Думаю, что Волновский район они пока оставят в покое, а в другие наведаются. Вот там-то мы их и должны встретить. Евгений Павлович, через наши службы — участковых инспекторов и другие — возьмите под контроль все более-менее стоящие промтоварные магазины на периферии: в селах, в рабочих поселках, на окраинах городов. Обратите особое внимание на те, которыми руководят женщины от тридцати до сорока пяти лет, прежде всего одинокие или склонные к легкому поведению.
— Сделаем, Дмитрий Иванович, — поднялся было с места Строкун.
Генерал легким движением руки остановил его и сказал:
— В двух магазинах взято самых различных товаров: от женских сапожек до цветных телевизоров — на весьма солидную сумму.
Строкун угадал направление мысли генерала и пояснил:
— Сориентировали, Дмитрий Иванович, всех соседей: ростовчан, запорожцев, днепропетровцев, харьковчан... Взяли под наблюдение комиссионные магазины и базары. ОБХСС приглядывается к магазинам и отделам культтоваров: может, где-то всплывут телевизоры, магнитофоны и транзисторы.
Генерал кивнул: он был доволен ответом. У каждого есть свои обязанности, Строкун не из тех, кому надо подсказывать, кто заглядывает начальству в рот и ждет ОЦУ — особо ценных указаний. Инициативный, думающий работник.
— Насколько я понял, — проговорил генерал, — всесоюзный розыск объявлен на всю троицу: Дорошенко, Кузьмакова и Папу Юлю?
— На Григория Ходана, товарищ генерал, — уточнил Иван Иванович, который в душе уже нарек рыжего бородача ненавистным именем.
Начальник управления улыбнулся. Растаяли морщинки под карими глазами.
— Если мы скажем сами себе: «Григорий Ходан», то дело на этого типа надо будет передавать в Комитет госбезопасности, и им доведется начинать с нуля. А у нас уже накопился материал, и, главное, Папа Юля нам нужен не только для поднятия престижа, но и для следствия. Так что не будем соваться в пекло поперед батьки. Кто у нас специалист по Дорошенко?
Строкун привычно поднялся:
— Ну, если считать, что Дорошенко с Кузьмаковым в свое время «благословили» Орача на службу в милиции...
Генерал улыбнулся. Он знал эту историю. У него была феноменальная память, особенно зрительная. Прочитав личное дело любого подчиненного из работников областного управления, он на долгие годы запоминал все особенности его биографии. Поэтому, справляясь у дежурного сержанта, как самочувствие жены, вернувшейся из роддома, обязательно назовет ее по имени-отчеству. Такое человеческое отношение помогало ему находить преданных друзей.
Были генералы в управлении и до Дмитрия Ивановича, опытнейшие оперативники, умные люди, их уважали, побаивались, перед ними дрожали, но сказать, что их любили, пожалуй, нельзя. А этого, не менее требовательного, но легкого по натуре человека, буквально боготворили.
— Иван Иванович, что вы можете припомнить из методов работы Дорошенко и его сообщников?
— Дорошенко умеет быть «своим парнем», знает массу анекдотов, легко находит общий язык с окружающими, умело втираясь в доверие. Нравится женщинам. Но мы не виделись с ним без малого двадцать лет. — Иван Иванович явно сожалел, что у него такой скудный запас сведений. — В свое время Дорошенко с Кузьмаковым и еще одним, который проходил по делу как Седлецкий (ему удалось тогда скрыться), специализировались на промтоварных магазинах. Вырывали с помощью троса, привязанного к машине, лутки или рамы.
