Нет! Русские прорвались, и сразу же после этого звучит сигнал тревоги. Когда мы уже сидим в грузовиках, Катя подходит к нашей машине, чтобы проститься. Я вижу в ее глазах слезы. Предчувствует ли она что-то? Мне кажется, что предстоящий бой будет для нас очень тяжелым, с огромными потерями. Хорошо, что человеку не дано знать свое будущее.
Катя проходит какое-то расстояние вслед за нашей машиной, и когда мы едем быстрее, она машет нам рукой, пока наш грузовик не скрывается за поворотом. Грузовики выезжают из деревни и останавливаются в укрытии, в балке. Звуки боя перед нами становятся громче. Мы спрыгиваем на землю и ждем приказа. Потом перед нами неожиданно появляются несколько танков Т-34. Они стоят всего в нескольких сотнях метров от нас на небольшой возвышенности и стреляют оттуда по деревне. Стремительно, как лесной пожар, до нас доносится новость о том, что враг прорвал оборону наших пехотинцев и горных стрелков и уже разгромил наши артиллерийские позиции в глубоком овраге всего в нескольких километрах от деревни. Устремившиеся в прорыв русские войска уже отвозят в свой тыл немецких пленных.
За нашей спиной появляются наши танки и штурмовые орудия, и начинается активная перестрелка между ними и Т-34. Они, стоя на покрытом снегом возвышении, оказываются удобными целями для наших танков. Вскоре после этого мы подбиваем свыше двадцати Т-34, потеряв при этом всего два своих танка. Остальные русские танки быстро убегают.
Ближе к полудню мы, мотопехотинцы, приступаем к атаке. Нам приходится пересекать участок открытой местности без каких-либо укрытий. Враг уже ожидал этого! Он встречает нас яростным огнем всего своего тяжелого оружия. Вокруг нас кипит настоящий ад. Начинается бушующая преисподняя насилия и уничтожения. Над нами на малой высоте кружатся русские штурмовики, сбрасывающие бомбы на нас и на наши танки. Тут же наши танки ставят дымовую завесу и скрываются под ней от летчиков. Мы же лежим на земле без какого-либо прикрытия, жалея о том, что не можем превратиться в кротов, чтобы зарыться в землю и спастись от этого уничтожающего огня. Земля под нашими телами дрожит от бесконечных взрывов. Вокруг слышны мучительные стоны и крики раненых, зовущих санитаров. Мы, пока еще целые, встаем и несемся вперед через этот бушующий ад, одержимые одной лишь мыслью: вырваться из зоны обстрела и где-то впереди найти хоть какое-нибудь убежище. Но и прорвав вал заградительного огня, мы понимаем, что смерть подстерегает нас повсюду. Русские пулеметы неустанно палят очередями, а противотанковые пушки и «Ratschbum» стреляют по всему, что шевелится. Раскаленные пули проносятся мимо, разрывая снежный покров вокруг моего тела. Я ощущаю волну жара на моей коже и снова бросаюсь на землю. К несчастью, я ударяюсь подбородком о стальной кожух пулемета, который при падении соскользнул у меня с плеча. На несколько секунд я теряю сознание, но затем быстро вскакиваю на ноги и, повернув направо, бегу к невысокой живой изгороди, засыпанной снегом. Пули с визгом впиваются в снег. На пару секунд в моей голове возникает мысль, как часто я в последние недели бегал под градом вражеских пуль. До сих пор мне всегда везло, и с божьей помощью я оставался цел. Но повезет ли мне и на этот раз?
Я поступаю так, как поступал всегда. Сильно нагнувшись, я бегу вперед, охваченный страхом в любой момент получить пулю. Мне кажется, будто мое тело заряжено электричеством, и я чувствую, как по моей спине ударяют волны тепла. Пот струится по лбу и так заливает глаза, что они пылают. Время от времени я падаю на землю и прижимаюсь к ней, втягивая голову в плечи как черепаха. Я думаю, что пулевое ранение в нижнюю часть тела вряд ли сразу окажется для меня смертельным, потому мне хотелось бы преодолеть кусок оставшегося до живой изгороди расстояния ползком. Но я снова вскакиваю и бегу дальше, закинув пулемет на плечо. Мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я и мои товарищи достигают цели – покрытой снегом живой изгороди. Наконец-то мы здесь, и находим хоть какое-то укрытие.
На разрытом воронками поле повсюду лежат раненые, которые уже не способны передвигаться самостоятельно. Они лежат между многочисленных трупов, или часто ворочаются в предсмертных муках в лужах крови. Я вижу Вилли Краузе, лежащего в луже крови в десяти шагах от меня. Он уже мертв. К его спине пристегнут станок от пулемета Фрица Хаманна. Рядом с ним лежит молодой мотопехотинец из отделения Драйера. Из головы у него течет кровь, и он все пытается отстегнуть от мертвого Краузе пулеметный станок. Я сам видел, как в него попала очередь из русского пулемета, и он, пронзенный множеством пуль, упал на землю. Пауль Адам, также видевший это, лежит сбоку от меня, и кашляет так, что его легкие свистят. Он на бегу успел отстегнуть от спины станок и нес его в правой руке. Позади нас появляется бронетранспортер, в который солдаты пытаются погрузить раненых.
Впереди, дальше вдоль живой изгороди, в окопах сидят русские. Наши пулеметчики из легких взводов обстреливают их с фланга. Наше наступление продолжается. Наши танки и штурмовые орудия наступают широким фронтом, обстреливая позиции советских войск. Потом русская артиллерия снова переносит свой огонь. На этот раз снаряды падают между нами и частично даже на позиции самих русских. Русские быстро выпускают зеленые сигнальные ракеты! Теперь снаряды ложатся только между нами. Тут же кто-то кричит: – Ну, быстрее, пускай зеленую ракету! Тут же и у нас в небо взлетают зеленые ракеты. Фокус удался! Следующие снаряды летят дальше и уже взрываются на и так уже перепаханном разрывами поле.
При поддержке танков мы хорошо продвинулись вперед. Легкие взводы справа от нас уже забрасывают вражеские окопы ручными гранатами. Я прикрепляю к пулемету барабан для пулеметной ленты и бросаюсь вместе с другими вперед в траншеи. Русские захвачены врасплох и деморализованы. Некоторые из них выскакивают из траншей и, бросив винтовки, пускаются в бегство. Но двое еще залегли за станковым пулеметом и стреляют. Прямо на бегу выпускаю в них очередь и еще успеваю увидеть, что попал. Потом, поскользнувшись на ледяной корке на краю окопа, я падаю в него.
Прямо перед моими глазами мелькает металлическое острие и разрывает мне правую щеку. Я еще держу пулемет в правой руке и как раз собираюсь встать, когда Иван передо мной уже собирается проткнуть меня штыком. В следующее мгновение он падает, прошитый пулеметной очередью. На краю окопа стоит Фриц Кошински с автоматом. Но еще до того, как он смог спрыгнуть ко мне в траншею, он неожиданно сгибается и падает на землю. Я хватаю его за маскировочный халат, и еще кто-то помогает мне затащить его в окоп. Фриц стонет, его лицо искажено от боли. Солдат, который помог мне, совсем молоденький санитар. Его лицо совсем белое, почти как снег. Он произносит что-то невнятное, и мы оба с ужасом смотрим на кроваво-красное пятно на белом маскхалате Фрица Кошински.
Санитар хочет перевернуть его на бок, но раненый прижимает обе руки к животу и стонет: – Оставьте меня в покое! Мне больно! Санитар кивает и констатирует: – Ранение в живот. Фриц пытается встать на ноги и говорит: – Я уже чувствую, как это крутится у меня в брюхе.
Я хочу немного ободрить товарища и бормочу что-то о том, что его скоро снова поставят на ноги. После этого я пожимаю ему руку и говорю: – До встречи, Фриц! Ты едва успел. Хорошо, что ты его шлепнул.
Если хотите, то Фриц Кошински в этот раз спас мне жизнь. В следующий раз меня спасет кто-нибудь другой, а потом я тоже спасу кого-нибудь. Именно так и бывает на фронте. Все пытаются изо всех сил сохранить свою жизнь и жизнь своих товарищей, и никто этим не хвастается, потому что это здесь в порядке вещей.
Наступление тем временем продолжается, еще не все вражеские окопы захвачены. Я спешу вслед за другими солдатами и вскоре догоняю Пауля Адама, который бежит последним. Он оборачивается и с тревогой произносит: – Э, парень, да ты же весь в крови! Где это тебя ранило?
Я только сейчас замечаю, что по моей щеке струится кровь, стекая за воротник. Однако я не чувствую никакой боли. Тут Вальдемар Крекель протискивается через траншею и вытирает бинтом кровь с моего лица. – Тебе повезло, это только царапина, – говорит Вальди и наклеивает мне на лицо кусок пластыря. Когда я говорю ему, что у его друга Фрица ранение в живот, Вальдемар в испуге говорит: – Ранение в живот это очень плохо. Остается надеяться, что Фриц до боя не набил себе желудок.
