– Амелия! Вот ты где, – неожиданно слышим мы голос отца и одновременно вздрагиваем. Невил выглядывает из-за двери и, хмурясь, продолжает: – Помоги своей матери и девочкам с завтраком. Уилл, ты мне нужен у гриля. Колин уже начал жарить первую порцию мяса. И будьте так добры, проявите должное внимание к нашим гостям, – заканчивает папа, особенно подчёркивая последние слова. Статная фигура скрывается в дверном проёме, и мы заметно выдыхаем. Понимая, что момент упущен, я лишь касаюсь её руки напоследок, совершая нежное скольжение по костяшкам её пальцев. Закусив губу, она медленно отстраняется и уходит в дом, оставляя за собой лёгкий шлейф своих цветочных духов.

***

Целый день как в замедленной съёмке. Разговоры тянутся нескончаемо долго. Дружеская болтовня, вкусная еда с углей и любимый допрос дорогой тёти. Всё это хорошо, но, определённо, в меру. Когда же вечер постепенно наступает на пятки, озаряя зеленый лес красным солнечным отливом, нервозность моя в разы повышается. Я не слышу ничего: ни шёпота Розали над ухом, ни напускного радушия в голосе Колина, ни даже добрых наставлений отца по поводу моей будущей профессии фотографа. Всего лишь вовремя киваю и беспрекословно соглашаюсь со всем их мнениями. Меня волнует лишь впадинка между грудей моей девочки, которую открывает лёгкая майка на бретельках, и то, как они высоко вздымаются, стоит лишь мне послать ей глубокий взгляд. Все эти лёгкие, едва заметные касания наших пальцев под столом, чересчур частые предлоги, чтобы потереться плечом друг о друга. Мы так и норовили прикоснуться: рукой, боком, локтем, взглядом. Да чем угодно, лишь бы почувствовать себя хоть на толику ближе.

Меня пробивает сладкий озноб, когда эта маленькая вертихвостка проходит мимо. Как она намеренно виляет своими бёдрами и на один короткий миг её губы трогает хитрая ухмылка. Признаться, я знаком со многими чертами её характера, но впервые столкнулся с этой – искрящейся изнутри, игриво-грубой. Таящей в себе столько разных оттенков: от нежного светлого чувства и до дикой похоти и развязности. И они все отражаются в ней. В моей капризной мордашке.

Тяжело. Это невыносимо тяжело: усыплять в себе рвущееся наружу чувство, нежность, что прорастала из моего мужского и неотёсанного характера аккуратным цветком. Следить за своими эмоциями и держать их под контролем. Всё беспрестанно держать под бдительным наблюдением: мимику лица, равномерность дыхания и распутство, которое так и плескалось в моих глазах.

Наконец отец допивает свой бурбон и, потягиваясь, желает всем спокойной ночи. В доме постепенно гаснет свет, а все гости начинают отправляться по своим комнатам. Подходят к концу постукивание чайными чашками, рассказы былых времён и разговоры о завтрашних планах. Остаётся только ленивое томление после насыщенного дня, тёплых посиделок в беседке и суетливой уборки посуды.

Слегка повздорив со своей рыжей подругой, я тут же отправляюсь на поиски сестры. Тихо ступаю по коридору, изредка слыша скрип старой половицы. Остановившись у двери напротив, я напрягаю свой слух, чуть ли не прижимаясь ухом к двери. В висках грохочет собственный пульс. В конце концов, простояв там не меньше пяти минут, я улавливаю лишь голос Колина, который, по-видимому, разговаривает по телефону.

Спускаюсь вниз по деревянной лестнице с её шаткими ступеньками.

Пусто.

Испытываю внутреннее чувство некого дискомфорта. Это неестественно. Это ненормально. Это словно маниакальная зависимость от её присутствия рядом со мной, от лёгких прикосновений и нелепых шуточных разговоров. С ней всё просто и легко, но одновременно это рушит меня изнутри. И всё не так уж просто и легко. Мы знаем это оба.

Когда же я достигаю уличного дворика, то первым делом прикрываю глаза и прислушиваюсь к сказочным звукам вокруг. Это шелест листьев, шорохи разных мелких животных, что обитали в лесах, и, безусловно, звенящая тишина. Да, именно она. Вдали от людей, транспорта и городского шума наш гостевой домик кажется настоящим укрытием.

Вдыхаю напоследок чистый лесной воздух и продолжаю изучать двор. Я нахожу старый винный погреб, которым раньше так любил заниматься отец. Зная о его увлечении коллекционировать вина, все друзья старались обрадовать Невила, привозя из поездок старинные бутылки. Спускаюсь вниз, тут же ощущая запах сырости и терпкости. Это особенный запах. Подростками мы прятались здесь с сестрой, считая подвал нашим убежищем. Словно мы отчаянные искатели приключений, а это наш клад. Смеюсь про себя, подмечая, что мы всегда искали «приключения» на свою пятую точку. Так и сейчас, минуя пролёт ступенек, я лоб в лоб сталкиваюсь со своей сбежавшей девочкой. Её перепуганные большие глаза, кажется, становятся ещё больше.

– Чёрт! Ты так напугал меня, – шипит Миа, легонько ударяя меня в плечо.

И я срываюсь. Замечая, как её личико начинает светиться озорством, когда она видит меня, или то, как она старательно прячет свою улыбку, чувствую, что мне становится невыносимо хорошо. Я мгновенно сгребаю её тело в охапку и притягиваю к себе вплотную. Она успевает лишь судорожно вздохнуть, прежде чем мои губы накрывают её. Спонтанно, повинуясь секундному порыву, не оставляя ни себе ни ей время на размышление. Слышу её гортанный тихий стон, который проникает в мой рот, и завожусь от этого как по щелчку пальцев. Страсть зажигает во мне каждую клеточку, разгоняя в жилах кровь. Задыхаемся от нехватки воздуха, от желания не разрывать долгожданный поцелуй. Её цепкие пальцы хватают меня за футболку, сжимая ткань и притягивая к себе ещё ближе.

Ближе. Ближе. Ближе.

Настолько, чтобы грудь переполняло от комфорта. Чтобы чувствовать болезненную тягу внизу живота. С глубоким вздохом её припухлые губки соскальзывают с моих. Я прикрываю глаза от раздирающей сердце любви. Миа встаёт на носочки и тянется ко мне, как едва раскрывшийся бутон цветка тянется к солнцу. Я наклоняюсь ещё ниже, подставляя для нее свое лицо. Я сделаю что угодно, лишь бы она всегда так тянулась ко мне, добровольно отдаваясь на мои ласковые растерзания. Холодные ладони прикасаются к моим пылающим щекам. Открываю глаза. Мы смотрим друг на друга и начинаем улыбаться, словно спятившие. Мой лоб упирается в её, а в глазах просто пляшут черти. Наконец-то. Сырой воздух винного погреба и наше прерывистое, разгорячённое дыхание – дикий контраст.

– Кажется, мы всё-таки отрыли здесь клад, верно? – Мой хриплый голос выдаёт меня с головой. Сестра тихо смеётся, а затем легонько хватает зубами мою нижнюю губу, оттягивая на себя. Я шумно выдыхаю и снова подаюсь вперёд, настигая её губы.

Кажется, мы нашли баланс. Сейчас нам так спокойно и хорошо, потому с трудом верится, что там, на поверхности, нас ожидают внимательные взгляды и ласковый контроль. Удушающий контроль. Барьеры, что всегда существовали между мной и Мией.

– Уилл, если она ещё раз прикоснётся к тебе. Клянусь я… я…

– Тш-ш, – прерываю её рвущуюся наружу угрозу и прикладываю большой палец к её губам. – Это не продлится долго, обещаю. По прибытии домой придумаем какой-либо предлог и просто уедем на оставшееся лето.

Мой палец задерживается на её губах. Меня вдруг охватывает сладкий дурман, который пьянит разум, делая уязвимым. Подушечка пальца скользит по её полным губам, которые чуть припухли от поцелуев. Миа не сводит с меня взгляда, чуть приоткрывая свой сладкий рот. Становится трудно дышать. Сердце трепещет в груди, будто оно – загнанная в клетку птица. Ему слишком тесно в железных решётках, ему хочется летать. Когда же сестра касается пальца кончиком своего языка, мою крышу сносит окончательно. Растерянные и шальные зелёные глазки, которые смотрят на меня в эту самую секунду… И, кажется, она платит мне той же монетой, что и я на вчерашнем ужине. Это запредельно. Это жестоко. Это слишком… слишком хорошо. Одним рывком я прислоняю её хрупкое тело к холодной шершавой стене погреба и нависаю над ней. Она нервно усмехается. Да, и всё же я был прав. Она демонстративно радуется, ухмыляясь, что моя реакция равносильна её вчерашней. Моя рука тут же пускается в свободное плавание, по-хозяйски гладя её округлости. Миа выгибается под моими пальцами. Сдавленный стон срывается с любимых губ, когда я осторожно сжимаю её грудь. Всё снова на грани.