Уважаемый Владимир Владимирович, напрасно вы считаете, будто «повстанец» – это похвала. В устах западных людей это слово не имеет положительного оттенка.

Повстанцы – инсургенты (от латинского insurgens) – подданные, восставшие против своего правительства.

Вам кажется, будто это похвала, потому что вы учились в советской школе, вступали в комсомол и в КПСС, работали в КГБ – и во всех этих организациях вам внушали, будто повстанцы – молодцы. Ибо в СССР (и до сих пор, по инерции с 1917 года) считалось, что буржуазные правительства – плохие угнетатели, а все, кто восстает с оружием в руках, – хорошие борцы за свободу. И СССР их поддерживал и деньгами, и обучением, и оружием, и советниками.

Вот вы дружите с Бушем и тем самым предали кубинских повстанцев во главе с кумиром вашей юности Фиделем.

Но в глазах буржуазных правительств повстанец – сволочь. А мы же с вами живем сейчас при буржуазном правительстве (если сомневаетесь – поглядите, как министры одеваются, что едят, на чем их жены ездят, – да таких буржуинов поискать, настоящие Плохиши, только берут уже не печеньем и не вареньем).

Уважаемый Владимир Владимирович, создается впечатление, будто вы вообще боитесь некоторых слов. От этого возникает подозрение, что все держится на других (приятных вам) словах.

В русском языке есть удивительное выражение «держится на честном слове». Это значит сгнило, вот-вот развалится, рухнет в любую секунду. По идее, все должно быть наоборот. Честное слово – крепчайший фундамент. На нем строится настоящий бизнес, настоящая власть, настоящий закон. На честном слове мир стоит.

А вот если что-то построено на вранье, то стоит прозвучать настоящему слову – вся декорация рухнет.

Увы, это может быть. Это может случиться в любую секунду. И понятно, в частности, почему с телевидения убрали прямые эфиры и без того выхолощенных политических ток-шоу.

Вяленая вобла (из сказки Салтыкова-Щедрина), добравшись до власти, «паче всего на канцелярской тайне да на округлении периодов настаивала. “Главное, – твердила она, – чтоб никто ничего не знал, никто ничего не подозревал, никто ничего не понимал, чтоб все ходили как пьяные!” И всем, действительно, сделалось ясно, что именно это и надо. Что же касается до округления периодов, то воблушка резонно утверждала, что без этого никак следы замести нельзя. На свете существует множество всяких слов, но самые опасные из них – это слова прямые, настоящие. Никогда не нужно настоящих слов говорить. А ты пустопорожнее слово возьми и начинай им кружить. И кружи, и кружи; умей, “к сожалению, сознаться” и в то же время не ослабеваючи уповай; сошлись на дух времени, но не упускай из вида и разнузданности страстей. Тогда изъяны стушуются сами собой, а останется одна воблушкина правда. Та вожделенная правда, которая помогает нынешний день пережить, а об завтрашнем – не загадывать».

Извините за длинную цитату, но вы же сами видите, что и ваше обращение к нации, и наделавшее шуму интервью Суркова – все, увы, построено по рецепту вяленой воблы Щедрина. Он, Щедрин, с ужасными подробностями описывает, что делали с воблой, прежде чем она стала вяленой и попала в первые ряды администрации. Не цитирую, чтобы не возмутить и не озлобить ваших помощников. Но в конце процедуры, когда «голова подсохла, и мозг, какой в голове был, выветрился, дряблый сделался… “Как хорошо, – говорила вяленая вобла, – что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести – ничего такого не будет!”»

Даже удивительно, что книга, по которой я это цитирую, издана во времена Иосифа Виссарионовича Сталина. Тогда же (продолжая тему) издан старенький Андерсен в очень хороших переводах. Помните, все придворные, все подданные восхищались новым платьем короля, пока какой-то мальчишка не крикнул:

– А король-то голый!

И что? – рухнула вся вертикаль. Трудно поверить, но это так. Если сомневаетесь – прикажите, вам скачают из Интернета эту историю.

Страх перед правдивым словом – это страх перед самой правдой.

Мы давно, с 1994 года, называем войну – войной. «Мы» – это народ, журналисты, армия – все, кроме Кремля. А власть все эти годы изобретала безобразные пустопорожние подделки: «наведение конституционного порядка», «борьба с незаконными вооруженными формированиями», «государственное принуждение» (это вобла по имени Шахрай отличилась), «борьба с международным терроризмом»…

И вдруг, на исходе десятого года войны, вы, Верховный главнокомандующий, и ваш Иванов (министр обороны) заявили: «Нам объявлена война!» Вы где были 10 лет?

…И вдруг – после серии катастрофических провалов наших спецслужб, сразу после Беслана, в дни объявленного вами траура – появляются в печати гимны, воспевающие КГБ. Мол, не разогнали бы при Ельцине нашу замечательную Лубянку, она бы показала этим гадам.

Владимир Владимирович, вы же профессионал, вы же понимаете, что это «воблушкина правда» (чтобы не говорить «вранье»).

В конце 1930-х – начале 1940-х КГБ-НКВД был в полной силе – вся страна дрожала. Но в 1941-м они вместе со всеми и впереди всех драпали так… Это – времена дедов.

Но и в ваше время, в 1980-х – начале 1990-х, КГБ был отнюдь не разогнан. Его усиливали, огромные здания на Лубянке плодились. Но когда валили Феликса, ни один офицер не попытался защитить кумира, попрятались.

А потом – рыцари и, так сказать, моральные образцы, генералы и полковники – оказались в спецслужбах всех олигархов. (Смех: сперва корили Гусинского – взял, мол, на работу душителя, сатрапа, генерала КГБ Бобкова; а потом корили Бобкова: мол, как мог рыцарь пойти на службу к вору, безродному космополиту.)

Да, в КГБ были великие разведчики, но даже их – своих! лучших! – чаще всего убивали и предавали свои, соседи по кабинету.

Люди закрываются, не хотят слушать о трагедиях, думать о них. В головах некая абстракция: трехзначное число погибших, гуманитарная помощь, медицина катастроф. Но если вдруг, видя фотографии или телекадры, представляешь своего ребенка… ужас охватывает невыносимый.

Как остановить? Организованные митинги не обнадеживают. Всё думаешь, как это так: в Москве (после бесланской своей трагедии) на митинг против террора свозили автобусами и собрали 100 тысяч, а в Риме (после чужой), без автобусов, пришли 150 тысяч?

Война идет почти 10 лет, а люди все еще не готовы бороться с ней. Хотя если бы народ сказал «нет!», если бы вышли 10 миллионов…

Власть – не может и не хочет остановить войну. Исполнители не умеют, не могут принимать решения. Они даже плохо умеют объяснять, почему не вышло.

А еще они не понимают, что происходит. Они (и подчиненные им телеканалы) твердят: «Бандиты, бандиты, бандиты». А когда западные журналисты и политики употребляют слова «сепаратисты», «повстанцы», наша власть приходит в ярость.

Боевикам скорее всего наплевать, как ваши их называют. Это для нас важно, чтобы их называли правильно.

Это не пустяковые ошибки в терминологии. Это ошибочный диагноз. Много лет советская власть клеймила белобандитов. Но мы же понимаем, что это были белогвардейцы. (Люди видели, как вы утирали слезу, слушая про корнета Оболенского; вас показывали в первом ряду на концерте.)

Бандиты действуют только ради денег. Они грабят и убивают, чтобы «гулять», но сами умереть никогда не хотят. Называть террористов бандитами – все равно что рак – чесоткой. Если чесотка, то вот мазь; намажь – пройдет.

Мажем, мажем, 10 лет мажем – не проходит. Только хуже становится. Значит, это другое.

На митинге в Питере знаменитый кинорежиссер кричит: «Верните смертную казнь! Расстрел!» Кому? Шахидкам? Они сами себе вернули смертную казнь.

Дело не в героизации террористов. Дело в том, что бороться с ними можно, только поняв их психологию, мотивы и т. д. Не поняли – 130 убитых, 90 убитых, 350…

Ленин однажды сильно ошибся, назвав одного людоеда «чудесным грузином». Эта ошибка стоила нам больше 50 миллионов жертв террора.