Всего несколько дней назад я в только что занятом нами селе вытащил смертельно пьяного Ивана из постели какой-то кричащей румынки. Он был настолько пьян, что уже даже не понимал, что идет война и мы, немцы, – его враги. Так как его в таком состоянии даже нельзя было отвезти в тыл вместе с остальными пленными, мы для смеха полностью раздели его, и утопили всю его одежду в колодце. Затем мы бросили его в навозную кучу между скребущимися курами. К сожалению, мы уже не смогли дождаться, пока он проснется. Мы только надеялись, что он не избежал наказания от румынских женщин.

Мы как раз обсуждаем это произошедшее несколько дней назад событие с Вариасом и Фрицем Хаманном и представляем в лицах пробуждение Ивана, когда слышим, как наш командир удивленно кричит: – Что там случилось с Иваном?

Затем он перепрыгивает ко мне в окоп и смотрит в бинокль на деревню.

– Эти ребята, похоже, подхватили тропическое бешенство, – бурчит он и начинает смеяться. Когда я смотрю на русских через мой оптический прицел, я смеюсь вместе с ним.

– Да они, похоже, просто пьяны, господин обер-лейтенант. Они танцуют вокруг, как будто у них пляска Святого Витта, – говорю я шутливо. Тем временем все наше подразделение смеется, а солдаты спорят, почему это русские скачут перед деревней с такими комическими ужимками. Должно быть, так выглядели военные танцы американских индейцев, о которых я когда-то читал в книжках из серии о приключениях «Джима с Аляски». Но потом и другие русские выпрыгивают из траншей перед деревней, перемешиваются с танцующими и дико машут руками. Мы слышим их крики. Так что же случилось? Неужели русские напились до такой степени, что впали в состояние настоящего экстаза, пытаемся угадать мы.

Вариас, стоящий в соседнем окопе, кричит нам: – Они, должно быть, перегрелись на солнце. Но они уже бегут прямо на нас! И верно! Теперь мы тоже это видим. Кучка русских бежит прямо на наши позиции, будто за ними черти гонятся. При этом они дико размахивают руками, как будто крыльями ветряной мельницы.

Неужели это новая уловка Ивана? Я встаю за пулемет и на всякий случай беру на прицел приближающихся русских. Мне представляется, что их не меньше двадцати человек. Скоро они достигнут траншей легких взводов справа от нас. Наш обер-лейтенант, который наблюдает за ними в полевой бинокль, кладет руку мне на плечо и успокаивающим тоном говорит: – Не стрелять! У них нет оружия! Я тут же снова убираю руку со спусковой скобы и наблюдаю за тем, как русские, не останавливаясь, бегом перескакивают через наши окопы и бегут дальше. Наши солдаты пригибаются в окопах и, не стреляя, пропускают русских вперед.

– Да что там происходит, черт побери? – слышу я голос командира.

В ответ кто-то кричит: – Пчелы! Целый рой обезумевших пчел!

После этого некоторые наши солдаты тоже поспешно выскакивают из окопов и бегут вслед за русскими.

Значит, причиной случившегося был рой разъяренных пчел. Это они вызвали такую панику, что русские даже побросали оружие и побежали в сторону вражеских позиций! Для нас это было веселым и забавным зрелищем. Но я знаю, что нет никакого удовольствия, когда на тебя нападает рой злых пчел.

В самом начале нашего пребывания в Румынии я уже пережил что-то подобное, когда мы в опустевшей деревне нашли несколько ульев. Нам очень хотелось попробовать меду, и мы размышляли о том, как бы к нему подобраться. Наш «Профессор» знал, что делать. Он открыл улей и быстро вылил в него ведро холодной воды. Это сработало, потому что пчелы стали мокрыми и оцепенелыми. Мед в сотах нам очень понравился, хотя, как рассказал нам «Профессор», в это время года он представляет собой зимнее питание для пчел. Но несколько солдат, пришедших попозже, которые тоже воспользовались нашим «водяным» методом, забыли тут же снова закрыть улья. Уже через мгновение началась настоящая чертовщина! Когда просохшие и отогревшиеся на солнце пчелы напали на нас, нам хватило только времени быстро спрятаться в крестьянской избе и наглухо закрыть окна и двери. Все окрестности были заполнены разъяренными пчелами и их гудением. Они нападали на все, что оказывалось поблизости. Солдаты с высоко поднятыми воротниками и низко натянутыми пилотками спешно убежали из этой опасной зоны. Но некоторых из них пчелы все равно сильно искусали.

Русские, прибежавшие к нам, а также некоторые наши солдаты, тоже были сильно покусаны. Потом кому-то в голову пришла идея зажечь несколько пучков соломы из сарая за нашими позициями, чтобы этим дымом отогнать пчел. Благодаря этому событию нам удалось взять в плен девятнадцать русских. Но всем им сначала нужно было оказать медицинскую помощь. У двух наших солдат головы от укусов распухли так, что стали похожими на воздушные шары, и они некоторое время не могли участвовать в боях.

29 апреля. Ночь на позиции проходит спокойно. Моросил небольшой дождь, и мы накрываемся плащ-палатками. Только время от времени мы слышим из деревни перед нами крики опьяненных успехом русских. Будем надеяться, что они к завтрашнему утру еще не проспятся после пьянки, думаем мы. Тем легче нам будет застать их врасплох.

На рассвете наши танки выдвигаются вперед. Они едут настолько тихо, что мы замечаем их приближение только когда они уже довольно близко от нас. Когда наша артиллерия открывает огонь, мы сразу переходим в атаку, которая оказывается такой неожиданной для противника, что он бросает все и убегает из деревни. Тем не менее, некоторых мы застаем буквально спящими. Захваченные крестьянские телеги доверху набиты продуктами и бочками с вином. Советские войска во время своего триумфального шествия действительно живут как боги во Франции. Их лозунг звучит так: жри, бухай и в животной похоти насилуй румынок. После нас возвращаются румынские войска и занимают деревню. Наш бой в этот день только начался. После короткого перерыва мы наступаем дальше в северо-западном направлении к Орлешти.

При поддержке румынской артиллерии и наших самоходных гаубиц мы все дальше оттесняем врага, несмотря на его жестокое сопротивление. Над нами происходят тяжелые воздушные бои между нашими и русскими летчиками. Когда мы через некоторое время достигаем новой линии советских траншей, нас встречает убийственный артиллерийский и минометный огонь. Враг не хочет отступать дальше. Наше продвижение приостанавливается. Мы прячемся в одиночные окопы, которые Иван оставил всюду.

– Устанавливайте пулеметы на позициях и стреляйте по ним изо всех сил! – говорит наш командир, и наблюдает через бинокль за лесом впереди слева от нас, откуда по нам ведут мощный пулеметный огонь. Мы с Вариасом, который сейчас стал моим вторым номером, ведем настильный огонь туда, откуда стреляют по нам. Русские прочно устроились на своих позициях перед нами и, по-видимому, также установили минометы в маленьком лесу. Они обстреливают нас так интенсивно, что осколки жужжат вокруг наших голов как дикие пчелы, и нам после каждого залпа приходится вжиматься в землю и прятать головы. Долговязый Вариас рядом со мной ругается: – Вот черт, сейчас нам как раз бы пригодились наши «горшки», а мы, идиоты, оставили их в грузовике.

Длинный прав, я тоже уже подумал о касках, оставленных в машине, вместо которых мы все надели наши кепи с козырьком. Но кто мог подумать, что русские применят всю эту массу тяжелого вооружения. Правда, мы, собственно, действительно за последние недели стали излишне пренебрегать касками. Мы уже почти совсем их не надевали, и оправдывали это тем, что в теплую погоду их очень неприятно носить. Но настоящей причиной были скорее наше безразличие и вера в то, что с нами, старыми фронтовиками, уже ничего не может случиться. Ведь до сих пор все было хорошо. Кроме того, наш командир тоже никогда не надевал каску, хотя его связной, обер-ефрейтор Клюге, всегда носил ее для него на своей портупее.

Когда разрывы вокруг нас становятся сильнее и осколки жужжат все плотнее вокруг нас, Клюге отцепляет каску со своего ремня и подает ее командиру. – Вот ваша каска, господин обер-лейтенант, – говорит он озабоченно. Наш командир пару секунд смотрит сначала на каску, а потом на нас. – Хочет кто-нибудь из вас надеть ее? – спрашивает он. Мы переглядываемся и качаем головой. – Ну, хорошо! Он пожимает плечами и продолжает через бинокль следить за врагом. Для него этот вопрос решен, но его связной все еще нерешительно стоит рядом. Мы знаем, что Клюге сейчас больше всего хочется из чистой заботы о своем командире надеть каску ему на голову. Он боготворит своего шефа и переживает за его жизнь больше, чем за свою собственную. Но он не может заставить его и потому снова цепляет каску к своим ремням. Он и большинство моих товарищей были умнее, и сразу надели свои «горшки» еще в начале этой атаки.