— Вы до пани Зоси не ходьте: она с немцами гуляла. В костеле мувили. Вы лучше идите до столяра Ганьского, разыщите его на Краковской, семь. Он двух беглых русских девчат из неметчины сховал и ваших переправляет... Он вас любит.

Юлька все это шепчет быстро, быстро, глаза ее так и сверкают.

— Вы летчики? — шепотом спрашивает Юлька. — вы еще прилетайте до нас, як война скинчится? Дидуся говорит, что теперь швидко.

Юлька осторожно кладет руки на плечи Алексею Григорьевичу.

— Я, как вас увидела, сразу залюбила. Я з вами куда желаете пийду, — жалобно от стыда и смущения говорит она, — хоть в кинец свиту!

Ивашенко поражен, и ему хочется сказать доброе и хорошее слово этой дикой Юльке.

— Кончится война, приеду к тебе, Юлька, — и ему кажется, что он обязательно так и сделает, но еще чувствуя на плечах маленькие загорелые руки Юльки, соображает, что вряд ли посчастливится ему снова попасть в эти польские глухие леса.

Юлька сняла с пальца тонкое оловянное колечко, первое колечко — подарок матери.

— У тебя нет кблька? Возьми. А теперь кинь его у крыннцю, — шепнула она.

Ивашенко подошел к колодцу посреди двора, красовавшемуся воротом, железной цепью и ведром. Из него тянуло свежестью. На дне еще купался месяц.

Ивашенко наклонился и бросил кольцо.

Круги едва скользнули по тихой воде. Только месяц скривился на мгновение, задрожал и снова замер.

— Ось, — сказала Юлька удовлетворенно, — теперь ты виртаешься за моим кольком.

— А может, и правда вернусь, Юлька? Муха теребит Ивашенко за штаны.

— Брысь вициля, чтоб тебя разорвало! — шепчет Юлька.

Муха отбегает в сторонку.

(Окончание следует)

Рисунки Л. Ливанова

Мысль побывать в Саянах зародилась у меня впервые, когда я прочитал книгу Федосеева «Мы идем по Восточному Саяну». После длительной подготовки, обдумав маршрут, я решил избрать в качестве главной туристской «тропы» реку Зверовой Казыр. Федосеев пишет о Казыре: «...страшно смотреть, как скачет он по крутым валунам, сжимаясь в узких берегах... Удивительно, как не надоест ему сокрушительный бег, рев и вечная злоба?!»

История экспедиции Кошурникова, погибшей на Казыре в 1942 году, заставляла серьезно относиться к плаванию по этой своенравной реке. Разумеется, нечего было и думать о таком путешествии в одиночку. Вскоре нашлись попутчики — лейтенант Володя Дворкин и старший лейтенант Вениамин Глебов. Оба, как и я, — военные, североморцы.

Мы решили проделать беспрецедентный, но имеющий, на наш взгляд, немалое практическое значение эксперимент — пуститься в плавание не на плоту, не в обычной лодке, какими пользуются таежники, а в морской надувной шлюпке. Резиновые шлюпки подобного типа имеются обычно на судах, они остойчивы, выдерживают сильное волнение, не теряют плавучести, даже если пробито дно. Расчеты показывали, что теоретически такая шлюпка может преодолеть значительные речные пороги. Однако решающее слово должен был сказать сам Казыр.

И вот — мы на Казыре.

Над головами проплывают скалистые громады. День солнечный, безветренный. Несколько раз шлюпку захлестывает на бурунах, но «морской корабль» с честью выходит из первых испытаний. Солнце быстро сушит одежду.

Ночуем в охотничьей избушке. Новый день начинается в хлопотах. Плыть становится все труднее. Перекат следует за перекатом. Берега, к которым то и дело прижимает шлюпку, встречают нас буквально в «штыки» — здесь кучи наносника с острыми, торчащими во все стороны сучками и стволами ободранных рекой деревьев. Гребем непрерывно. Видимо, наступил максимум весеннего паводка. Казыр свирепеет. Что ж, если в этих условиях морская шлюпка сдаст экзамен...

Но у нас нет времени думать о будущем. Мы слишком заняты поединком с рекой. Шлюпку сильно захлестывает. На нас уже нет ни одной сухой нитки. Остановиться никак не можем. Несет так быстро, что, схватившись за какой-нибудь прибрежный куст, рискуешь повиснуть на нем, оставив шлюпку.

Вечером нам удается закрепиться у берега. Разводим костер и устраиваем в тайге небольшой «итальянский дворик», развесив повсюду, где только можно, одежду.

Наступает 4 июня. Мы еще не знаем, что этот день окажется роковым для экспедиции. Утро погожее, и мы деятельно освобождаем шлюпку от «лишнего» груза. Нежеланная операция, но она вызвана необходимостью. Мы уже убедились, что с Казыром надо быть настороже.

Вскоре мы замечаем впадающую в Казыр бурную речку, название которой на нашей карте не обозначено. Попытки пристать к берегу, чтобы осмотреть район, увы, безуспешны. Поток слишком силен.

Мы замечаем, что шлюпка несется со скоростью, которой может позавидовать современный морской корабль. Шум перерастает в грохот. Ловушка? Слишком поздно! Шлюпку гонит в трубу, образованную сжавшимися берегами. И тут Казыр предоставляет в наше распоряжение несколько секунд, чтобы мы могли полюбоваться редким зрелищем. Идущий под уклон поток низвергается с высоты прямо на подводные камни, четко обозначенные волнами. Река клокочет, кипит. Правый берег весь закрыт принесенными водой деревьями.

«Носом, носом вперед!» — кричу я, и шлюпка, подпрыгивая, как телега на ухабах, влетает в толчею волн. В следующее мгновение мы оказываемся в воде. Никто не успевает осознать, как это произошло. Я хватаю металлический клапан в носовой части шлюпки и повисаю под днищем. В воде разливается голубой свет. Не хватает воздуха. Неожиданно ноги касаются дна: течение отнесло нас к берегу. Теперь я могу оглядеться. Сбоку, за леер, держится Дворкин. Где же Глебов? «Здесь!» — отзывается Вениамин. Оказывается, он был за другим бортом шлюпки.

Выбравшись на берег, мы принимаемся подсчитывать урон. Казыр ограбил нас дочиста: шлюпка пуста. На мне и Глебове рюкзаки, в них — НЗ: два килограмма сухарей, восемьсот граммов пшенного концентрата, соль, спички. Оружие — два ножа. Мы остались без теплой одежды, а Глебов еще и без обуви. От Гутары, поселка, откуда мы вышли, нас отделяет около двухсот километров.

Мы сидим на берегу и размышляем. Володя и Вениамин — люди разного склада. Вениамин — человек с тяжелым детством, знакомый с физическим трудом, лишениями. Володя — веселый, общительный, красивый парень. Он любит комфорт, привык к нему с малых лет. Но военная служба и его научила преодолевать трудности, закалила характер, сделала выносливым. На лицах моих друзей я не вижу растерянности, хотя, конечно, каждый понимает, что ждет в тайге человека, оказавшегося без одежды, еды, оружия.

Продолжать плавание мы не можем: впереди безлюдные места. Решаем возвращаться в Гутару. Забираем бортовые баллоны шлюпки для переправ через реки.

Два дня спустя, питаясь сухарями и черемшой — подножным кормом, добираемся до своей старой стоянки, где, облегчая шлюпку, оставили намокшие сухари и оленьи шкуры. Прокисшее хлебное месиво подкрепляет силы. Из шкур мастерим одежду. Ну и Робинзоны! Как я жалею в эти минуты о потопленных фотоаппаратах!..

Идем. Сутки за сутками. Дневной рацион составляет четыре ложки сухарных крошек. Голод сказывается. Каждые двадцать минут — привал.

Случайно натыкаемся на какую-то охотничью избушку. Находим в ней маленький мешочек с сухарями и поллитровую бутылку масла. Как мы были благодарны неведомым друзьям!

Что и говорить, каждому из нас навсегда запомнится эта дорога к Гутаре. Случайно найденные гнезда куликов с яйцами. Колонок, убитый ударом палки, похожий в ободранном виде на кошку и съеденный в мгновение ока.

На двенадцатые сутки мы добрались до «Чертова моста», выстроенного еще в 1941 году директором знаменитого соболиного заповедника Громовым. Отсюда мы пойдем уже протоптанной тропой.

Вечером 19 июня мы увидели поселок Гутару. У нас еще хватило сил дойти до магазина. Люди ошарашенно расступились перед нами, освобождая место у прилавка. Нас не узнали... Пятнадцать суток прошло с того дня, как шлюпка перевернулась на пороге. Пятнадцать суток длилась таежная робинзонада.