То, что родной отец боялся его, — что ж, это личное дело Дика Джинкса. Незачем даже вспоминать об этом. Хотя Ник старается оставаться верным памяти отца, он понимает всю ограниченность его жизненной философии. «Гроша ломаного не стоит» — так говорил Дик о матросской жизни. Одному Богу известно, насколько сурово подобное существование, но зачем говорить, что оно не стоит ломаного гроша? Если бы не тот роковой случай, Ник никогда бы не покинул родной дом. Тогда откуда бы он узнал все то, что знает сейчас? Иногда Джинкс-младший мысленно видит себя в отцовской комнате с дробовиком на коленях, вспоминает, как испуганно вслушивался в крысиный писк, доносящийся со двора. В такие моменты в нем тотчас просыпается желание поскорее отправиться в море.

Только крысиный писк и вид этих отвратительных серых созданий, то, как они шлепают лапами по вонючей воде в трюме, как шныряют между цепей и канатов… только это способно бросить зловещую тень на счастливое настоящее Ника Джинкса. Он старается, насколько это возможно, держаться от крыс подальше. Ночлежки, дешевые бордели, торопливый оральный секс в темных переулках не для него. В результате Ник приобрел репутацию человека, который с известным шиком проводит нечастые увольнения на берег. Взять, к примеру, эту женщину: вот кто умеет доставить удовольствие мужчине, причем по высшему разряду.

Ее руки скользят по усталой спине Ника, скользкие и теплые от кокосового масла, которое она втирает ему в кожу. Он поворачивает голову и видит, что старая армейская сумка лежит у подножия кровати. Сумка, которую Джинкс обязан доставить по указанному адресу… точнее не ее, а сверток в коричневой упаковочной бумаге. Ну что с ней может случиться?

Увы, на одно выходное пособие такую роскошь себе не позволишь. Барские запросы Ника вынуждают его подрабатывать кем-то вроде курьера. До сих пор эти подработки носили случайный характер, однако его изобретательность и умение держать язык за зубами не остались незамеченными. Годы, проведенные в отцовском доме — когда он, дабы не попадаться старику на глаза, всячески скрывал свое присутствие, стараясь свести к минимуму его страх, — стали для Ника хорошей школой в этом отношении.

Последнее поручение — можно сказать, высший взлет его карьеры. После этого он намеревается на какое-то время отойти от дел и лечь на дно. Честно говоря, новое задание почему-то сильно нервирует Ника.

Начать с того, что заказчики, к которым он пришел на встречу, отказались выйти из своего подвала. Затем, когда Ник согласился спуститься к ним, то оказался свидетелем странного музыкального номера. А как иначе назвать то, что предстало его взгляду? Он никогда не видел чернокожих — кроме как в представлениях «Блэк энд уайт минстрел шоу», — не говоря уже о типах, которые специально красятся под негров. Под грубым слоем грима было невозможно даже определить, черные они или белые, эти люди. Лекарственный дух местного средства от солнечных ожогов — эта мерзкая замазка засыхает на коже белой коркой — смешивался с тошнотворным запахом черного гуталина. Именно такая гремучая смесь ударила ему в нос, когда он забросил за спину холщовую полевую сумку.

— Первое: если вы заглянете в сумку, мы об этом узнаем. Второе: если вы в общественном месте снимете сумку, мы об этом узнаем. Третье: если вы будете обсуждать наше поручение с третьими лицами, мы об этом узнаем. Четвертое: если вы не сможете доставить полученный вами сверток по нужному адресу, мы об этом узнаем.

Столь суровые меры предосторожности заставили молодого моряка улыбнуться. Вернее, это была гримаса страха, предназначенная вместо ответа ухмыляющимся лицам, намазанным белой кашей. Позднее он все-таки записал на бумажку адрес, который должен был выучить наизусть. («Пятое: если вы напишете на бумаге адрес или сообщите его кому-либо, мы об этом узнаем».) Да, написал на свертке большими корявыми буквами — исключительно ради того, чтобы не забыть и ничего не перепутать.

От воспоминаний Джинкс весь напрягается. Мало того что он позволил отвести себя в подвал, так еще этот балаган. Камуфляжная форма без знаков различия. Автоматы. Откуда-то из темной глубины подвала он явственно расслышал крысиный писк и скрежет острых когтей.

— Ш-ш-ш, — успокаивает Ника проститутка, обрабатывая его жаркими ладонями.

Увы, не напряжение данного момента испортит первый день его увольнительной на берегу в пресловутом Лоренсу-Маркише. И даже не волнение по поводу того, что через пару часов он должен доставить сверток по указанному адресу. День испортит ему совсем другое. И кто только дернул Ника за язык рассказать свою коронную историю? Зачем он это сделал? Наверное, чтобы было не так скучно, он вздумал, что называется, «поговорить» — ведь, как известно, нам, морякам, море по колено.

— Это расклинивающий наполнитель, — произносит Ник. Его голос приглушен подушкой. — Расклинивающий наполнитель, говорю тебе.

Такие маленькие фарфоровые бусинки с покрытием, которые используют на буровых установках при бурении морского дна. Джинкс пускается в объяснения, что это за фишка такая, из какого она материала, но это, по правде сказать, не самое главное в этой истории.

— Нет, не «распылитель», говорю тебе. Что такое распылитель? Ты когда-нибудь видела, чтобы распылитель перевозили в мешках?

— Расклинивающий наполнитель. — Девушка пробует на язык эти два слова. Ее пальцы впиваются ему в плечи, как будто она нащупывает спрятанные там золотые монеты, клад дублонов между мышцами и костями, словно обыскивает тайники, а вовсе не массирует спину. Если вы просите, чтобы вам сделали массаж, беда состоит в том, что иногда ваша просьба оборачивается работой настоящей массажистки, чем бы она еще ни занималась; у нее ужасно сильные большие пальцы, как будто она закатывает крышками банки, которые вам просто не под силу открыть.

— Наполнитель, расклинивающий, — повторяет она с чисто женской интонацией. И как это у них получается? Всего несколько слогов, а она уже дала тебе понять, что все, что ты ей скажешь, она не намерена воспринимать серьезно. Черт, а ведь он еще собирался употребить словечко «фенольный». Хотя Ник и не репортер, в нем крепко засела вера в правдоподобное изложение событий. Слова должны точно соответствовать фактам и ситуациям, которые они описывают. Поскольку мир велик, то он нуждается в большом количестве слов, чтобы более точно передать истину. Сила слова — не главная его страсть. Неудивительно, что третий помощник — тот, что оснащал вакуумную линию, когда они предприняли вторую попытку погрузки (а бедняга так и не очухался после взрыва, пальцы дрожат, лицо бледнее бледного), — так вот он жутко перетрухнул, когда Ник, прижимая к лицу какую-то грязную тряпку, вылез из бункера — где, между прочим, ему совсем не место — и спросил: «Что там за пыль такая? Как ты сказал? „Фенольная“, что ли? И как эта хрень пишется?» Третий помощник капитана не мог отвести глаз от плеча Ника, где был вытатуирован нож «Стенли», только в отверстии, где должен быть болт — глаз, а вместо лезвий — акульи зубы. Понять, что это нож «Стенли», можно лишь по соответствующей надписи, иначе его можно принять за что угодно — бритву, детеныша морского угря или даже банан.

— М-м-м, — мычит женщина, обняв Ника сзади. В следующее мгновение он чувствует прикосновение, упругий контакт с чем-то таким, что точно не является пальцем, но обязательно должно возбудить его. Вот только…

Дело в том, что Джинкс точно помнит: капулана на ней была застегнута. Он рассчитывал, что женщина разденется по его приказу, а вместо этого ей вздумалось помучить его, подразнить. Она держит Ника обеими руками ниже талии, ухватилась за его бедра словно за ручки. Поэтому если предположить, что это ее соски — нет, он не против, скорее наоборот, — а обе ее руки все это время были заняты тем, что обрабатывали вялые мускулы его бедер, то когда, черт побери, она успела высвободить сиськи?

К первому соску присоединяется второй, он скользит по гладкой от кокосового масла спине Ника Джинкса. Ник по-кошачьи выгибает спину, чувствуя, что соски задираются вверх, а к его коже прижимаются полулуны ее грудей.