Нагнувшаяся фигура появляется перед нами из порохового дыма. – Пулеметное отделение? – кричит кто-то. – Это мы, что случилось? – отвечаю я.

– Обер-лейтенант приказал передать вам, чтобы вы переместили второй пулемет на сто метров к правой опушке леса, чтобы прикрыть фланг. Первый пулемет должен следовать за мной к обер-лейтенанту. Фриц Хаманн уже вскочил и бежит, пригибаясь, через подлесок на правый фланг. Мы спотыкаемся о корни и упавшие ветки и спешим за связным. Над нами ревут и трещат снаряды, взрывающиеся в кронах деревьев. Вариас за мной пыхтит и ругается. Из-за адского шума нельзя понять ни слова. Вероятно, он, как и я, думает, что мы теперь отдали бы все, что у нас есть, за наши каски. Но у нас их нет! Поэтому я могу только глубоко втягивать голову в плечи и молиться, чтобы в меня не попали осколки, которые время от времени как ливень обрушиваются на нас сверху. На голове у меня не раз появляется гусиная кожа, и я чувствую, как мои волосы встают дыбом.

Наконец, мы добежали до солдат из легкого взвода. У них уже есть несколько легкораненых, которых санитар перевязывает или отправляет назад.

– Где обер-лейтенант? – спрашивает связной унтер-офицера.

– Уже далеко впереди! – получает он в ответ.

Мы несемся вперед, перепрыгивая через стволы деревьев. Тут возле нас внезапно оказывается наш «Обер».

– Поторопитесь, парни! – говорит он поспешно. – Вы должны прямо сейчас с пулеметом добежать до опушки леса и установить его там! Обер-лейтенант тоже там! После этого он с несколькими солдатами исчезает в том же направлении.

Мы, перескакивая стволы и расколотые ветки, бежим к опушке леса. Иногда «ноги» пулеметного станка цепляются за кусты, и мы спотыкаемся и падаем. Когда мы уже совсем близко от опушки леса, крик Клюге бьет нас как удар молнии: – Санитара! Обер-лейтенант тяжело ранен!

Мы пробегаем несколько шагов до Клюге. Тут мы видим обер-лейтенанта! Он с закрытыми глазами и восковым лицом лежит на лесной земле. Рядом с ним лежат его украшенная орнаментами палка и автомат. Связной, обер-ефрейтор Клюге, сидит возле него и прижимает перевязочный пакет к кровоточащей ране в голову, которую вызывал осколок снаряда, взорвавшегося в кроне дерева. Клюге плачет и всхлипывает как ребенок, и слезы рисуют светлые борозды на его грязном лице. Вариас и я глубоко потрясены, мне трудно дышать. Глубокая боль охватывает также других, которые подбегают сюда. Мы лежим кругом на земле и безмолвно смотрим на нашего командира эскадрона, которого мы все считали неуязвимым.

Что происходит в душе отдельных солдат, я могу только догадываться, потому что, несмотря на грохот и треск, все в этот момент застыли как окаменевшие. И если бы в этот момент погиб весь мир, то никто из нас не сдвинулся бы с места. Только когда санитар-унтер-офицер склоняется над командиром и перевязывает его, наше оцепенение немного смягчается. На боязливый вопрос, который был написан на наших лицах, санитар во время перевязки ответил нам:

– Обер-лейтенант еще жив! – говорит он. – Но осколок проник ему в голову. Его как можно быстрее нужно отправить на медицинский пункт, чтобы им занялись врачи.

Потом санитар указывает на каску, которая все еще висит на ремне у Клюге: – Если бы он был в каске, этого, вероятно, не случилось бы.

Мы знаем, что Клюге не в чем себя упрекнуть, ведь он выполнял свой долг больше одного раза и предлагал своему командиру надеть каску.

Наш «Обер», для которого ранение нашего командира тоже стало очень тяжелым ударом, напоминает нам о том, что наша атака еще не завершена. – Вперед! Всем занять позицию на опушке леса! – кричит он нам.

После трагического случая прошло всего несколько минут, и мы уже слышим треск станкового пулемета Фрица Хаманна. Мы снова хватаем пулемет и бежим к опушке леса. Мое горло все еще как бы стиснуто, и колени дрожат. Но мы на войне, и никого не интересует, что на душе у отдельного солдата.

Теперь война добралась и до нашего обер-лейтенанта. Именно до него, того человека, который в последние недели и месяцы снова и снова придавал мне силу, вопреки сомнениям, душевному разладу и усталости от боев. Без сомнения, многие солдаты снова вернутся к прежней рутине, к тупости и безразличию, которое позволяет нам сражаться по привычке, так как мы как солдаты обязаны это делать, и не хотим, чтобы нас считали трусами. Это автоматическое действие вместе со всеми, без необходимой движущей силы и без настоящей цели перед глазами. Но тем, кто посылает нас в ад ради своих собственных странных целей, в принципе, плевать на то, что мы думаем, до тех пор, пока мы только сражаемся и не высказываем наши мысли слишком громко.

Почти механически я веду огонь из своего пулемета, стреляя, вместе с другими с опушки леса во фланг вражеских позиций. Когда позже на небе появляются еще и наши пикирующие бомбардировщики и бомбят русские позиции, нам удается оттеснить врага на несколько километров.

Храбрые действия нашего обер-лейтенанта существенно способствовали тому, чтобы мы и на это раз смогли добиться победы над противником. Но также и на этот раз эта временная уже незначительная в то время победа стоила нам больших потерь. Наряду с тяжелым ранением нашего уважаемого командира мы в нашем эскадроне снова потеряли несколько человек погибшими и многих ранеными. Среди погибших один молодой вахмистр легкого взвода и несколько молодых мотопехотинцев. Также один из наших старейших штабс-вахмистров, который служил в армии еще в мирное время, тяжело ранен. Он воевал уже с самого начала войны и, как и наш «Обер», был награжден Немецким крестом в золоте.

Только когда мы достигли старой главной линии обороны на северной опушке леса и несколько успокоились, мы замечаем, что среди нас нет нашего Вальди, обер-ефрейтора Крекеля, который во время атаки вместе с Густавом Коллером поддерживал связь с легкими взводами. Густав сообщает нам, что Вальди был ранен осколками снаряда в руку и бедро и вывезен в тыл с другими ранеными. Он еще успел крикнуть Густаву, чтобы тот передал нам всем привет, и сказал, что мы вскоре последуем за ним. Как бы мрачно это ни звучало, я искренне завидую ранению Вальди. Он уже и так вместе с немногими из нас продержался чертовски долго, и было бы ужасно, если бы его смертельно ранило.

30 апреля. Именно в последнее время мы часто говорили о том, когда придет и наша очередь покинуть зону боев благодаря ранению. То, что произойдет, неизбежно. Тем не менее, каждый из нас надеется, что если это случится, то обойдется без серьезных последствий. Мы – это теперь кроме Вальди еще Фриц Хаманн, долговязый Вариас, «Профессор», Густав Коллер, «Хапуга», который немного изменился после отпуска, и я. Все так называемые «старики», воюющие с октября 1943 года, которые еще остались от тяжелого взвода. В легких взводах из тех, кто воюет с октября, осталась только маленькая горстка, хотя некоторые после ранений на Никопольском плацдарме снова возвратились к нам.

1 мая. С моими четырьмя шрамами и ранами я до сих пор отделывался еще относительно легко. Но также и эти маленькие осколочные ранения были зарегистрированы как ранения, так что я смог уже получить, как «Хапуга» и Густав Коллер, серебряный знак за ранение. Из-за осколка в верхней губе я после этого боя на три дня смог оставаться при обозе, пока не сошла моя опухоль. Батальонный врач не захотел разрезать мне губу, чтобы вынуть маленький осколок. Так что он до сегодняшнего дня все еще остался у меня под носом.

2 мая. Пока наш эскадрон воюет на передовой, я уже два дня нахожусь при обозе. Канцелярия размещена на старой вилле, и ротный старшина и его обозники живут там неплохо. Большинство солдат, которых мы называем также канцелярскими жеребцами, все еще те же самые, что и в октябре 1943 года. По ним видно, что они при обозе, все же, не так рискуют, как мы, которые постоянно бьются с врагом на фронте. Я ничего не имею против них и нашего ротного старшины, так как эти люди необходимы, чтобы обеспечить организационный порядок в эскадроне. Я всегда узнаю нужную информацию от унтер-офицера из канцелярии Тодтенхаупта, которого мы между собой все еще зовем «Репой». От него мы узнаем, что взамен нашего командира к нам из батальона направлен совсем еще юный лейтенант. В те дни, пока я при обозе, сильные авиационные части противника бомбят город Яссы. Их всегда охраняет и сопровождает рой русских истребителей, которых мы называем «Крысами». В напряженных воздушных боях многие из них были сбиты нашими истребителями.