Поэтому день за днем, помассировав больную спину, Верден садился за огромный, старинной работы стол, накрытый заляпанной чернильными пятнами скатертью. Слева массивный немецко-готический сервант, справа — дедовских времен напольные часы, которые вполне уместно смотрелись бы в зале ожидания железнодорожной станции. За спиной — сейф кованого железа, в котором хранилась вся официальная документация «института» и к которому он не имел доступа. В другом контексте такая мебель могла бы породить приятную атмосферу кабинета типичного джентльмена. Увы, поскольку сама комната представляла собой безликий бетонный куб на верхнем этаже недавно отстроенного многоэтажного здания, то все эти прекрасные старомодные вещи производили здесь впечатление инородного тела.

Но мы отвлеклись.

— Он английский моряк, — сообщает Грегор, обращаясь к Энтони. Под глазами у него хорошо различимые мешки. Он не брился уже несколько дней.

Мужчины сидят за столом друг напротив друга.

Они ждут.

В комнате воцаряется молчание.

— Пожалуйста, не надо! Я больше не буду! — эти слова, сопровождаемыми всхлипами, слетают с мальчишеских губ Энтони Вердена. На языке остался привкус фольги. — Обещаю, что больше не буду этого делать!

Сейчас десять часов утра. Сегодня — день святого Валентина. На дворе 1930 год. В спортивном зале Стоунгроув-колледжа, небогатой частной школы в Дербишире, десятилетний Энтони Верден пытается объяснить, почему у него на горле затянут ремень, а брюки спущены до лодыжек.

Четырнадцатилетний Джон Арвен, староста спального корпуса, поглаживает свой висок, по которому, отбрыкиваясь, нечаянно заехал ногой Энтони.

— Кто это с тобой сделал? — спрашивает он.

Энтони лежит на полу спортзала, задыхаясь, чувствуя, как огнем горит его горло, а ноги мокры от мочи. Как ему, Энтони Вердену, объяснить, что это он с собой сделал сам. Сам, хотя его неуклюжее мальчишеское тело вопреки желанию отчаянно цепляется за жизнь. Как объяснить, что им движет не отчаяние, но надежда.

— Кто это был? Скажи мне! Не бойся.

Маленький Энтони Верден начинает плакать.

У Энтони Вердена есть секрет. Примерно раз в несколько месяцев у него настают дни кипучей энергии и нервного возбуждения, дни, когда все на свете кажется подвластным ему, а время тянется чересчур медленно. В такие минуты Энтони посещают райские видения, а с ними — неотличимая от ужаса вспышка безудержного веселья.

Рай — это город. Фантастический город: прекрасные храмы, огромные акведуки, набережные, скульптуры, парки, сады, летние эстрады, амфитеатры и плац-парады. Залитые солнцем шедевры градостроительства. В самом центре города находится лесок, а посреди леска — поляна, разлинованная геометрически ровными тропинками, где под сенью высоких, математически совершенных деревьев мирно щиплют травку олени. Девочка в легком батистовом платьице собирает цветы. Садовник в широкополой соломенной шляпе с садовыми ножницами в руке. Возле его ног — собачка. Он стоит у темного водоема, фонтан бьет вверх, струи рассыпаются мельчайшими брызгами, приятно освежая воздух. Над верхушками деревьев возвышается силуэт великолепного замка.

Как часто Энтони желал оказаться в этой стране! Как хотелось ему перенести туда свое физическое тело! Увы, после той неудачной попытки ему приходилось довольствоваться посещениями рая лишь мысленно, отправляя туда душу без телесной оболочки.

Тем временем тело Энтони впивается в глину жизни грязными ногтями. Оно жаждет беспрепятственно купаться в жизненном вареве.

Девять лет спустя, в шесть тридцать утра 10 июля 1939 года, Энтони Верден, подающий большие надежды студент Кембриджа, которому уже исполнилось двадцать два, просыпается в чужой комнате — простыни слишком горячи и влажны — рядом с Аланом Тьюрингом, кембриджским математиком. Тьюринг голый, с эрегированным членом.

Из горла Энтони вырывается крик, он кубарем скатывается с кровати и бросается к двери. За ней ванная комната. Он захлопывает за собой дверь и дрожащими руками закрывает ее на защелку.

— Энтони! — зовет Алан.

Верден прижимается спиной к двери и, закрыв глаза, сползает на пол. Он знает, кто это. Чему тут удивляться? Лекции Алана Тьюринга были для него самым ярким событием с тех самых пор, как начался лекционный курс «Начал математики». Но как же, черт побери?..

— Энтони, милый, какой дьявол в тебя вселился?

Верден прячет лицо в ладонях. Если не переживать, если вести себя незаметно, то, возможно, все будет как прежде.

Спустя два месяца

Сентябрь 1939 года

Энтони Верден делает глубокий вдох и пытается расслабить затекшие конечности. Как ужасно, что он вынужден прокручивать в памяти эти постыдные эпизоды даже сейчас, когда переворачивает новую страницу своей жизни и отправляется в другой город!

После того Происшествия ни о какой дальнейшей учебе не может быть и речи. Разве он смог бы доверять самому себе? Его мамочка не ошиблась в своих предсказаниях. Тяготы университетской жизни оказались для Энтони слишком обременительными. Он должен найти себе другое занятие.

Война подвернулась как нельзя кстати. Для Энтони Вердена настало время сделать что-то полезное для родной страны, нечто такое (как он надеется в глубине своей фабианской души), что способно улучшить жизнь и судьбу Простого Человека. Его школьный товарищ Джон Арвен убедил его не записываться добровольцем в армию.

— Ты можешь принести пользу в тылу, — говорил Джон, гипнотизируя Вердена своими птичьими глазами, когда Энтони объявил ему о решении уйти из науки. И, дабы доказать свою точку зрения, Арвен организовал для Энтони собеседование — оно состоялось несколько часов спустя в тот же день на коллегии Научно-исследовательской станции Управления почт и телеграфа в Доллис-хилл.

Райские видения сопровождают Энтони Вердена с первых дней полового созревания. Они сформировали его жизнь, его интересы и его изобретения. Они больше не пугают его. Он воспринимает их как великий дар, как, например, талант владения кистью и карандашом. Это каким-то образом связано с его математическими способностями. Но Энтони не понимает, почему такое могло случиться, и сомнения не дают ему покоя.

Обосновавшись в Лондоне, Верден находит расположенное на Гоуэр-стрит философское общество со звучным названием. В богатой, но запущенной библиотеке он читает все, что способно пролить свет на его состояние, начиная от трудов мадам Елены Блаватской, посвященных странствиям души, до дневников слепого Т. С. Катсфорта. Однако ничто из прочитанного не способно умалить магию его прекрасных видений. Видения — они и есть самый главный Факт.

Между тем Арвен всячески побуждает своего друга распрямить крылья — как-никак тот теперь живет в столице. Он отказывается понять, почему Энтони упорно не желает читать лекции студентам Биркбек-колледжа. Ему невдомек, отчего друг столь решительно заявляет о своем уходе с научного поприща.

— Ведь ты можешь так много дать людям, — льстит Джон младшему товарищу.

Странно, но связь между ними за прошедшие годы сделалась даже крепче, чем раньше.

Разве мог двенадцатилетний Энтони, лежа полуголым на полу спортзала и задыхаясь от перетянувшего шею ремня, даже на секунду представить себе, что староста общежития сохранит в тайне его неудачную попытку самоубийства? Что же в ту ночь случилось такого, что заставило Джона поддержать его, помочь привести себя в порядок и никому ни слова не сказать о том, что произошло? Что увидел Джон, прокравшись в зал, чтобы тайком покурить? Что подумал о нем? Понял ли, что двигало им?

Долгие годы Энтони не решался задать другу этот вопрос. Если Джон Арвен в ту ночь увидел то же самое, что узрел Энтони Верден и что он продолжает видеть раз в несколько месяцев — башни, парады, фонтан, — то тогда…

Тогда эти видения реальны!

Но если так, зачем нам жить дальше? Если дверь в рай всегда открыта? Если путь свободен?