Я встаю за пулемет и нажимаю на спуск. Виерт подает мне ленту. Почти одновременно со мной открывают огонь по приближающейся пехоте Майнхард и другие. На засыпанной снегом степи пехоте негде хорошо укрыться. А что делает танк? Он заметил нас и угрожающе поворачивает башню с пушкой в нашу сторону. Потом он опускает ствол точно на нашу позицию. От нас до него всего пятьдесят метров, не больше. Было бы безумием сейчас оставаться наверху и стрелять. Я забираю пулемет назад и вместе с другими ныряю на дно окопа. С металлическим жестким выстрелом смешивается звук взрыва. Танковый снаряд взрывается всего в нескольких метрах за нами.
– В этот раз нам еще повезло, но следующим выстрелом он нас достанет, – замечает Виерт.
Я чувствую холодную дрожь на спине. Но Свина спасает нас от ужасающего напряжения: – Танк подбили! – кричит он с чувством облегчения.
Мы выползаем вверх и видим, что танк с подорванной гусеницей наполовину съехал в овраг. Снизу поднимается густой черный дым, который, правда, быстро рассеивается.
Кто-то громко кричит: – Саперы подбили его связкой гранат.
Мы вздыхаем с облегчением и восхищаемся ребятами из саперного подразделения. Позже унтер-офицер саперов рассказал мне, что для них это было детской забавой, потому что Т-34 их не заметил и стоял как раз над их позицией на склоне, когда они закинули ему под гусеницу самодельную связку из нескольких ручных гранат. Но их самих, правда, чуть было не ранило разлетевшимися во все стороны обломками от подорванной гусеницы.
Русские не продвинулись дальше своим наступлением. Зато они стали обстреливать нас из всего тяжелого оружия, которое у них было. Их первые снаряды ударили с таким недолетом, что разорвались в их собственных рядах. Мы слышали крики, ругань, а потом в небо взлетели осветительные ракеты. Дёринг тут же вступает в дело и быстро сбивает ракеты в воздухе. Затем предназначенные нам снаряды взрываются далеко на холме за нами. Русские остаются лежать перед нами еще до рассвета. Затем мы слышим, как они отходят. На снегу перед нами лежит много мертвых и раненых. Мы слышим, как раненые иногда вскрикивают. Но на следующее утро все они исчезли как привидения. Также и в этот раз сильный восточный ветер не доносил к нам никакого шума. Мы сделали выводы из этого и усилили по ночам наши посты и выдвинули их немного дальше вперед.
Сегодняшний день окончился для нас еще относительно легко. У нас было только трое легкораненых. Саперы к вечеру буквально выкурили из танка его экипаж. Часами он тихо сидел внутри машины и надеялся, что свои его освободят.
После того, как они выползли из машины, я посмотрел на них. При этом у меня было особенное чувство, смесь любопытства, угрозы и уважения. Очень странными показались мне головные уборы русских танкистов, что-то похожее на плотно приложенные друг к другу накачанные велосипедные камеры. Для чего они нужны, я не знал. Вероятно, что-то вроде защиты от шума и холода.
В деревне потери были больше. У них было двое погибших и несколько раненых. Несколько машин были уничтожены артобстрелом. Также наша походная кухня была сильно повреждена, и унтер-офицер Винтер тяжело ранен. Саперы уничтожили три русских танка минами и связками гранат. Четвертый был подбит 88-мм зенитной пушкой. Затем при контратаке дежурный резерв захватил две русские противотанковые пушки и три миномета.
В полночь один подносчик боеприпасов принес нам плохую весть. Два грузовика с ранеными, окольными путями пробиравшиеся через замерзший Дон к главному перевязочному пункту, были обстреляны русскими из противотанковых пушек, загорелись и взорвались. Никто не выжил. В одной из машин находились также повар унтер-офицер Винтер и еще два солдата из нашего эскадрона, которые вернулись из отпуска и после нескольких дней скитаний только вчера добрались до нашего обоза. Майнхард знал обоих и хотел в случае спокойной ситуации пойти в деревню, чтобы встретиться с ними. Он рассказывает нам, что одним из них был его лучший товарищ Хорст Бургхард, с которым он был всегда вместе с тех времен, когда они еще были новобранцами. Еще до того, как был введен запрет на отпуска для всех солдат, дислоцированных в районе Сталинграда. Бургхард получил специальный отпуск, так как его невеста ждала ребенка. Вчера после своего возвращения Бургхард узнал, что Майнхард тоже здесь и просил передать ему, что он привез для него посылку из дома, которую Майнхард уже может забрать. Печальная новость для всех, кто это слышит. Мы не сможем измерить горе невесты, ставшей вдовой. Мы видим по Майнхарду, насколько глубоко он скорбит о своем друге, с которым он даже больше не смог поговорить. Обер-ефрейтора Бургхарда погрузили в грузовик с другими ранеными, потому что у него осколок застрял в бедре. Ротный старшина и водители пожелали ему удачи, и некоторые еще завидовали, что он получил ранение, после которого положен отпуск с выездом на родину, который, кажется, являлся здесь единственным способом выбраться из этой неизменной беды. Ему и другим раненым этого, к сожалению, не удалось. Еще в эту ночь враг атаковал деревню с востока. Хотя на нашем участке все оставалось тихо, мы до рассвета лежали в полной готовности. На нападение со стороны деревни наши ответили контратакой. При этом был уничтожен один русский грузовик. После этого русские на оставшихся четырех машинах убежали по шоссе на восток.
26 ноября. Сегодняшний день начинается с тумана у поверхности земли. Однако он быстро рассеивается на зимнем солнце и открывает нам широкий обзор. На синем безоблачном небе беспрерывно гудят моторы немецких бомбардировщиков, которые сопровождаются несколькими истребителями. Громмель идентифицирует их как He-111 и Do-17. Я уже часто видел, как сопровождающие их сейчас проворные истребители «Мессершмитт» Me-109 ведут воздушные бои. Иногда мы опознаем также медлительные «Юнкерсы» JU-52, так называемые «Тетушки Ю», которые применяются для перевозки войск и грузов. Все с тяжелым грузом направляются в Сталинград, и облегченные снова возвращаются назад, если им повезло.
По многочисленным облачкам на ясном восточном небе мы замечаем, что их сильно обстреливает русская зенитная пушка. Когда мы сидим здесь внизу на земле, грязные, завшивленные и наполовину замерзшие, в грязных ямах, и наблюдаем над нашими головами проблескивающие серебристыми отблесками в солнечном свете машины, тогда мы завидуем экипажам самолетов. Конечно, им тоже доводится каждый раз переживать по несколько часов смертельной опасности, но после этого они снова и снова возвращаются на свои полевые аэродромы. Там они, по меньшей мере, на несколько часов остаются в безопасности, чтобы снова укрепить свой моральный дух. Когда они потом опять садятся в свои самолеты, они, во всяком случае, сытые и отдохнувшие. – И говорят, что они ежедневно получают высококачественное специальное продовольственное снабжение с шоколадом «Scho-Ka-Kola» в жестяных коробках, который придает силу, – дополнят Виерт мои высказанные вслух замечания о постоянно одетых в элегантные мундиры военнослужащих Люфтваффе.
Бедняга Виерт, должно быть, терпит настоящие муки от одной только мысли о еде, раз уж он и в нормальные времена всегда был голоден. Но с нашим продовольственным снабжением дела обстоят все хуже и будут ухудшаться и дальше. Со вчерашнего дня мы получаем только лишь одну буханку солдатского хлеба на трех солдат. Иваны блокируют снабжение, так это объясняется. И починят ли они еще сегодня нашу поврежденную походную кухню, тоже большой вопрос. Однако потом мы буквально с ясного неба получаем продовольствие по воздуху. Про себя я прошу прощения у летчиков за мои завистливые мысли.
Они сбрасывают три посылки с едой на парашютах. Две спускаются поблизости от деревни, но третью ветер относит за двести метров перед позициями саперов. Из-за сильного обстрела они могут добраться до содержимого только в темноте. Летчики еще неоднократно прилетают в течение следующих дней. Но в большинстве случаев мы получаем на человека не больше чем две пригоршни сухарей и иногда один шоколадный батончик.
