4 декабря. Вчера у нас было что-то вроде праздника. Мы смогли помыться, побриться и снова сменить нижнее белье. Еда была прекрасной. Нам привезли гуляш с лапшой, а на десерт пудинг из манной каши. В полном спокойствии мы смогли постирать нашу одежду и почистить оружие. Затем у нас даже был короткий полуденный сон. На улице шел снег, но он быстро растаял. Из-за него грязь только стала еще непролазнее. Чтобы мы могли хотя бы пройти к нашему сортиру, не замочив ног, мы положили на ведущую туда тропинку доски. Время от времени мы слышим грохот впереди на фронте. Обер-ефрейтор Бауэр из отделения управления эскадрона слышал, что они в штабе считают, что противник в ближайшие дни даст нам передышку, потому что ему сначала надо подтянуть свои резервы. Дай-то Бог. Из-за больших потерь отдельные взводы и отделения снова формируются заново. Моим вторым номером теперь стал Пауль Адам, здоровый как бык вояка, который принадлежал раньше к выбывшему из строя пулеметному звену Роттманна. Вилли Краузе переходит вторым номером к Фрицу Хаманну. Наши «Хиви» переводятся в легкие взводы, взамен несколько человек из минометного отделения приходят к нам. Перестановки всегда вносят небольшое беспокойство в нашу кучку, но, в принципе, это ничего не значит, так как мы, как правило, на квартире или в бою уже спаянная команда. Для меня важно, что я и дальше сохраняю свой станковый пулемет. Иначе я чувствовал бы себя голым и незащищенным и, вероятно, также испытывал бы неуверенность и страх. Я думаю, что за прошедшее время наш «Обер» тоже понял, что он может полностью положиться на меня. Хотя он сообщает нам, что скоро к нам переведут несколько более опытных обер-ефрейторов из второго эскадрона, которые тоже являются пулеметчиками, Фриц Хаманн и я должны остаться с нашими тяжелыми пулеметами. Для нас это признание после тяжелых боев последних недель.

5-9 декабря. В течение следующих дней на передовой сохраняется относительное спокойствие. Только иногда там слышится гром, но это все еще не выходит за рамки обычной стрельбы на фронте. Мы и дальше остаемся на своих квартирах и принимаем, наконец, решение снова написать домой письма, которые мы не писали нашим близким уже так долго. Иногда нам даже предоставляется возможность очистить наше нижнее белье и форму от вшей. Однако это всегда помогает только на несколько дней. Удивительно, что человек может привыкнуть даже к этим кровососам. На фронте из-за холода и постоянного напряжения их присутствие ощущаешь меньше, чем здесь в местах расквартирования.

Мы, между тем, снова получили нового командира эскадрона. Офицеры в штабах и в уже очень сильно поредевших эскадронах меняются теперь все чаще. Наш новый командир, которого мы, солдаты, между собой зовем просто «Стариком», судя по всему, еще не был на фронте. Однако он ведет себя так, как будто бы уже побывал на передовой. Говорят, что он время от времени созывает всех младших командиров и читает им лекции о ведении войны, которые он, конечно, сохранил у себя в голове еще с военного училища.

Отто, которому как официанту по профессии часто приходится выполнять обязанности как бы ординарца у «Старика», рассказывает нам, что он очень любит использовать иностранные слова, и его лекции буквально нашпигованы ими. Отто говорит, что он едва сдерживается от смеха, когда вахмистры и унтер-офицеры на вопрос, поняли ли они сказанное, каждый раз отвечают: «Так точно, господин обер-лейтенант!».

Но после этого они каждый раз просят разъяснений у рассудительного и толкового унтер-офицера из канцелярии, которого мы между собой называем только «Репой». Он получил эту кличку от нас еще в Италии, так как он как убежденный вегетарианец наряду с другими овощами предпочитал, прежде всего, белую репу.

«Репе» потом приходиться им объяснять, что подразумевал «Старик» под «превентивными атаками», «пропорциональными использованиями войск», «расходящейся линией фронта» и другими подобными терминами. «Старик» ожидал даже от простых солдат, что они поймут его. Возможно, ему действительно было бы трудно перевести свой научный лексикон на простой и понятный немецкий язык. Однажды он перед строем спросил одного мотопехотинца, который с несколькими другими солдатами появился у нас лишь три дня назад, интегрировался ли тот уже. Молодой солдат, который был родом из Верхней Силезии и использовал немецкий язык в несколько смешной и искаженной форме, сначала с выражением непонимания на лице посмотрел на нашего «Старика». Но потом до него, кажется, дошло:

– Я еще не могу этого сказать, господин обер-лейтенант!

По виду нашего «Старика» было понятно, что он не ожидал такого ответа. Потому он переспросил:

– Почему же нет? Ведь вы же уже три дня у нас.

– Так точно, господин обер-лейтенант, – ответил ему верхнесилезец. – Но черную таблетку от поноса мне дали только два часа назад.

Все подразделение чуть ли не покатывается от хохота! Но мотопехотинец действительно думал, что его спросили, подействовала ли уже таблетка активированного угля против его поноса. Наш «Старик», естественно, смеялся вместе со всеми и не заметил, что хоть мы и смеялись над недоразумением и забавным ответом солдата, но в нашем смехе присутствовала и доля злорадства над его слишком уж претенциозной формулировкой вопроса.

Верхнесилезский мотопехотинец, которого зовут Йозеф Шпиттка, после этого еще часто становился объектом наших шуток. Мы позже звали его только «Перонье», так как он очень часто употреблял это слово, потому что оно, вероятно, могло использоваться для всего и всюду. Что оно, собственно, означало, он и сам точно не знал. (Вероятнее всего, это слово означало примерно «Гром и молния!» или «Разрази тебя гром!», и происходило от имени славянского бога грома Перуна. – прим. перев.) Перонье уже скоро стал всеобщим любимцем; всегда очень надежен и на фронте такой опрометчивый смельчак, что его просто приходилось сдерживать, чтобы он не попал под пулю.

До того, как он попал в наше отделение, он служил в первом взводе. Там вначале говорили, что он будто бы был чертовски упрям, но позже выяснилось, что это только предубеждение. Некоторые солдаты смеялись над ним из-за его перекрученных фраз и долго пародировали его такие чудесные предложения, как, например: «Я прошел по дороге, длинной, но не может находиться казарма – где ты?» Или: «Видишь ли ты в лесу зеленом вражеский пулемет?» Тот, кто хотел намекнуть на его понос, говорил, ухмыляясь: «Я съел целых три тарелки риса, и высрался только пустой водой».

Легко смеяться за счет других. Перонье воспринимал это без возражений, так казалось всем. До тех пор пока через несколько дней несколько солдат из его отделения вдруг не упали в отхожем месте прямо в дерьмо, потому что кто-то надпилил балку для сидения. Теперь пришла очередь смеяться Перонье. Даже если и звучали такие предположения, но никто не мог доказать, что сделал это именно он. Лишь позже, когда он был уже в нашем отделении, он сам со смехом мне в этом признался.

10 декабря. Снова прошла уже почти неделя, на протяжении которой мы все еще лежим на наших квартирах. Ничего важного не произошло, но мне все же нужно дописать еще кое-что к моим записям. Мы чрезвычайно довольны, что на передовой еще сохраняется спокойная обстановка, и нам не приходится выходить наружу. Время от времени мы на нескольких грузовиках или на выделенных нам бронетранспортерах должны выезжать на фронт, намеренно привлекая к себе внимание. Русские должны думать, будто бы у нас постоянно происходят какие-то активные действия и движение. Мы знаем, что враг постоянно за нами наблюдает.

11 декабря. В низинах Днепра полно партизан. Было уже много нападений на отдельные машины. Сегодня в первой половине дня они чуть не подстрелили нашего повара, который поехал за дополнительными продуктами. Грузовик, слава Богу, вернулся только с несколькими пробоинами в кузове. Партизаны, вроде бы, появились и в деревне, поэтому мы должны проявлять повышенную бдительность.

12 декабря. Наше командование ждет скорого массированного наступления русских. Благодаря авиаразведке стало известно, что противник снова стягивает сильные соединения на юге. Мы всегда получаем информацию через Отто, который узнает ее из бесед между нашим «Обером» и ротным старшиной. Если не считать обычных построений для проверки оружия и караулов, никаких дополнительных служебных приказов не поступало. Более молодых солдат в большинстве случаев отправляют чистить картошку или на другие работы.